Сильная и независимая

— Это прежде всего!

— Ты же только что утверждала обратное.

— Вовсе нет. Одно другому не мешает. Скорее, способствует.

— Ох, научите вы мне дочь плохому… — сокрушается Наумов, глядя из-под тяжело опущенных век.

— Думаете?

В ответ — тишина. Наумов вырубается прямо посреди разговора. Все-таки интересно, сколько он выпил? И что в этой ситуации делать мне? Попытаться уснуть с ним в одной кровати? Почему нет, если он для меня ее выделил? Но как-то это… странно.

«Не более, чем ваша беседа!» — нудит внутренний голос.

Чего это? Нормально поговорили. Правда, я сомневаюсь, что этот разговор имел бы место, не будь он таким пьяным. Мужики его склада вообще не любят делиться личным. А еще они терпеть не могут, когда кто-то видит их слабость.

Мельтешение в голове усыпляет. Просыпаюсь от того, что в лицо бьет солнце. Наморщив нос, открываю глаза и… удивленно моргаю. Наумов!

— Доброе утро.

— Доброе, — возвращает приветствие тот и встает, отжавшись от кровати, словно это самое обычное утро в его жизни. — Сварю нам кофе.

И все? Никаких комментариев по поводу минувшей ночи? Как предсказуемо.

Наплевав на запрет, плетусь в душ. Уж если злоупотреблять гостеприимством, то по полной программе. В гостевой душевой находится все необходимое — даже кремы в миниатюре. Очень предусмотрительно.

Шипя, обрабатываю бок оставленными на полочке септиками. Мастерю повязку. И закидываюсь обезболивающим. Впереди куча дел. Через час открывается салон, и мне, наверное, нужно как-то объяснить, почему там натоптано… Но мысли никак не хотят собираться в кучу. Я вообще, признаться, думаю не о том.

Робея, плетусь в кухню, откуда и правда доносится умопомрачительный аромат кофе.

— Не знаю, как ты пьешь. Приготовил латте.

Очевидно, потому что именно его предпочитают девочки. Улыбаюсь и усаживаюсь на стул, напротив которого стоит моя чашка.

— Омлет?

— Сам будешь готовить?

— Да. Подумал, ты сегодня не захочешь встретиться с моей домработницей.

Отмечаю это странное «сегодня»… Оно же означает, что Наум допускает такую встречу в будущем? Сердце подпрыгивает в груди и начинает оглушительно молотить в ребра. Вот это да… Вот это ничего себе! И с чего это меня так расколбасило? Угомониться бы, ну! А то сижу, как дура…

— Если хочешь, я и сама все сделаю.

— Сиди. Ты у нас раненая единица.

Проходя мимо, Наум невзначай треплет меня по волосам… И в этом легком, мимолетном касании может быть столько всего… А может и не быть вовсе. Откашливаюсь, стараясь выглядеть невозмутимо:

— Я не сильно нарушила твои планы?

— Нет.

Нет, и все? Как понять, что он под этим самым «нет» подразумевает? Нет, но все же лучше не злоупотреблять гостеприимством? Или… Нет, сиди спокойно и завтракай? А собственно, мы же взрослые люди. Вот возьму — и спрошу, почему нет-то?

— Наум…

— М-м-м?

— А что это… было вообще?

Если уйдет от ответа — перестану его уважать. Все же не мальчик. И я не девочка.

— Тебе честно?

— Конечно. Иначе я бы не спрашивала.

— Тогда вот тебе правда — у меня нет ответа.

Ну-у-у… Уже хорошо. Он не врет и не пытается сделать вид, что не понял, о чем я спрашиваю. А то, что у него нет ответа… Так я и сама в некотором замешательстве. Нет, не так. Я, блин, в очень сильном замешательстве. А кроме того… как будто бы в предвкушении… чего-то, заставляющего улыбаться.

— У тебя что-то горит.

— Твою мать!

Встаю, чтобы помочь, и… не ступив и шага, приклеиваюсь обратно. Хочется мужику заморочиться — пусть. Женщины и так чересчур их расслабили.

Глава 13

Весь день улыбаюсь как дурочка. Мысленно возвращаюсь к событиям ночи и утра, стараясь ничего не додумывать и, главное, не гнать коней. Ловлю себя на том, что нашему поколению это дается сложнее всего. Мы так чертовски напряжены, так нацелены на успех и достигаторство, что вообще не можем расслабиться, чтобы насладиться моментом, который, черт его дери, прекрасен!

— Я не понимаю, чему ты улыбаешься! Так понравилось по ментовкам таскаться?! — возмущается Стася.

— Нет, конечно. Просто вчера я могла умереть, а сегодня живу. И знаешь что?

— Нет, — чуть расслабляется Стаська, откидываясь в кресле.

— Жизнь прекрасна! Да-да, не смотри на меня так! Я не сошла с ума.

— Я бы не удивилась, после такого-то стресса. Почему ты не позвонила нам?!

— Да как-то совсем не до этого было. Не злись. Посмотри вот лучше эти образцы…

Работа кипит. Энтузиазм из меня так и прет. Может, Наумов подмешал мне чего-то в кофе?

— Кажется, у тебя звонит телефон.

Хватаю сумочку. Алка… Мой энтузиазм немного спадает. Ведь, если честно, я надеялась увидеть совершенно другое имя.

— Моисеева, ну-ка колись, каким богам ты молилась?

— В каком смысле? — теряюсь я.

— В таком! Вас с Эдиком развели на первом же заседании!

— А? — таращу глаза.

— Говорю, поздравляю, подруга! Ты у нас — свободная женщина.

— Как? Уже?

— А я про что?! Обалдеть просто. Так кому ты заложила душу?

— Что происходит? — требует объяснений Стася.

— Алка говорит, что нас с Моисеевым развели. Наверное, твой отец вмешался, чтобы не затягивать с делами.

— Он может.

— В смысле?! Хочешь сказать, что за тебя Наумов вписался? И ты знала? Так какого хрена я об этом ни сном ни духом?! Как твое доверенное лицо, я должна была… — тараторит Алка в запале, и мне приходится ее перебить.

— Я не была уверена, что он действительно что-то сделает.

— Что ж — поздравляю. Он впрягся по полной.

— А чего ты бесишься, если все хорошо?

— Да я не бешусь. Просто как-то это все неожиданно.

Неожиданно? Да, пожалуй. Так даже и не скажешь, что я чувствую по этому поводу. Все очень и очень странно. И быстро. И… вообще, будто не из моей жизни. Я с Эдиком прожила дольше, чем без него. Как бы он не нагадил мне в душу, как бы я на него не злилась, осознать, что мы больше не вместе, оказалось сложнее, чем я ожидала.

Оседаю в кресло. Я — разведенка, м-да. Перед глазами застывает табличка с двумя памятными датами, выгравированными на ней. Дата свадьбы. И дата развода. А в гробу, очевидно, наш брак. Я догадывалась, что прощание с прошлым будет болезненным, а потому заранее настраивала себя на позитив, искала в одиночестве плюсы и немало их находила, но сейчас из довольно длинного списка я не могу вспомнить ни одного действительно стоящего пункта.