Сильная и независимая
Шрифт:
— А-а-а… Слушай, можешь приехать?
— Куда я денусь?
— Купи вина нормального, что-нибудь поесть. Денег я тебе сейчас скину.
Еще одна прелесть ни к чему не обязывающих отношений — уверенность в том, что мои просьбы не будут проигнорированы.
Пока Дани нет, откисаю в ванне. Беспокойные мысли неповоротливо крутятся в голове. На сердце неподъемная вселенская тяжесть. Нехороший день. Черный…
— Рассказывай, — командует Даня, возникая на пороге ванной с двумя бокалами.
— Не хочу, — качаю головой.
— А массаж хочешь?
— Это да.
Отклоняюсь, позволяя
— Хочешь, вытрахаю из тебя всю дурь? — жаркий шепот в ухо заставляет ежиться и зажиматься. Когда он успел стащить футболку? Прислушавшись к себе, киваю:
— Хочу. Но не здесь.
— Почему?
— Потому. Это молодым все равно, где и как, а у меня и поясница может заклинить, — отмахиваюсь, вставая в ванне и тесня Данила с прохода.
— Я вправлю, — нахально хмыкает он, потираясь об меня стояком.
— Давай лучше не будем испытывать судьбу.
— Фу, какая ты предсказуемая…
— Просто я знаю, чего хочу. И понимаю, как это получить путем наименьших энергозатрат.
— Моя ты энергосберегающая, — ржет Данил, подхватывая меня на руки. Смеюсь, утыкаясь носом в его шею. Парфюм Даньки такой же дерзкий, как и он сам. Что-то свежее, и пусть на удивление сложное, выдающее в нем неожиданную глубину, я все же предпочитаю другие ноты.
— Давление померить не надо?
Хохоча, швыряю в засранца подушкой. Смех сквозь слезы, наверное, довольно нездоровая фигня, но мне становится легче.
— Лучше мне уже как следует вставь, — сиплю я.
— Давай тогда на колени, Юль… Как там твои суставы? Говорят, погода меняется, вдруг что не так — дай знать…
Похрюкивая от смеха, утыкаюсь лицом в подушку, высоко приподнимая бедра. За спиной шуршит фольга презерватива. Сочащегося входа касается стянутая латексом головка, и тут же меня сотрясает толчок. О, да… Даня очень правильно понимает, как мне сейчас хочется. Вот… Именно так, да. Несдержанно, бешено, чтобы ни одной мысли в голове не осталось. Дрожу. Парень рвет ритм, а я в отместку безжалостно впиваюсь ногтями в сочную ягодицу. Еще! Сильнее… Помогая Данилу, опускаю между ног руку и сама довожу себя, кусая подушку, чтобы заглушить рвущийся из груди рык.
— М-м-м… В дверь звонят.
— Лежи, — шлепает меня по заднице. — Это ужин.
Качаясь на волнах вымученного оргазма, лениво вслушиваюсь в заполняющие квартиру звуки. Так, стоп… Холодеет в груди. Я скатываюсь с кровати, натягиваю джинсы и футболку. И пулей несусь в коридор.
— Привет. Вы как тут очутились в такое время? Папа знает, где вы? — вожу взглядом от Сергея к Лешке и обратно. Они не похожи, я говорила, но сейчас у них совершенно одинаковое выражение лица… Ох, черт. Даня! Ну, ты пойди хоть оденься, что ж ты в трусах стоишь?! Делаю страшные глаза, и до него, наконец, доходит, что неплохо бы ему свалить.
— А это кто? — набычивается Лешка.
— Это… Один знакомый.
— Ага. Знакомый, — издевательски повторяет Сергей. — Может, и нас познакомишь?
— Нет, я…
— Пойдем, Леха. Че, не видишь, ей мы тоже мешаем…
— Ну-ка стойте! Я вам сейчас пойду!
Оттеснив сыновей от двери, закрываю
нас на замок и, чтобы мальчишки уже точно никуда не делись, заслоняю проход собственным телом. Из спальни выходит Данил. За эти несколько секунд он успел натянуть джинсы, но вряд ли это может спасти ситуацию. Даже если сыновья не до конца поняли происходящее в силу возраста, основной мотив они уловили. И что страшнее всего, сделали из увиденного совершенно неверные выводы. Вот как им объяснить, что Данил — это так, явление временное и ничего глобально не значащее?Ну, вот как так, а? Чертов Эдик! Дети ушли на ночь глядя из дома, а он даже не позвонил!
— Что стоите? Снимайте обувь и марш на кухню!
Я нечасто повышаю голос, поэтому этот прием срабатывает. Присмирев, парни стаскивают кроссовки и гуськом тянутся в комнату.
— Мне лучше уйти? — тихонько интересуется Даня.
— Да… — растерянно тру лоб.
— Если хочешь, я могу с ними поговорить…
— Ой, да перестань. Что ты им скажешь? Что время от времени потрахиваешь их мать? — шиплю я.
— Ты сама выбрала такой формат отношений.
— Верно. Извини… Тут твоей вины нет. Не помнишь, где я телефон бросила?
— В сумке глянь, — советует Данька, натягивая футболку. — Поверить не могу, что из тебя вылезли такие мужики.
— Иди уж, — фыркаю. — Тогда они были поменьше.
Одни звонок — Моисеев ноль внимания. Второй…
Приходит курьер с едой, Данька, наоборот, уходит, мальчишки сидят, притихнув в кухне. Пришибленные и несчастные.
— Вы можете мне рассказать, чего ко мне на ночь глядя сорвались?
— Ты сама нас звала. Что… Пошутила?
— Нет, конечно! Но ведь вы могли приехать и утром. Почему ночью, м-м-м? Вы что, поругались с папой? — сидят, молчат, как два партизана. — А-а-а, он вам рассказал, что не видать вам Мальдив? — догадываюсь.
— А ты откуда знаешь?
— И почему нам не сказала?
— Потому что это ваши дела с папой, разве нет? — Опять молчок. — Ладно. Как он вас отпустил?
— А мы не спрашивали разрешения. Он ушел — и мы ушли.
— То есть как это? Куда ушел?!
— К этой…
Ах ты ж… Скотина. Нет, это надо?! Так их расстроить и просто свалить?! А если бы что-то случилось? А если бы они ко мне не доехали! Мало ли…
Хватаю телефон и снова жму на дозвон. Раз, второй, третий…
— Ну, что, блядь, у тебя случилось?
— Где наши сыновья?
— В каком смысле? — тупит Моисеев.
— В прямом, Эдик. Где наши сыновья, я тебя спрашиваю? И почему они, конченый ты мудак, остались одни?!
В трубке отчетливо слышится женский голос. И как шуршат простыни.
— Юля, успокойся, и объясни нормально, блин, что не так?
— Это ты мне объясни, Эдик! Ты что, не в себе? Как ты мог их бросить?!
— Им скоро двенадцать лет! Взрослые мужики… Я в их годы…
— Да срать я хотела, что ты в их годы! Значит, слушай меня сюда. Если ты еще не вытрахал себе все мозги, приезжай. Кажется, назрел разговор.
— Они у тебя, что ли?
— У меня, да. Скажи спасибо, что парни благополучно добрались, не то бы я тебя… Господи, Эдик, если по твоей милости с ними что-то случится, я же просто тебя загрызу. Ты слышишь? Я вырву твое сердце и скормлю собакам…