Сильные не убивают. Книга 2

— Так-так-так, — выдаю старательно отмерянную дозу холодной ярости во взоре. — Кто назовет тему урока?

Все загадочно молчат и строят сложные щи.

— Мы проходим проценты, — выручает класс добрая Анна Павловна.

Чересчур добрая, оттого и не справляется с этими охламонами.

Вот и что мне делать? Рассказать, что учительница здесь не от хорошей жизни, и попросить вести себя прилично? Сердца у моих троглодитов добрые, хоть по бандитским рожам и не скажешь. Только… учитель не должен вызывать жалость, вот в чем дело. Учитель должен сохранять авторитет…

Пока я жую сопли, Еж решается на открытый бунт:

— Соль, ты извини, но нам не уперлась эта математика нах.

Его тут же поддерживают:

— Не хотим учить эту хрень!

— Фигня уравнения эти, ска!

— Проценты, нах, ни за чем не нужны!

Складываю руки на груди:

— Ладно. Ладно. Не хотите учить математику — не будете. Я отменяю ваши уроки.

Троглодиты ошарашенно замолкают. Почти слышу, как проворачиваются шестеренки в их мозгах — детки пытаются разгадать, в чем подвох. Умнички мои! Разумеется, подвох есть.

— Но ведь… будет экзамен, ска, — робко говорит девочка с задней парты.

Скалю зубы в дружелюбной ухмылке:

— Ой, да ладно, чепуха какая — экзамен! Думаете, кто-нибудь настолько наивен, чтобы ожидать от снага-хай реальных знаний? Куплю в управление образования новый холодильник — и всем вам нарисуют в аттестаты оценочки. Нашли из-за чего париться — экзамен!

Молчание становится еще более тягостным. Улыбаюсь еще ослепительнее:

— В самом деле, хрень какая — проценты! Мы же простые, как валенки, снага-хай, зачем нам эта нудятина! Сотая доля чего-нибудь, было бы из-за чего париться! Пусть каждый представит, что он взял 10 000 денег под полтора процента в день. Мелочь какая — полтора процента, кто вообще хочет про эти проценты учить? Правильно, никто не хочет, так и ну их совсем. А кто может сказать, сколько придется отдаваться через три месяца?

— Пятнадцать тысяч? — предполагает Чип.

— Да щасс тебе, пятнадцать! А вот если бы ты учил математику, сразу понял бы! Анна Павловна, будьте любезны, одолжите мел… Вот, смотрите, оболдуи!

Через пять минут на доске красуются наглядные расчеты и сумма 23 500. Это, если честно, примерно предел моих познаний в математике, но детям об этом знать не обязательно.

— С хрена ли так много, нах? — выдыхает класс.

— А вот так, ять! Кстати, не материмся в классе, а то по уху залеплю, ска… Вот такие же морды лиц всегда бывают у снага-хай, которые не хотели учить математику, когда из-за долгов у них отбирают квартиры и самих их ставят шестерить на бандосов. Взял до получки — отдаешь все, до последних труселей. А сколько наших погорели на том, что не могли рассчитать маржу! Скольких кидали на деньги, потому что они не умели нормально их посчитать! Люди и кхазады все время ржут над тупенькими снага-хай! И богатеют вовсю за наш, между прочим, счет. Так что правы вы, деточки, не учили мы математику эту — нечего и начинать! Будет у вас свободное время вместо уроков. Ну, ура же? Чего таращитесь? Валите гулять, все свободны!

Класс наполняет глубокомысленное сопение и тяжкий скрип стульев. С места, однако, никто не поднимается. Наконец Еж глубоко вздыхает и отвечает, как это стало за ним водиться, за всех:

— Ла-адно, будем учить проценты, нах. И вообще математику эту всю.

— А вот и не будете! — делаю вредное лицо. — Кто хочет учиться, тот так по-свински себя не ведет на уроках.

Еж поворачивается к классу:

— Все чтобы нормально себя вели, ясно, ска? А кто будет вайдосить, тому я сам морду об стол изукрашу!

Улыбаюсь Анне Павловне. Она уже стирает с доски мою импровизированную писанину и говорит:

— Так, дети, открываем учебники на двадцать седьмом параграфе…

Шуршание страниц становится ей ответом.

* * *

Уже почти привычное зрелище: средь бела дня лавки на улице закрываются одна за другой, словно прошло штормовое предупреждение. Толстая тетка торопливо натягивает брезент на лоток с фруктами и скрывается в недрах магазина. Передо мной идут две девчонки чуть младше меня — снага и человек. Снага тянет подругу в переулок.

— Ты чего, там же грязно! — ноет человеческая девочка.

— Тебе проблемы нужны, нах? — одергивает ее снага. — Давеча двое псоглавых к Людке из нашего подъезда примотались, уже раздевать, ска, начали. Хорошо, соседи не зассали, подошли на визг. Обошлось, числом надавили, у нас хороший подъезд. Давай, шевели булками, псы уже близко.

Действительно, близко… четверо, подростки — мрачны и насторожены. Принюхиваюсь — Мясопродукта среди них нет. Я не просто так заявилась сюда этим чудесным днем, не сувениры и туристические кабаки с неадекватными ценами меня интересуют — Андрюха нужен, чтобы вытрясти из него, чего он там отчудил ночью на комбинате. Ладно, лишних курсантов пропущу мимо.

Хорошо, мне не обязательно бежать за девчонками в грязную подворотню. Нет, проблемы мне тоже не нужны — хоть у меня они были бы не того плана, что у пресловутой Людки, но я достаточно засветилась в мутной истории с магией крови. День солнечный, но тем гуще тень. Отступаю к стене и укрываюсь.

Четверка выходит из-за угла: нервные угрюмые лица, взгляды исподлобья, руки глубоко в карманах форменных курток. Эх, вот и чего псоглавым не сидится у себя на базе? Кто их гонит в город, где никто им не рад, даже самые отбитые шлюхи в портовом квартале их уже не обслуживают? Курсанты, как Мясопродукт — но не те, с которыми мои парни схлестнулись в самом начале, и на мясокомбинате тоже были не они. По ходу, это значит — не те, с кем у нас хлипкий, но все же мир. Эх, наподдать бы гаденышам из тени… хотя бы грязной водой их облить, чтобы на хари их растерянные полюбоваться. Но нельзя — я взрослый солидный разумный с повышенной социальной ответственностью, не шпана подзаборная. Сейчас эти мутные кадры скроются за поворотом, и я спокойно пойду по своим делам.

Потом я поняла, что слишком привыкла полагаться на тень, на чувство неуязвимости, которое она дарит. И отсекла же по изменению запаха, что один из четверки, высокий парень с пышными не по возрасту усами, поравнявшись со мной, напрягся и подобрался. Но не придала значения — забыла, что некоторые маги видят сквозь тень. Ну никак не выглядели эти сопляки могущественными магами…

Усатый поворачивается быстро даже по моим меркам, вскидывает руки — и на меня обрушивается густой, удушающий поток невыносимо белого света. Выхватывает из тени, швыряет на грязный асфальт, сводит мышцы судорогой почти до паралича — едва успеваю закрыть ладонью глаза, пока их не выжгло к Морготу. Смотрю сквозь щель между пальцами.

— И зачем ты нас здесь караулила, тварь? — с любопытством спрашивает усатый, не ослабляя поток света… только усиливая.

— Лев, это что еще за уродец… уродка? — спрашивает другой курсант, быковатого вида качок.

— Врага надо знать в лицо, Морозов, — торжествующе ухмыляется усатый… Лев, значит. — Даже такого ничтожного. Это та самая мутантка, которая отметелила Усольцева и его парней. И она же на мясокомбинате была, когда снага слабаков из Земщины чуть под орех не разделали. Ничего, мы — не это ссыкливое быдло, решим сейчас оперативно проблему… А ну не дергаться, мразь!

Усатый поднимает ногу и лениво, небрежно так бьет меня ботинком в челюсть — рот наполняется горячей кровью. Самое обидное, что как я ни стараюсь, дернуться толком не получается — белый свет почти парализует, все силы уходят на то, чтобы продолжать дышать. Хуже того — из глаз потоком текут слезы, а из носа — сопли, это вроде острой аллергии и никаким волевым усилием не пресекается.

— Ты бы не жестил так, Лев, — неуверенно говорит третий парень, чернявый и мелкий. — Все-таки девочка, хоть и снага. Смотри, она плачет…