Сирийский рубеж 2

— Не тянет, — сказал я, удерживая вертолёт.

Высота не самая большая, но с двигателями что-то не то. Вертолёт так и продолжает оседать. Даже в шлеме слышно, как подвывают двигатели. Неприятное ощущение.

— Саныч, обороты, — подсказал Кеша.

— Вижу, — ответил я.

Обороты несущего винта уже на уровне 95%.

Главное не потерять обороты несущего винта. Я подлетел к площадке. Ми-8, покачиваясь с бока на бок, приближался к земле. Совсем немного осталось.

В такие моменты чувствуешь, как сливаешься с машиной в одно единое целое. Кажется, что каждой клеткой ощущается малейшее движение вертолёта.

— Ещё слегка довернём, — проговорил я, отклоняя правую педаль.

Вертолёт натужно молотил лопастями. Площадка была уже совсем близко.

— Миша, дверь, — отправил я в грузовую кабину Хавкина.

Задерживаться на территории противника никак нельзя. На высадку у группы Ивана будет несколько секунд.

Есть касание! И в ту же секунду Ми-8 накрыло плотной завесой серо-коричневой пыли.

— Пошли! — услышал я крик Михаила.

Только захлопнулась дверь, я оторвал вертолёт и направил его вниз. Быстро набрав скорость, перевёл его в горизонтальный полёт. Тут же закончили виражи и наше прикрытие.

— Тарелочка, режим 5 подтвердил, — доложил в эфир Тобольский, объявив о высадке группы.

— Принято. Вам на точку 3, — дал команду оператор с Як-44.

Кеша быстро просмотрел карту и нашёл площадку под номером 3. В этот раз это был не совместный пункт дислокации советских и сирийских войск. Даже не та самая площадка Хан-Шейхун, где нас с Тобольским чуть не сбили над площадкой подскока.

— Маарет? Он точно под нашим контролем? — спросил Кеша.

— У нас нет оснований не доверять нашим операторам, — ответил я.

В ста километрах от нас была большая база сирийских ВВС в Абу-Духур. Ранее она находилась под ударом мятежников. Сейчас там самолёты пока не базируются.

Само руководство правительственных сил на северном направлении управляет боевыми действиями из города Маарет-Эн-Нууман. Туда нам и приказали садиться.

Площадка находилась на окраине города и напоминала большой полевой аэродром. Вертолётов я насчитал с десяток, выстроенных на широкой дороге, ведущей в сторону Хама.

Место не самое плохое. Вокруг сопки и много различных строений. Подвоз топлива тоже весьма удобен, поскольку все вертолёты размещены на автомобильной трассе. А уж количество различных палаток впечатляет.

— Маарет-старт, 202-й, площадку наблюдаю, — запросил я.

— Разрешил посадку, ветер 110° до 6 метров, — ответил мне руководитель на площадке приземления.

Двигатели по-прежнему «моросили». То вилка в оборотах слишком большая, то температура скачет. И это уже начинает довольно сильно напрягать. Нам ведь именно на этой машине эвакуировать группу.

— Готовимся к выключению, — дал я команду после посадки.

Гул двигателей начал постепенно стихать, а винты крутиться всё медленнее. Через несколько минут шум стих. Одна из лопастей отбрасывала тень на остекление кабины.

— Ну и усё! А нас покормят, Сан Саныч? — спросил у меня Миша, выходя в грузовую кабину.

Ещё один проглот! С Кешей у Хавкина на фоне гастрономических предпочтений точно отношения должны наладиться.

— Конечно. Пойду только заказ сделаю, — ответил я, вылезая из «левой чашки».

— Ну вот, опять не покормят, — проворчал Кеша.

Спустившись по стремянке на асфальт, я осмотрел окрестности. Всё как и полагается на полевом аэродроме. Много палаток и различных прицепов с оборудованием. Недалеко от нас был развёрнут госпиталь, в который уже привозили раненых.

Один из прикрывавших нас Ми-28 уже приближался к месту приземления на грунте. Его несущий винт воздушным потоком поднимал куски травы, камни и песок с земли.

Машины-топливозаправщики перемещались между вертолётами, подставляя шланги с пистолетами для заправки топливом. Отдыхающие после вылетов сирийцы радостно сидели под навесами из маскировочных сетей и мило разговаривали на отвлечённые темы.

Вроде война совсем недалеко, а на площадке всё спокойно. Было…

— Саныч, чтоб меня покрасили! — воскликнул за моей спиной Миша и рванул в сторону Ми-28 Тобольского.

И было отчего. Вертолёт комэска на снижении качнулся влево-вправо и жёстко приземлился. Ещё не выключился, а со стороны правого двигателя повалил дым.

— Кеша, пожарных и техпомощь! — крикнул я и побежал следом за Хавкиным.

Тобольский однозначно применил систему пожаротушения, если она не сработала автоматически. Тем самым экипаж не дал ещё больше задымить двигателю.

Я быстро добежал до Ми-28, который уже покидали через двери кабин Тобольский и его лётчик-оператор.

— Зараза! Надо же на посадке такому случиться, — возмущался Олег Игоревич, отойдя подальше от вертолёта.

— Вообще нехорошо выходит. Минус один «мышонок» из прикрытия, — расстроено помотал головой Миша.

Олег Игоревич снял шлем и бросил в него перчатки. Настроение у комэска было паршивым.

Пожарная машина подъехала и её экипаж принялся за работу. Сильного тушения не потребовалось, но воды слили достаточно.

— Надо вызывать группу техпомощи сюда. С двигателем, — сказал Тобольский, обходя вместе со мной вертолёт.

— Быстро они не доберутся… — начал размышлять лётчик-оператор, шедший следом за командиром.

— Ну тогда не задерживайся и вызывай, чтобы они ещё дольше не добирались, — громко сказал Тобольский молодому парню.

Лётчик-оператор кивнул и побежал во всём снаряжении в сторону будки стартового командного пункта, где сидит руководитель полётами на площадке. Как-то уж сильно сурово дал команду Тобольский.

Я посмотрел на двигатель и понял причину авиационного инцидента. На входе в двигатель всё было в перьях, а капот окрасился в красный цвет.

Для вертолётов не столь частое явление, когда птица попадает в двигатель. Обычно в остекление кабины или носовую часть.

— Птицу словили?

— Да. Решил парню дать зайти на необозначенную площадку. Тут как спикировала эта… курица! — возмущался Олег Игоревич.

— Дерьмо случается, — ответил я.

Тобольский посмотрел на меня с прищуром.

— Не в самое подходящее время, Александр Александрович, — суровым голосом сказал Тобольский.

Не нравится мне его тон. Конечно, все устали. Да и временный выход из строя вертолёта всегда неприятно. Особенно в такой момент. Но и перегибать не надо.

— А на войне каждая минута неподходящая, Олег Игоревич, — ответил я Тобольскому в той же манере.