Системный администратор

— А вы бы не продали, Павел, если бы знали всё? — склонил голову на другой бок Лосев. — Припомните себя тогдашнего да подумайте: явись вам какой рогатый посланец с договором воплоти и предложи нынешние возможности, вы бы не согласились?

Пашка замер. Даже дышать на время позабыл.

Откуда он… что…

— Чтобы перемениться, Павел, перво-наперво надобно честным стать с самим собой. А остальное само приложится, — изрёк необыкновенный собеседник.

Пашка потрясённо уставился в узорчатые плитки сквера дорогого ресторана. Всё это время он считал себя жертвой мошеннической схемы. Так было… проще смиряться с происходящим.

Впервые то, что сказал Лосев, очень ему не понравилось.

Кажется, потому, что тот был прав.

— Неприятно, понимаю, — положил вдруг бездомный руку ему на плечо. — Тут время требуется. Немалое.

— Похоже, рассказать я вам ничего уже и не могу, — выдавил, наконец, Пашка. — Вы уже всё знаете. Давно? — приподнял голову он.

— Да вот, как с Агнией Ауэзовной подружились, так она мне и стала объяснять, что сама ведает. Когда сплю на вашей удобной подушечке, — лукаво добавил Лосев.

Это был не упрёк, совершенно. Но Пашке вдруг захотелось провалиться сквозь землю, пусть бы даже и в Ад.

— Вчера вот и о вас у нас речь зашла с оказией, — присовокупил старый бездомный.

— И вы вот так вот запросто согласны не стать ангелом? — перебил младший Соколов. Чтобы убедиться, что Агния не про одного его треплется, но и про суть настоящую толком.

— Ангел, надо полагать, из меня бы вышел, пожалуй: потому как привык уж не влезать в дела окружающих, а наблюдать только, к чему их выбор приводит. Но и сочувствовал бы по всей форме. Я же вам рассказывал, Павел, как сам на выборе обжигался и отчего бросил это дело. Выходит, уж и живу в какой-то мере по-ангельски, — усмехнулся бездомный. — Но совсем без выбора нельзя, разумеется. Так что мой — помочь попавшей в беду даме. Вы не думайте, Павел, что Агния Ауэзовна меня продолжает обманывать. Она по натуре совсем не такая. И бесовка из неё потому не выйдет толком, даже если я фиаско потерплю. Она, на самом-то деле, не очень уж и годится для таких чинов. Тут, выходит, эксперимент ради моей персоны. И удачный. Радостно на сердце, Павел, оттого что жизнь моя неприметная всё-таки привела к такому положению, в котором я могу помочь хорошему человеку.

— А вы… не знаете… не подскажите…

— Как быть вам самому? — угадал Лосев.

Пашка лихорадочно закивал.

— От чистого сердца и для пользы только одно могу подсказать, что подсказал уж, — развел руками бездомный, — прекратить обманывать себя. А выбор за вас, Павел, никто не сделает, даже если очень стараться его на кого-нибудь переложить. На деле всё равно за вами останется, только из болота самообмана станет выбраться ещё сложнее.

— Но всё-таки… — выдохнул Пашка. — Я не понимаю… как правильнее… Вроде и плохо. А с другой стороны — им же всё равно бы ссылки предложили… договоры, то есть. А я отца… — он запнулся. — Вы и это знаете? Про моего отца?

— Говорила Агния Ауэзовна, так точно, аккурат минувшей ночью, опосля того, как мы с вами повидались. До самого рассвета мне снилась. Соболезную вашей утрате, Павел.

— Я же должен его вернуть, правда? — гнул своё Пашка. — Вы как думаете?

— Понимаю всецело ваше желание разделить со мной ответственность, друг мой, — вздохнул Лосев. — Но в этом никак не помогу. Как бы в чём полезном — пожалуйста. Если содействие вам моё действительно понадобится, например.

— Ну вы же не станете со мной разбираться, кому эти ссылки предлагать можно?.. — полуспросил Пашка.

— Хотелось бы обратить ваше внимание, молодой человек, что выбор свой, с коим так маетесь, вы уж сделали, — отметил Лосев. — Это по предыдущему вопросу. Теперь осталось самое трудоёмкое — сознаться в том себе.

Пашка заалел, как та целка.

— Вы меня осуждаете? — промямлил он.

— Ни в коем случае, Павел! Но я вам сочувствую наперёд.

— Думаете, у меня не получится?! — вздрогнул младший Соколов, словно его током шибануло.

— Думаю, тут уж неважно, — глянул ему Лосев в самое нутро, аж мурашки по коже пошли. — А что-то получится наверняка. Вопрос в том, к чему стремиться, — философски добавил он. — А в человеке, который способен что-то понять со временем, таковую черту видно, нужно только научиться смотреть. В вас вот я её сразу углядел. Вы — славный юноша, который много понять способен, просто не сразу. Очень жаль, что так всё вышло. Но, верно, на что-то оно вам надобно.

— А как вы увидели? — прервал Пашка взволнованно. — Из-за булок с маком и подушки?

Лосев добродушно засмеялся.

— Нет, конечно же. В глазах углядел, в повадке вашей, что ли. Оно всё на поверхности. Тут вам потренироваться нужно. Ну или по современной науке подойти. Психологию почитайте, про типы личности там всякие. Я не силён, увы. Но нынче много чего любопытного изучают с научной точки зрения, такого, что раньше на традициях, вере и предчувствиях держалось. И ещё всякую информацию теперича просто добыть можно, хоть бы и через этот ваш мобильный телефон. А вам даже и разговорить никого не нужно. Просто знать, что смотреть.

— То есть, надо отслеживать, жалеет ли человек о своих поступках? — прищурился Пашка. — Хоть о каких-то? Типа оно потом потянет хвостом?

— Сожаления и раскаяние — вещи суть очень разные, — покачал головой Лосев и стал очень серьёзным. — Жалеть по всяким причинам можно, да ещё и часто не о том. А у вас задача совсем про другое.

— А про что? — окончательно запутался Пашка.

— Про умение признать за собой содеянное, всякую мелочь, — пояснил Лосев. — Ну и не мелочь — в особенности. Признать от сердца, понять и твёрдо решить, что впредь так поступать не следует, а ещё осознать — почему. Не про сожаления о содеянном то, Павел, а про изменение натуры. Уразумение себя и перекраивание. Истина на деле — она на самом видном месте всегда сокрыта, но очень ловко при том спрятана. Кто смотреть умеет — тот её видит. А тут про раскаяние — в самом слове всё рассказано.

Пашка поднял бровь, мысленно повторив слово трижды — и ничего не понял.

— Слыхали ли вы о Каине, юноша? — добродушно уточнил Лосев.

— Который брата убил?

— Верно, Павел, — кивнул бездомный. — Каине, который был первым человеком, что родился на Земле, после изгнания людей из Рая. Первым, зачатым во грехе, первенцем первых грешников — и первым, кто стал убийцей и лжецом. Кто ради выгод своих и своего тщеславия решился на преступление, кое после отрицал беззаветно пред лицем самого Господа, веруя искренне, что таковым отрицанием можно сокрыть свой поступок от его всеведущих глаз. Тем первым, кто после роптал на свою судьбу, называя её слишком суровой карой. В слове самом ответ, Павел. Тот человек, кто смог после содеянного за жизнь свою раскаяться, прекратить, то бишь, быть Каином, выйти из его личины, перестать за ним повторять его ошибки и пороки, тот и попадает после смерти в Рай. Сожаления — дурная вещь и бессмысленная, от них никакой пользы нет, одна морока да самоедство. Даже и грех такой имеется — называется унынием. Часто от сожалений наступает как раз. А вот решение перемениться — стоит дорогого. Важно не сожалеть, понять важно. Не скрывать от себя (ведь человек есть образ самого Господа) то, что сделано, признавать это в полной мере, не роптать на наказание. А также решить впредь не творить зла из бессмысленной гордости, зла пустого и глупого, не завидовать окружающим и не глядеть, кто и как тебя оценил, а оставаться собой, делать своё дело и жить честно. Честно в первую очередь с самим собой. Вот тот, кто решил так по-настоящему, тот — раскаялся. Тот Каином быть прекратил. Тот в Рай попадёт. — Черты Лосева, начавшего говорить пылко и проникновенно, вдруг омрачила печаль. — Тот-то вам, бесам, живым и мёртвым, и надобен, — неожиданно закончил он. — Дабы подловить его, ещё Каину подобного, и заключить сделку. Заиметь душу, которая может очиститься от скверны, наперёд. Ради того и существуют бесы, Павел. Нехороший всё-таки из меня вышел бы ангел, — усмехнулся напоследок странный бездомный. — Хорошо, что то мне оказалось не суждено. Всё оно к лучшему. Вот же: учу слугу дьявола, как несчастных людей, Богом проклятых, и за грехи предков своих наказанных, искушать. Точно оно всем на пользу будет мне от сей должности отказаться. Чувствую, натворил бы дел…

Глава 7 Непонятки и неожиданности

Обозванный слугой дьявола Пашка проглотил язык и застыл, будто статуя. Чувство обиды и протеста смешалось с привкусом какого-то горького согласия с вынесенным приговором.

Впервые рядом с Лосевым ему стало неуютно, и бездомный, кажется, это почувствовал.

— Я вовсе не желаю вас обидеть, Павел, — серьёзно произнёс он. — Замысел жизни человеческой на Земле в том-то и состоит, чтобы дать всякому право да возможность совершать свой выбор так, как ему хочется, так, как он сам порешит. И никакие бесы не одолеют никого против его решения, уж поверьте.

— Так, а я ведь игрухой этой что хочешь могу перекроить, хоть весь характер кому поменять. И самостоятельных решений за подправленным не останется, — промямлил Пашка, чтобы оспорить хотя бы что-то, пусть на деле хотелось протестовать не против этого Лосевского заключения, а всеми силами отодвинуть от себя предыдущее.

— А были ли то его решения, Павел? — задумчиво проговорил Лосев и устремил взгляд своих ясных глаз в тёмное небо. — Я, конечно, не специалист, могу только по-своему рассудить, и неточно оно правильно. Но, раз силой бесовской решения меняются, то выходит, что и не были они именно что решениями души. Считаю я, что разделять следует то, что человек сам решает по натуре своей, по велению, так сказать, души, и то, что делает под гнётом. Будь то физическое какое давление, или куда более сильное — давление беспощадных внешних сил. Из черт характера, Павел, мало что в человеке природой заложено, большую часть формирует взаимодействие со средой обитания. Сильный духом может тому во многом противиться, слабый — редко и мало. Но слабость воли о скверне не говорит. А говорит едино о слабости воли. Демоны же, они и сами когда-то были слугами Всевышнего. И если что-то и чтут, так это свободу выбора. Но нужно помнить всегда, что не всё человек по своей воле делает. Вот если будет кто стоять с ножом, допустим, на кухне, салат резать, а другой кто внезапно с разбегу на этот нож напорется и оттого умрёт, это ведь будет самоубийство вторым, а не убийство первым, вы согласны? Я считаю, что не станет на первом греха, потому что не было его воли. Или если чужую вещь али деньги кому-то без его ведома подбросят, то не станет воровством. Да даже если женщину принудить к непотребству силой, и похоти она не испытает, одно лишь отвращение, — не быть тому грехом, не быть прелюбодеянием. Это вот как с моими потугами чревоугодничать выйдет. Дело сделано, а сути нет. Но если тут всё довольно понятно, то есть ведь и другое внешнее влияние, не такое очевидное. Только вот если человека, грубо говоря, малолетним ещё и почти беспамятным, пугали чем-то постоянно и выработали у него привычку бояться того, ненавидеть то, злиться в преддверии того, — оно тоже не то чтобы по его воле случилось, как по мне. Это такое же принуждение к реакции, как и если человек салат резал, а кто-то с разбегу на кухонный нож набежал. Как неповинен кулинар в убийстве, так и тот, обстоятельствами приученный, неповинен в своей реакции. Не по воле его души она происходит, а вроде как автоматически, на одних выработанных рефлексах. И многое, знаете ли, Павел, в непотребных склонностях людских привито таким вот научением всяческим. И коли идут они от внешнего, а не от внутреннего у человека, выходит, то не по воле доброй, не по душевному пристрастию. Сложно оно, конечно, отделить, но разница есть. И те, кто может прекратить быть Каинами, раскаяться, они и стали теми Каинами, окаянными то бишь, по принуждению обстоятельств. Не по воле своей. И такие вот черты человеческие бесовские умения поменять могут так же просто, как пуля извне всякого хорошего человека намертво застрелить, каким бы праведным он ни был. Конечно, любой поступок так и так остаётся поступком человека, и он за него ответственность несёт, пусть бы это и было следствие воздействия. Но вот вопрос в том, по чьей воле, для меня неоднозначен. Замаял я вас, Павел, как погляжу. Подумать вам надо, да и отдохнуть не помешает. Да и мне тоже. Договорился тут с вами до того, что вроде как ерундой занимаюсь, которая отнюдь Агнии Ауэзовне не поможет. А как с тем быть теперь и сам ума не приложу…