Системный администратор

— А в чём тогда наказание? — прошептал Пашка, гася и опуская зажигалку. Хотелось протереть глаза. А потом сбежать отсюда.

— В памяти. — Тонкие губы старухи искривились в странную гримасу.

— Не понял.

— Что же тут непонятного, Павлуша? Тела нет, жизнь прожита и уже никогда не вернётся. Второго шанса не будет. А память остаётся с тобой. Обо всём, что сделано и не сделано. Обо всём, что уже никогда не произойдёт. О том, что уже произошло и не может измениться. Попадая на небо, души переходят в новое состояние, оставляют земную жизнь в прошлом, соединяются с Творцом. А в Аду они пылают в огне собственной памяти вечно.

— И всё?!

Мёртвая старуха горько усмехнулась, сложив в два веера кожу в уголках глаз.

— Всё, — подтвердила она с чем-то, очень уж отдающим сарказмом.

— А зачем вы… то есть как вы вообще… Вы же типа раскаялись. Как вы вообще стали бесом? — припомнил список своих вопросов Пашка.

— Продавшие когда-то душу и есть самые удачные бесы, Павлуша, — развела руками Айвазовская. — Те, кого правильно подобрали. Те, кто успевает раскаяться до смерти.

— Разве раскаявшийся может кому-то вредить? — поразился младший Соколов.

— А кто они, по твоему разумению, те, кто Каинами быть прекратили? — прищурилась мёртвая бабуля. — Нынче много с Андреем Витальевичем о том говорю, спасибо тебе за него и за надежду. Прямо философами стали…

— Ну… хорошие же… которые не врут, не убивают…

— И не ропщут, — закончила Агния Айвазовская. — Заслуженную кару принимают равно как и заслуженную благость. И всё разумеют заслуженным. Творец, Павлуша, людей в первую очередь желал видеть послушными. За ослушание выдворил он наших прародителей из Эдема. Проходить испытания на земном пути. Чтобы понять, кого можно принять обратно. Смиренными. Отринувшими грех. Так исстрадавшимися от свободы воли, что согласными от неё отказаться. Сделать свой последний выбор.

— Звучит как-то очень хуёво, — пробормотал Пашка.

Старушка от мата поморщилась, а потом заключила:

— Просто мало ты от своего выбора пока пострадал.

— Я немало! — искренне возмутился Пашка. — Но я чисто послушным быть не хочу.

— А тебе уж и не нужно. Душу ты продал.

— Так ведь и вы продали! — обиженно огрызнулся он.

— И это был мой самый неверный и самый страшный выбор. Даже сейчас, когда не должно остаться никаких желаний, одно есть и вечно пребывает со мной: о том забыть. Таков мой Ад. Не знаю, сумею ли я из него выбраться. Помилуют ли меня.

— Вроде в вашей семье считается, что вы всем удачу приносили, и Лосев так говорит. О чём вы тогда так помнить не хотите? — начал спорить Пашка, потому что мёртвая старуха несла какую-то муру. Рай должен быть курортом. Если не с блэк-джеком и шлюхами, то как минимум очень приятным. При чём тут послушание?!

— Девушки, Павлуша, пропадали в столице, — неожиданно проговорила Агния, устремив взгляд куда-то в сторону и вверх на вершины тысяч могил вокруг. — Много-много лет. А я только после смерти узнала, что с ними всеми мой родной сын вытворял. Тот самый, чтобы спасти которого от расстрела, я и продала душу дьяволу. Выбор — страшное проклятье людского рода. Пока есть выбор, нет покоя. А за пределами жизни, когда выбора уже нет, а остаётся только пламя собственной памяти, ничто так не ценится, как покой. Град Небесный даёт покой. А под землёй есть только пустота и память.

— А хорошо вообще где-то бывает?! — возмутился Пашка.

— У всех своё понимание хорошего, Павлуша. Не всякий выбор несёт такие страшные последствия, как мой. Оно так всё больше у тех, кто контракт заключает, потому как у них возможности шире и дури хватает в голове. Меньше сил прилагать надо для выбора. Он потому и есть такой трудный для многих, что чуют твари людские последствия. Вот только даже счастливая по большей части жизнь, в которой не случалось много скверного через выбор, она не меньшим Адом станет, когда превратится в одно лишь воспоминание. Ты ведь над тем голову свою ломаешь, затем меня позвал? — прищурилась старушка. — Понять пытаешься, стоит ли страшиться Ада?

Живой бес Павел Соколов осторожно кивнул.

— Стоит, — уверенно сказала Агния. — Оно бы, может, и боль от настоящего огня, которую почувствовать можно, лучшей была бы. Потому как боль физическая может свести с ума. А безумие спасает от Ада. Блаженные все как один попадают на небеса, словно несмышлёные младенцы. Оказию получают иную судьбу заиметь. А Геенна Огненная собственной памяти страшнее всего прочего — если ты уж ничего сделать не можешь. Послушай ту, кто совершил очень много ошибок. Если у тебя есть шанс позабыть свою жизнь и воссоединиться с Творцом, обретя покой, — сделай это. Покой — самое ценное. Есть у тебя ещё вопросы, Павлуша?

— Н-н-не знаю.

— Оставь могильную землю там, где ей место. Я плохой советчик. Я всегда ошибаюсь. А с этим ты и сам справишься.

Нематериальная старушка развернулась и как ни в чём не бывало пошла сквозь памятники, кресты и ограды прочь. Как только она опять взялась возмутительно просачиваться, Пашка позабыл все мысли и только таращился вслед.

Может, он спит всё-таки, а?!

Господи, ну как же его угораздило во всё это вляпаться?!

Телефон в руке вздрогнул, в пуше показался «гимель» за богохульство, и Пашка застонал. А пока он отвлекался, силуэт мёртвой бесовки Агнии совсем перестал различаться вдали.

Ну, зашибись, перспективки!

Там — херово, там — вообще концлагерь какой-то. Может, и правда повезёт ему крышей поехать ещё при жизни, чтобы не мучиться?!

Имеются все предпосылки!

Хотя что-то в словах бабки Агнии было.

Выборы Пашки уже немало досаждать стали, а ему только шестнадцать годков.

Но вот идея быть тупо послушным тоже претила вовсю. Прямо нутро ей противилось.

Это противоречие Пашка отметил, хотя до конца и не обдумал, ещё когда Другая мама взялась с ним о разводе совещаться. Хотелось в одно и то же время и быть взрослым да крутым — и не принимать при том никаких важных решений. Но пока все решения за Пашку принимали, например, предки, чувствовал он себя препаршиво! И чё? А если бог там того, с придурью?

Прилетел второй «гимель».

— Сука! — в сердцах рявкнул Пашка телефонному экрану и тут же получил третий, потому что вполне понятно было, кто подразумевался.

Он страдальчески закрыл глаза.

Дальнейшие планы не то, что яснее не стали, — всё окончательно запуталось. Вот в натуре: лучше было Пашке оставаться говноедом и жить себе спокойненько без всех этих сложностей.

Мысль вроде как подтверждала мнение Агнии о том, что в Аду всё-таки будет плохо, даже и без котлов со сковородками.

Походу, выбор — реально не Пашкино. Но если ему его не оставляли, он ведь прямо бесился!

Слово, мелькнувшее в голове, не понравилось. Царапнуло неприятно. Быть бесом Пашке тоже почему-то не улыбалось, хотя в его прежней системе координат, скорее всего, показалось бы очень крутым.

Вообще, прав был Лосев: расскажи Пашке всю правду перед подписанием договора, он, придурок, точно бы на всё согласился.

Как же осточертело-то оно…

Пашка уставился в гравий, который уже отдавил задницу.