Системный администратор

Младший Соколов поспешил к нему, и поднявший от оклика веки Лосев просиял, тут же вставая на ноги.

— Вот же, сладилось! Как замечательно! — Лосев протянул ладонь для пожатия. — Спасибо, что пришли, Павел! Всё придумать не мог, как вам встречу назначить, а потом случилось озарение. Повидаться надобно было обязательно, возьмите, пожалуйста, возвратить мне вам нужно, — сообщил он и протянул Пашкину пластиковую карту. — И спасибо от всей души за помощь!

— Ой, оставьте! — спрятал за спину руки младший Соколов.

— Мне она более не понадобится, Павел, — тепло улыбнулся Лосев. — А если кто-то найдёт, для вас может выйти неприятность. Так что возьмите.

— Не обязательно же для обжиралова! — отступил Пашка, карту не принимая. — Вдруг вам что-то будет нужно? Оставьте, мне приятно, что она у вас! Но вы очень вовремя появились, спасибо! Нужно поговорить. Я запутался…

— Что ж, давайте прогуляемся, Павел, тем более погода отличная, к тому же праздник, — согласился Лосев и, помедлив, положил карту в карман джинсовой рубашки. — Какой у вас вопрос? — с готовностью уточнил он.

— Есть одна девочка… — забубнил с внезапным усилием Пашка. — Так вышло… что я ей тоже землю для связи с бесом принёс… ну… Она как вы. Это по квесту у меня было. Давно ещё.

Лосев зашагал гуляющей походкой, и Пашка невольно пошёл с ним рядом. Хотя на самом деле был рад: смотреть под ноги оказалось лучшим решением сейчас.

— Она… короче, подружилась тоже со своим бесом, ну, как вы с Агнией. Только он не такой… Он ей всякого наговорил, и теперь она… и я тоже… вообще мы запутались.

— На какой счёт запутались, Павел? — поинтересовался Лосев.

— Ну вот во всём про Рай и Ад…

И Пашка в омут с головой пустился пересказывать суть вчерашних обсуждений с Женькой. Говорил долго: они успели пересечь дорогу, пройти к привокзальной площади и свернуть вправо, двинув в сторону железнодорожных путей, наконец-то оставив толпы гуляющих горожан позади.

— Понять можно логику твоей подруги, — согласился Лосев наконец. — Но тут вот какое дело, Павел. Не творец сделал земной мир таким, что в нём стало почти что невозможно жить по совести, да и не он устроил, чтобы многие попадали в земной Ад ещё при жизни. Это ведь, Павел, сами люди так управились. Свобода, знаете ли, и выбор становятся очень эфемерны, едва людей делается даже и двое. А нынче их почти восемь миллиардов. И все тесно друг с дружкой общаются. Про свободу свою люди, и в нынешнее время в особенности, очень рассуждать любят. Мечтать о ней, даже и требовать. Вот только забывают постоянно, что свобода одного всякий раз заканчивается там, где начинается свобода другого. И чем больше людей, тем чаще возникают затруднения. Вот один какой-то человек, существо свободное и в своём праве, решает, что хочется ему быть, ну скажем, монархом или президентом. Реализует этот замысел успешно. Но руководить начинает на свой лад, сильно чужую свободу попирая. Или вот другой какой человек, к науке страсть имеющий, использует свою свободу, чтобы изобретать. И, будучи в своём праве, получает на выходе ядерное оружие. Кое может весьма много свобод приструнить. Или даже вот совсем просто: один человек, юноша, допустим, в свободе своей выбирает девушку приглядную и начинает её любить. А та девушка, так уж выходит, любит кого-то другого. Добиваясь своего, юноша будет свободу её попирать, или от своей отказываться. А по-другому — не выйдет. Множатся свободные люди на планете, Павел. Города строят, леса вырубают. Роют землю до самых недр, выпуская из ней нефть, выковыривая золото да алмазы. Свободные жить в удобстве, строят и развивают всяческие производства — коптят чистое небо, льют в реки, что связаны все между собой, дрянь химическую, а то и радиоактивную. Один свободен другому позавидовать да в удобный час с ножом в гости пожаловать, и тут уж какой свободный сильнее, тот и продолжит свой свободный путь, прихватив надобное имущество али денежных знаков, а второй вовсе жизни лишается. Свободолюбивые господа заводят рабов, свободолюбивые предприниматели — работников, свободно им назначая оплату труда на своё усмотрение. И всякий в своём праве: что-то принимает, против чего-то бунтует. Но так как все они взаимодействуют, то и свобода у всякого неполная, мнимая даже. Потому как даже и очень удачливый в реализации своей свободы человек, он ещё от природы зависит, от болезней всяких, от случая. Хотя чаще всего у истоков природного какого катаклизма, хвори той или обстоятельств случая другая чья-то свобода стоит. Люди ведь, Павел, они по образу и подобию творца слеплены. То есть имеют фантазию и весьма много возможностей её проявить. Скажите, у вас как с такой школьной дисциплиной, как история? — внезапно поинтересовался Лосев.

Пашка вздрогнул и невольно мотнул голову вбок, испуганно округлив глаза. Но собеседник ни на что такое, похоже, не намекал.

— Н-не очень, — запнувшись, промямлил младший Соколов.

— Я вот, Павел, — не стал ругаться Лосев, — когда юношей учился в старших классах, о многих прескверных событиях читал в учебниках. И про несправедливость правителей, и про рабство, и про войны. Про всякое, в общем, что люди в свободе своей устраивали за свои многие лета. Но некоторые вещи показались мне даже и пострашнее войны али тирании. Потому как в военное время даже происходит страшное, но предсказуемое. Ты можешь быть убит, покалечен, можешь потерять близких или родной дом, напоровшись на чужую свободную волю. Ты можешь бороться за своих или даже предать их, поддерживая врага. Можешь быть родом из страны, на которую напали, или жить в стране агрессора. Ты всесторонне зависим от непрогнозируемых обстоятельств и случая, чужой злобы — но хотя бы общее понимание для себя сложить можешь. И это, конечно, всё ужасно. Но ещё страшнее, Павел, анархия. Когда правил ты не знаешь вовсе, они у каждого — свои, могут смениться в половину минуты. Пропадают знаки отличий, нормы, нельзя даже обратиться к собственной морали — потому как неясно, кто есть кто, и кем он будет завтра или через час. Конечно, всякая война на деле тоже анархия. Вообще все попытки людей упорядочить то, что они уж наворотили, зыбки и неоднозначны. Но вот слыхали ли вы, Павел, такой лозунг общеизвестный: «Анархия — мать порядка»? Я лично вот как его понимаю, хотя оно и не совсем по книгам: пожив среди разгула анархии, насладившись сначала, потом — испугавшись, потом пострадав да поглядев на результат, всякое людское объединение в такой ужас приходит, что неизменно назначает всё-таки какие-то общие правила для своего устройства. Управителей, пусть бы даже и несправедливых, и разные инстанции, чтобы хотя бы общие черты завтрашнему дню и последующему часу придать. Правда, инстанциями теми всеми правят люди опять-таки, каждый со своей свободой. И потому выходит немного понятнее, но всё-таки в общем смысле, увы, скверно. Вот вам, Павел, довольно возможностей свою свободу реализовать некоторое время назад предоставили, — неожиданно перескочил на другое Лосев, — а вы управились на своё усмотрение, будучи в том совершенно свободным. Довольны вы всеми результатами?

Пашка невольно съёжился, и даже показалось ему, что шея сзади вспотела.

Но собеседник, кажется, ответа толком и не ждал. А вместо того закончил:

— Не наказывает творец людей своих, Павел, отправляя на землю, а лишь показывает на примере, к чему свободная воля многих, без одного во главе, может привесть. Показывает честно и наглядно. Кого устраивает — тот и дальше может свободу свою реализовывать. Разумеется, сталкиваясь с чужими свободами — что при жизни, что за её пределами. Ну а если кто придёт всё-таки для себя к пониманию, что управитель неоспоримый надобен, что высшая мудрость есть и её не осмыслять следует да критиковать, а лишь прислушиваться с благодарностью за помощь, такого Создатель допускает туда, где и планировал когда-то житие для своих творений. В мир благодатный — потому как там свободы одних со свободами других не пересекаются, правила извечны и строги, но понятны и надобны для безболезненного разрастания числа участников сообщества. Создатель милостив. И память об экскурсии в мир всеобщих свобод туманит, оставив только сделанные выводы на подкорке сознания. Помните, я вам рассказывал, Павел, как пришёл к жизни своей теперешней? Как все мои начинания, вроде как хорошие, вели ко всяческим нежданным бедам? Любой человек к пониманию приходит в разное время, а много кто и не приходит вообще. Так к чему же будущих революционеров и анархистов снова в избранное общество приглашать, чтобы они из праздного любопытства яблоки воровали, вместо того чтобы жизни своей и всеобщей радоваться?

Он умолк, и с минуту оба шли молча, пока не упёрлись в забор: оказалось, что сбоку за вокзалом тупик.

— Вы думаете, в Раю всё-таки хорошо, да? — наконец сказал Пашка.

— Я думаю, что в Раю можно быть счастливым, не опасаясь причинить кому-то неудобства или вреда. Кому-то, и себе в первую очередь. Это хорошо? Вы-то сами как думаете, Павел? — полюбопытствовал Лосев.

— Так вроде и хорошо, — почесал макушку Пашка.

— А вот если бы вас нынешнего, сомневающегося, или вовсе прежнего, до знакомства с представителями иного подхода к ценности свободы, поместили в таковскую среду с неоспоримыми строгими правилами, вы бы там радовались? — лукаво спросил следом бездомный. — Или ёрзали от досады, мечтая и пути отыскивая всё переменить?

Пашка закусил губу.

— Вот для того и нужна жизнь человеческая на Земле, — убеждённо подытожил Лосев. — Чтобы определиться с приоритетами. Ответил я на ваши вопросы?

— Наверное… Надо подумать… А вы бы не могли… — вскинул глаза Пашка, — не могли бы ещё с Женькой поговорить? Ну, с этой девушкой? А то я всё хер пойми как перескажу, вот точно.

Лосев покачал головой.

— Нет, Павел, — уверенно объявил он. — Вы ко мне с вопросом пришли, и сами его задали. И потому услышали меня и выйдет у вас над этим поразмышлять, быть может, даже и с пользой. А ваша подруга не готова пока. Она спорить начнёт и лишь разозлится, что бы ей кто ни стал словами формулировать, пусть бы и сам Создатель лично. Неспроста же человекам даётся жизнь, а не курс лекций для вступления в Рай, Павел.

— Блин… — Пашка расстроился. Он был уверен, что часа через два и сам, а уж после разговора с Женькой на все двести процентов, придумает ещё стопицот сомнений и вопросов. — Андрей Витальевич, а как мне вас найти можно будет? Я бы сейчас чуть подумал, а потом бы встретился… Может, я вам телефон куплю? — неуверенно и почти просительно предложил младший Соколов.

— Не нужно, Павел. И вот, — Лосев снова достал из кармана джинсовой рубашки пластиковую карту, — заберите, пожалуйста. Ещё раз зело благодарствую от всей души. Мы с вами, увы, уже не увидимся в скором времени. А если и увидимся, то в другой уже жизни разве.

Пашка ахнул и отшатнулся.

— Это потому что я — бес?! Я опять херню какую-то сморозил?! Я не хотел, я запутался… стоп, а вы… вы думаете, я всё-таки в Рай потом попаду, да? — смешался Пашка, осмыслив до конца фразу.

— Ежели попадёте, уж не увидимся. Но вам тогда будет и не нужно. И я вам желаю в том успеха от всей души. Я же от данной привилегии отказался. Не удалось мне, Павел, выбора бежать лукаво, за то и наказан, что научаться, как положено, не решился. Что ж. В том, выходит, мой удел, — объявил Лосев. А потом начал троить так, что Пашка чуть челюсть об асфальт не отбил. — Я думал, Павел, удастся помочь Агнии Ауэзовне, просто от чести, что не по мне была, отказавшись. Не приняв крыльев, так сказать. Но грешить не выходит. Значит, кардинально надобно. Не пугайтесь, Павел, и не вздумайте огорчаться. Но я порешил себя своими руками жизни лишить. Грех это страшный, неоспоримый и неотвратный, но, ежели с умом подойти к выполнению, никому вреда не причиняющий. Я уж всё продумал, чтобы неприятностей другим не вышло или испугу. Однако и раскаяться я уж не поспею, да и навряд ли смогу. Так что, выходит, уступаю даме своё место в Раю. Что, верно, правильно. Потому как видите: я от дурости делать выбор на своё приземлённое усмотрение ещё не отучился.

— Это прикол?! — выдохнул Пашка. — Вы же шутите?!

— Как-то оно было бы опрометчиво — такими вещами шутить, — возразил бездомный, — не находите?

— Да вы с ума сошли!

— Тут спорить не стану: очень может быть, — согласился Лосев. — Однако и даму в беде бросить не могу, уж такова натура. Агния Ауэзовна урок выучила сполна. А я лично считаю, что бесовские договоры — очень большая скверна. Не всякому дано понять истину, но тем, кому это удаётся, преграждать путь к свету — слишком уж жестокое дело. Пусть бы спустя время, но тем, кто раскаялся, должна быть открыта дорога в Рай, чего бы они ни совершили прежде по неосмотрительности.