Системный администратор

— Даже за завтра управиться не обещают, — вздохнула Другая мама. — Ужинать будешь? Котлеты рыбные есть и пюре с салатом. Мне уже ложиться пора, завтра на работу рано. Встреть, пожалуйста, мастера в десять утра. Лучше бы побыть с ним дома, если у тебя получится. Хотя человек вроде приличный, но одного оставлять в квартире всё-таки не желательно. А то Серёжа у друга своего остался, поближе к цивилизации, — улыбнулась она.

Эх, жалко Пашки дома не было вовремя! Он бы на раз тут провода починил!

Подумал даже сделать это таки сейчас, с адаптацией, но потом решил принять свечи и помощь электрика. Не больно-то оно хорошо с масштабными адаптациями выходит, потом ещё боком как вылезет.

С утра нужно будет разобраться с инфо Вадима Якушевича, а это всё равно лучше делать дома и с полным вниманием. Может быть, сын историка окажется первым Пашкиным грешником, которому он отправит ссылку на «Дополненную реальность».

А может быть, и нет.

Пашка продолжал упорно считать, что ничего ещё не решил.

Глава 18 Вадикокопание

Проснулся Пашка от звонка в дверь: пришёл электрик.

— А где Елена Аркадьевна? — удивился он. — Смету согласовать нужно. Вот, купил кабель, но ещё может что-то потребоваться, — и он окинул Пашку взглядом сверху вниз, а потом вытянул шею и посмотрел ему за спину, словно ожидая явления Другой мамы.

— Я всё оплачу, — пообещал младший Соколов и посторонился, впуская мужичка в дом — к стене, которой явно потом потребуются ещё новые обои, хотя их вот только наклеили.

Почистив зубы и заварив чай, Пашка тяпнул блюдо с бутерами в пищевой плёнке из холодильника и уединился у себя на кровати, оставив электрика развлекаться самостоятельно.

Затаив почему-то дыхание, открыл админский раздел.

«Вадим Игоревич Якушевич» висел во «В работе». И его инфо открывалось.

Но с чего же подступиться?

Первым делом Пашка сунул в ухо наушник и включил текущие мысли своего кандидата в раскаивающиеся грешники.

Судя по всему, тот смотрел что-то по телеку про похороны гнидня и своё там выступление.

Вадим злился, прямо-таки свирепствовал. Его мысли обрывались в сбивчивый мат, то и дело конструируя, что бы стоило сделать с матерью того или иного диктора и в каких замысловатых позах.

Интересно, а на что он рассчитывал? Раскрыть, блин, всем глаза в один скандалец, да ещё и на похоронах?!

Вот даже Пашка, не семи пядей во лбу, а понимает, что реакция у всех закономерная.

Однако оказалось, что рассчитывал Вадик на другое. Практически на то самое, что и получилось. Только это не мешало ему злиться.

Пашка, клацая инфо через админский раздел, обнаружил любопытную функцию, которой в обычных менюхах у людей не было. А именно: клавишу «анализ», которую случайно вызвал на экран, зажав его пальцем во время чтения мыслей, потому что неудобно повернулся и чуть не уронил телефон себе на пузо экраном вниз.

И анализ этот не хило так анализировал!

Например, показал, что Вадим испугался стать всеми забытым, каким и был всю свою жизнь. И устроил шумиху нарочно. Чтобы говорить стали. Чтобы даже и осуждали. Но не отморозились от сына покойного чудо-мэра. Как все и всегда начинали от него отмораживаться спустя недолгое время общения.

В цепочке анализа тоже можно было зажимать экран, и глубже сканировать, разбирая на причинно-следственные связи, то или иное.

Вскоре Пашка установил, что Вадим Якушевич презирал своего батю с тех пор, как в его, Вадимовой, растущей башке проклюнулась первая соображаловка. Он испытывал мучительный стыд всякий раз, когда батя прогибался перед мамкой — своей или Вадиковской.

Гнидень дома всегда делал так, как решали за него. И страдал от этого, становился злобным, сердитым, пожалуй, даже несчастным. Но всегда подчинялся.

Вадик не подчинялся вообще. Шкетом ещё он стал всё, абсолютно всё делать наперекор — сначала маме и бабушке, а потом — вообще всем, кто бы ему что ни говорил. Даже если разумное. Даже если он сам так собирался сделать или считал. Стоило кому-то это озвучить, и Вадик поступал наоборот или начинал спорить.

Доходило до дебильного абсурда: Пашка посмотрел записи-примеры и даже поржал, потому что кое-что тянуло на сценки из камеди-клаба.

Например, говорила мамка: вымой посуду в раковине. Вадик этого не делал. Спустя время приходила мамка и уведомляла, что посуду Вадик не помыл. «Я помыл!» — огрызался мелкий Вадик. Матушка могла за локоть сыночка взять и отволочь на кухню, пальцем ткнуть в доказательства неправомерности такого заключения. Но Вадик начинал спорить. С самым глубоким убеждением, как тот псих с честными глазами. По чашкам разбирать, что после донесли, потому что вот, след от соуса тефтельного, а тефтели ела бабуля, а бабуля пришла из поликлиники позже, чем мамка просила посуду помыть. А вот эта чашка и сковорода — оно вообще не в раковине, а мамка говорила мыть посуду, которая в раковине. Если бы мамка поставила задачу нормально, давно бы Вадик всё сделал и слова не сказал. А ещё надо тарелки заливать водой, когда в раковину кладёшь, а этого никто не делает. И что теперь, скрести их до умопомешательства? Ну и так далее. Проще Вадику, малому, было не пойти гулять или лишиться права выбрать конфеты в магазе, чем просто сделать по-мамкиному.

А она его любила и упрямство это баранье прощала.

Она-то прощала, а больше никто не прощал, бабуля разве, и то в меньшей мере.

Прочие представители человечества Вадика из-за этого дебилизма клинического не переваривали на дух.

Чтобы не бывать битым, младший Якушевич, как подрос, регулярно ходил в качалку, в целом мог и за себя постоять, и без телесных последствий первым к кому-то полезть. Довольно часто это давало ему входной билетик в новые компании. Но потом и там начинал Вадик душнить, спорить и выёбываться, после чего посылался на хрен — только не вслух, а фактически. Вычёркивали его, короче.

Не спорить со всеми Вадик Якушевич не умел. Считал слабостью. Считал на подкорке дурьей своей башки, хотя сам не понимал толком, чё за фигня с ним вообще постоянно происходит.

По-Вадикову выходило, что все кругом какие-то припизднутые.

Казалось, даже если сказать ему, что втыкание ножа в собственный живот может привести к травме, он бы начал доказывать обратное. А в случае упорства оппонентов, мог даже устроить себе харакири из вредности. И был бы уверен в собственной правоте, ногами в кишках путаясь.

Короче, был отшибленным в край.

Но очень гордым и самоуверенным (видать, в версии бати Марципана — по факту на десять процентов). Знал типа Вадик: только так и можно, чтобы не быть тряпкой. Находилось всякое прогибание и компромиссы у него в категории унижений по умолчанию.

Так и жил уже двадцать один год.

И вот, когда родительница пропала, а батя вдруг с бухты барахты сделался главой целого города, вместо гордости Вадик ошалел. Он был возмущён. Годами он клялся себе, что никогда не станет таким же недоразумением, как его батя, делал всё, чтобы не быть на него похожим, и тут вдруг того взялся боготворить едва ли не каждый во всей Пензе! Вадика выворачивало от восторженных отзывов. Немногих дней историкова мэрства хватило, чтобы сын осатанел и даже стал подумывать свалить навсегда куда угодно, даже если бомжом стать придётся. Казалось бы — бабло появилось, радуйся. Но нет. Означало возвышение бати, что Вадик всю жизнь был на его счёт не прав, а такое Якушевич-младший признать никак не мог.