Сияние черной звезды

Я, Кари Онеиро, пресветлая императрица Сатарэна и Великая Черная звезда.

И величия во мне столько… что хоть давись им!

Дверь распахнулась в тот момент, когда я поднималась с постели.

В следующий, я произнесла ультиматум:

— Единственный вариант нашего дальнейшего сотрудничества, который я готова рассматривать, заключается в раздельном проведении ночей и абсолютном запрете на любые ваши прикосновения ко мне, мой кесарь.

Вернувшийся в спальню властитель Эрадараса очень медленно, подчеркнуто медленно, оглядел меня с головы до ног, заставив явственно ощутить, что на мне одна кружевная сорочка, ко всему прочему сползшая с левого плеча практически до груди. Демонстративно не стала ничего поправлять. Кесарь столь же демонстративно оглядел меня повторно, закрыл дверь, подошел ко мне вплотную, медленно склонился к самому моему лицу, и очень мягко поинтересовался:

— Любимая моя, ты помнишь, что открыло путь моей магии в Рассветном мире?

Смутно, очень смутно, я вспомнила о предсказании Мейлины. Вероятно, если бы не купание в Эхее не вспомнила бы вообще ничего! Но не суть, факт в том, что все же вспомнила.

— Ваши нежные чувства к блондиночке? — поинтересовалась язвительно.

— Я вижу память вернулась к тебе в полном объеме, — не менее язвительно ответил кесарь.

— О, что вы! Не обремененное одеянием и развлекающееся похабной книженцией градонаселение вашей спальни не забываемо в принципе! — уровень язвительности зашкаливал.

Кесарь в ответ улыбнулся. Ласково.

Ответила ему тем же.

И от всей души добавила:

— У Локара исключительно наблюдательные функции, следовательно ваши ласково-убийственные улыбочки не способны ни в коей мере навредить Оитлону, следовательно — МНЕ ПЛЕВАТЬ КАК ВЫ ТАМ УЛЫБАЕТЕСЬ!

Улыбка стала шире, и мне коварно напомнили:

— Оитлон? Нежная моя, ты несколько упускаешь из виду тот факт, что я вполне способен сжечь все подряд, от твоего темного подельника, до практически всего человеческого населения Эрадараса.

Подавшись вперед, едва ли не на носочки приподнявшись, столь же коварно ответила:

— Сжечь? Мой кесарь, вы несколько упускаете из виду тот факт, что я вполне способна оживить все подряд, слившись в страстном поцелуе с кем под руку попадется, практически с любым из магически одаренного населения как Эрадараса, так и Тэнетра!

Холодные глаза заледенели казалось еще сильнее, полыхнув морозным холодом.

Я вернулась в исходное положение, поправила кружево сорочки на плече, и повторила спокойно и безапеляционно:

— Сказанное вами… я приняла к сведению. Я все поняла. И, допустим, частично смирилась с ситуацией. Более того, я отчетливо понимаю, что сейчас, в условиях реальной угрозы вторжения высших, этот мир нуждается во мне возможно… — произнести это оказалось сложно, — даже больше, чем мой собственный. Именно поэтому, я повторюсь — я согласна и далее нести обязанности пресветлой императрицы, с единственным условием — вы не прикасаетесь ко мне больше! Никак! Ничем! И никоим образом!

И я взглянула в холодные глаза властителя Эрадараса, прямо и решительно.

И почему-то возникло странное ощущение, что в его глазах сейчас вдребезги разбивались даже не один — тысячи хрустальных замков.

Едва эта мысль промелькнула в моей голове, из глаз кесаря исчезло всяческое выражение, в них снова был лишь холод — Ледяной свет, как же точно его называли орки. Кесарь усмехнулся, в ответ на это воспоминание, но вместо ответа на мой ультиматум, со странной настойчивостью повторил:

— Любимая моя, ты помнишь, что открыло путь моей магии в Рассветном мире?

Меня откровенно взбесил вопрос.

— Мой кесарь, что вы хотите, чтобы я вам ответила? — практически прошипела. — Что искренне восхищена тем, как вы вернули себе магию и собственной дом?! Я восхищена. Правда. Искренне и всеобъемлюще! Но это никак, ни в коей мере, и ни коим образом не повлияет на мою к вам абсолютную ненависть!

Он не ответил, на мой всплеск ярости. Молча протянул руку, поправил норовившее сползти снова с моего плеча кружево, и спокойно произнес:

— Период, нежная моя. Я называл его тебе.

Раздраженно дернув плечом, избавилась от прикосновения его пальцев, и нервно ответила:

— Пять лет. Вы говорили о периоде в пять лет. Что-то еще, мой кесарь?

Или склероз крепчал все основательней? Последний вопрос не задала вслух, естественно, не самоубийца, но вслух кесарю и не требовалось. Холодно взглянув на меня, император, тем не менее, никак не отреагировал, и задал следующий, видимо с его точки зрения «наводящий» вопрос:

— Пять лет назад, тебе было пятнадцать. Нежная моя, назови мне самое яркое воспоминание твоих пятнадцати лет?

Я раздраженно выдохнула и осеклась…

Моим самым ярким воспоминанием о пятнадцатилетии был он. Он, пресветлый император Прайды и продлившая бесконечно долго аудиенция, после которой моя жизнь изменилась раз и навсегда. Он, высокий светловолосый вечно молодой мужчина, и его практически обреченное «Какая жестокая насмешка судьбы!».

Разум отказывался верить, просто отказывался, но в то же время логически сопоставил два неоспоримых факта — в мои пятнадцати лет я была представлена кесарю. И примерно в это же время к нему начала возвращаться магия.

— Нет… — простонала, еще толком не осмыслив информацию.

Он триста лет менял любовниц как перчатки, в безумной, бесконечной, настойчивой надежде влюбиться, чтобы исполнилось пророчество Мейлины… Он искал отражение, той, что его предала, хрупкой, прекрасной, светловолосой эллары — я была полной противоположностью этого образа. Страшное, толстое уродливое создание, от которой отказалась собственная мать, предназначенное им для совершенно иных целей. Это просто…

«Какая жестокая насмешка судьбы!»…

— Нет, — повторила, отчаянно замотав головой.

Он не мог полюбить меня. Не мог. Кесарь ни за что в жизни не выбрал бы такую, как я, в качестве объекта применения любовных чувств!

И откуда-то из сонма воспоминаний, всплыло то, где я, дрожащая и от перенесенного ужаса и от возмущения, сижу за столиком с едва тронутым ужином, и, сжимая ладони, пытаюсь примириться с тем, что мою собственную кровь только что пили прямо из моей шеи, и отрешенные слова сидящего в кресле напротив кесаря: «Любимых не выбирают, нежная моя».