Сказ о Владе-Вороне

— Неправда, — на удивление спокойно произнес Кощей. — Что бы ни являлось на Русь с востока ли, с запада ли, с севера или с юга — наша то земля, ею и будет. Годы пройдут, века, тысячелетия, сорок сороков минет, а русичи так собой и останутся. Кровь — не водица, а уж искры в ней божественные тем паче убить невозможно.

— Вот я и проверю. Начну с очей твоих проклятых! — прошипела Моревна, сорвала с пояса кинжал, обнажила и острием к глазу Кощея поднесла, совсем чуть до него не достав.

Сердце глупое куда-то в пятки упало. Зажмуриться захотелось просто нестерпимо, но помогли оковы, в запястья впившиеся, — боль пересилила страх. Заставил себя Кощей не на сталь острую смотреть, а в глаза Моревны — глубокие, красивые, чистые, словно небо весеннее. Все же, как бы ни измывалась она над ним, — не уродовала. То ли понимала всю бесполезность этого, ведь при возвращении сил и облик в норму придет, то ли жалела, а может, питала какое-то извращенное удовольствие от созерцания его лица.

— Начни, краса-девица, коли хочешь, — сказал Кощей. — Если сама не способна решиться, то я тебе помогу.

Тотчас отстранила она руку и ударила кинжалом в грудь. По самую рукоять клинок вошел, меж ребер проскочил и пронзил сердце. Из горла хрип вырвался, а потом и сиплый смех.

Жуткое то, должно быть, оказалось зрелище: окровавленный пленник в кандалах с кинжалом в груди, хохочущий навзрыд и отплевывающий кровь. Ненадолго хватило Моревны, выдернула она кинжал, снова на пояс в ножны повесила и поморщилась.

— Ничего, — прошипела она, — посмейся, пока можешь. Ты ведь не знаешь, что слуга твой, из людей взращенный, шел сюда тебя выручать, да сам по дороге помер, стрелой пронзенный.

Смех действительно пропал, а ледяная игла вошла в душу, но голос не дрогнул, когда Кощей сказал:

— Ошиблась ты, сердечная. Нет у меня слуг из числа людей, их и не было-то никогда.

— Ужели так, Кощей? — усмехнулась Моревна. — А жрецы в одеждах черных с черепами из темной стали кто таковы? Не волхвы ли чернобожьи?

— Волхвов много всяких и разных, служат богам не все, и тебе о том известно.

— Тогда его смерть для меня еще приятнее. А то ишь чего люди удумали: Кощея Бессмертного из полона выручать.

Знал он единственного человека, достаточно безумного для такого. С одной стороны, не верил, с другой — наоборот. От тревоги кровь быстрее потекла, из ран вырываясь, а дыхание перехватило совсем: ни вздохнуть, ни выдохнуть не выходило.

— Неужто проняло?! — воскликнула Моревна, не скрывая радости. — Может, описать тебе его? А то вдруг сомневаешься.

— Не трудись, — вымолвил Кощей каким-то чудом. Ведь не может же никто говорить, весь воздух из легких вычерпав.

— А мне нетрудно, яхонтовый мой, — заявила Моревна. — Молодец этот совсем на обычного русича не похож. Видать, близость к тебе свою роль сыграла. Хоть и красив, но странен. Волос черен у него, будто ночь или… вороново крыло. Да, пожалуй, такое сравнение вернее, — и, насладившись выражением его лица, воскликнула: — Что ж ты, Кощеюшка, вздрогнул так и побледнел? Негоже тебе человечность проявлять, не к лицу.

— Не тебе о том судить…

— Ну, не мне так не мне, — покладисто ответила Моревна. — Я даже спорить с этим не буду. А стать у птицы твоей не богатырская, но и не хилая совсем. Высок, строен, глянет — дух захватит. Пожалуй, я даже могу тебя понять. Лишаться такого обидно: многое сумел бы обученный правильно. Жаль, не судьба.

Хотел Кощей ей ответить, да только вдруг холодно ему стало так, словно из застенков душных переместился он в край снегов вечных, в самую лютую бурю. Перед глазами все закружилось-завертелось, а затем исчезло, будто и не было.

— …Ну наконец-то, — проронил над ним чей-то родной и с детства знакомый голос. — Я уж боялась, не выхожу. Открой глаза, сокол мой ясный.

Глава 8

Влад вздохнул и повиновался. Голова закружилась, но это удалось перетерпеть. Яга чашу к губам его поднесла, велела выпить. Вкуса он даже не ощутил.

— Сколько я провалялся? — спросил Влад, совладав со слабостью.

— Лучше тебе о том не знать, — сказала Яга. — Будь ты в Яви, все сроки хоронить вышли бы и даже поминать.

— Плохо… — прошептал Влад. — Снова я время потерял.

— Цыц! — прикрикнула на него Яга. — Опять за старое?! Пока не выздоровеешь окончательно — не только на ноги поднимешься, но и всю силу себе вернешь и даже сверх поднакопишь, — не заикайся о Кощее. Иначе съем и на косточках покатаюсь! — и зубом железным цокнула для устрашения. Но Влад даже не подумал встревожиться, пусть и уяснил: вовсе не похожа Яга на прежнюю его нянюшку, более сурова, утешать и заговоры читать над разбитыми в кровь коленками не будет. — Некуда тебе спешить покуда, и так на грани жизни и смерти находишься во всех возможных смыслах.

Хотел Влад возразить, однако вспомнил бредовые видения и умолк, не начавши. И пусть болело сердце за Кощея, понял он, что лишь хуже сделает, если помчится к Моревне сломя голову.

— Хорошо, нянюшка, — произнес Влад покладисто. — Только прошу, поставь ты меня на ноги поскорее. Нехорошо там. Очень.

Яга нахмурилась и спросила:

— Так вот где ты летал все это время?

— Не знаю, — ответил он честно. — Я не готов ни рассказывать об увиденном, ни мысль допустить, будто все правда. Одно скажу: если я Кощея не освобожу, никто этого не сделает. Никакой Иван-царевич не спустится в подвал и замков не отопрет. Не позволит Моревна такому случиться ни через год, ни через семь лет, ни через тысячу, поскольку хочет она не просто потешиться и силы из Кощея вытянуть, а с ума его свести.

Яга отстранилась, нахмурилась.

— Воля у него стальная. Сложно сотворить подобное, — заметила спустя некоторое время.

— Но не невозможно, — возразил Влад. — Вода камень точит. Я верю в него, знаю, что не сдастся скоро, но… страшно это, когда неоткуда ждать спасения. Даже ему. Если надежды нет, то и ничего не будет.

— Упрямство по-любому останется. Оно еще раньше Кощея на свет появилось, — ответила Яга и внезапно вздрогнула. — Погоди. Моревна сказала, будто нет тебя больше на свете? Ему сказала? И он… поверил?