Скажи это Богу

– Василий, что будем делать?
– повторила жена, поглаживая Тиму по щеке.

– Попробуй закрыть ей глаза, - вдруг сказал профессор.

– Ой!
– Жена вздрогнула от зловещей формулы.

– Попробуй!
– властно повторил профессор, не надеясь ни на что.

– Может, ты сам?
– Жена убрала руку от лица девушки.

– Лучше ты. Она лучше знает твои руки, чем мои. Я прикасался к ней только в детстве, когда учил, исцелял, прикладывал кристаллы. А все остальное - только твои руки. Даже буквы в ее память вводила только ты. За?крой, попробуй, я прошу тебя...

Никогда во властном голосе профессора не мелькали такие нотки - затаенная мольба. Жена почувствовала эту слабость, скрытый страх, мельком взглянула на серо-бело-зеленое лицо мужа и отважилась:

– Василий!.. Мы погубили ангела?..

Из папки "Показать Анне"

Только один взгляд неверен, а именно: что один взгляд верен.

Альфонс Ламартин

Было так.

Февраль и март 2001 года. Я стою у окна и смотрю на деревья. По небу слоняется солнце. Я вижу его то там то сям, и это длится веками. Надо бы отойти от стекла, лечь в постель, уснуть - может, солнце остановится? Ну почему оно так бесхозно шатается по небу?..

Дочь говорит, что я опять плакала во сне. А разве я была в постели? Я бы и рада отойти от окна, которое не отпускает меня, уснуть, отдохнуть. Какая большая, несбыточная мечта!

Да хватит, мама, говорит опять моя дочь, сколько можно смотреть на улицу!

Да не могу я отойти! не могу. Я не понимаю, почему солнце так себя ведет!

Мама, солнце ведет себя нормально. Это абсолютно нормальное солнце: восход-закат, восход-закат. Все как надо. Это ты заболела и смотришь в окно каждый день. Ты сходишь с ума. У тебя тяжелое сотрясение мозга. У тебя контузия. А по ночам ты жалуешься, что редко видишь луну. Уйди от окна.

Не могу. Пусть солнце уйдет от окна - тогда и я пойду спать!

Не капризничай, говорит дочь. Оно только что ушло - ты разве не заметила? Вот смотри - ночь, звезды, никакого солнца.

А почему оно опять вылезло из-за той серо-зеленой крыши?

Потому что опять наступило утро, объясняет дочь.

Этого не может быть, чтобы утро. Я же прекрасно разбираюсь во времени: вот часы, вот стрелки, вот циферблат.

Я еле дожила до вечера, а ты говоришь - опять утро! Что ты несешь!..

Мама, мама, уйди от окна...

Анна, ведь так все и было! Помнишь дядечку на скамейке у пруда? Ну, который Чехова читал с секундомером?

Весной 2001 года, всего через три года после нашей случайной встречи на бульваре, я и оказалась у своего окна с контуженной головой, разорванным лицом и разбитым коленом. Швы, бальзамы, примочки, таблетки, - еще тот Эрос!

Как сказал тот дядечка? Просишь новую головную боль? Выпросила. Степана Фомича выпросила и прожила с ним, спасателем и повелителем, долгую, смертельно счастливую жизнь. То есть три года.

Разбор постфактум был спешен. Дешевая детективщина. Выглядело это так. Протокол ночью. Еще один - утром, в институте Склифосовского. Еще протокол - через месяц. И даже через три. Справки, показания, бумага, много бумаги - и никакого смысла. Ни свидетелей, ни налетчиков. Даже в дежурных журналах тех станций метро, где я теоретически могла пребывать, проезжать мимо, взывать о помощи, да что угодно, - никаких следов моего бытия в ночь с 14 на 15 февраля нет.

Следователь сказал, что не будь мое лицо так... хм... преобразовано и что не будь у меня карточки метро с четким указанием - куда и когда вошла вечером в День святого Валентина, то можно было бы подумать, что мне померещилось.

Потом, еще раз всмотревшись в мое абсолютно приветливое лицо, на котором было отчетливо написано полное доверие к следственным способностям всех причаст?ных органов района, города и страны, он вздохнул и тихо сказал:

– Ну, вы же не помните, значит, и узнать никого не сможете... Бывает, что амнезия так и не проходит после контузии.

Amen!

Дочь, в метро: "Может быть, ты знала о нем что-то такое, чего тебе не надо было знать?"

Ничего себе предположеньице из уст тринадцатилетнего ребеночка. Кстати, дитя само покрутило мозгами на тему: "Кто знал, где я буду именно 14 февраля 2001 го?да вечером и в каком, возможно, состоянии?" - и вздрогнуло, само удивившись пролезшей в юную голову мысли.

Раньше, когда мы рассматривали версию милицей?ского нападения, ей ничего подобного в голову не приходило. Но вчера мы вдруг с большой ясностью увидели, что все странности пора свести к основным:

одежда не была испачкана ничем, кроме крови, а на улице было очень слякотно, а ушиб колена был такой, что в Склифе его сначала приняли за давленый перелом, - то есть я не соприкасалась с улицей, не падала на асфальт и даже не спотыкалась, черные сапожки тоже были чистые, как новенькие;

первая лужа крови находилась на лестничной площадке нашего дома вблизи лестницы, вдали от лифта, а это пятый этаж, и летать я не умею;

стеклянная дверь в четырехквартирный отсек была открыта, но ключи - чистые - от своей квартиры я гораздо позже нашла глубоко в кармане собственных джинсов, значит, я ими не пользовалась, кто-то другой имел мои вторые ключи;

шубу не взяли (хотя если она уже была в крови, то зачем ее брать, ведь сбыть невозможно, а носить опасно; только чистая шуба вполне тянула бы на настоящее ограбление), я теперь умею спасать пушистые шубы, насквозь пропитанные кровью, подручными домашними средствами, поскольку в химчистку вещи в таком виде не принимаются;

мобильник тоже остался при мне, да вдобавок я успела повводить в него какие-то судорожные осколки экс?тренных телефонов типа службы спасения, - футляр окровавлен, следовательно, я пыталась куда-то звонить уже после экзекуции;

тот, кто столь аккуратно доставил меня домой в 3.40 утра, знал слишком много: код замка в подъезде, этаж (а у нас лифт не строго на, а между этажами останавливается), знал и про отсутствие звонка непосредственно у моей двери;

знал о наличии в доме живого существа, которое откроет дверь, но которому лучше не попадаться на глаза (следовательно, моему экспедитору было очевидно, за кого его примут; значит, экспедитор - из участников меро?приятия);

паспорт был не просто на месте, а на своем родном, то есть чтоб доставить меня на место, в него, очевидно, не заглядывали, то есть адрес был известен априори; или, надо полагать, я в бреду попросила моих убийц быть столь любезными и доставить домой по точному адресу, а то метро уже не ходит, а я пешком не дойду - далековато, очень больно, ничего не вижу без очков и вообще я без сознания и вся в крови, так что сделайте одолжение;

совсем непонятно с кровью: засохшая у меня на руках и волосах, но свежая на лбу, шубе и, что совсем интересно, на стенах отсека и коврике у двери; когда кровь успела пропитать волосы, да так, что три дня вымывать пришлось, - ведь рваная рана была над глазом, а не на "волосистой части головы", так как же кровь натекла мне в волосы? Я что, успела где-то полежать на спине, да так полежать, что хватило на все возможные направления истекания: и на шубу, и на волосы, и на коврик, и на стены? Разве может человек четыре часа фонтанировать кровью во все стороны, причем с антрактами?