Сказки для маленьких. Часть 1 - от "А" до "Н"

Когда все было готово, Фредриксон пришел взглянуть на работу племянника.

– Ну как, красиво?
– взволнованно спрашивал Шнырек.
– Я очень старался. Я вложил всю душу, всего себя в эту работу.

– Оно и видно, - буркнул Фредриксон, поглядев на перепачканного с головы до ног племянника. Он посмотрел также на кривую ватерлинию и хмыкнул: - Хм!
– Затем, взглянув на название парохода, снова хмыкнул: - Хм! Хм!

– Я неправильно написал?
– забеспокоился Шнырек.
– Скажи что-нибудь, а то я снова заплачу! Извини! "Морской оркестр" - такие трудные слова!

– "М-р-з-с-к-о-й а-р-к-е-с-т-р", - прочитал вслух Фредриксон и, еще немного подумав, сказал: - Успокойся. Сойдет.

Шнырек вздохнул с облегчением и остатками краски выкрасил кофейную банку.

А вечером Фредриксон пошел проверять сеть в ручье. Представьте себе наше удивление, когда мы обнаружили в сети маленькии нактоуз, а в нем - анероид!..

Тут Муми-папа закрыл тетрадь и выжидающе взглянул на своих слушателей.

– Ну как, нравится?
– спросил он.

– По-моему, это будет необыкновенно интересная книга, - серьезно сказал Муми-тролль.

Он лежал на спине в сиреневой беседке и смотрел на пчел; было тепло, стояло полное безветрие.

– Но кое-что ты, наверное, выдумал, - заметил Снифф.

– Неправда!
– возмутился Муми-папа.
– В те времена и в самом деле случались такие вещи! Каждое мое слово - правда! Возможно, только кое-что чуточку преувеличено...

– Любопытно узнать, - начал Снифф.
– Любопытно узнать, куда же подевалась папина коллекция.

– Какая коллекция?
– не понял Муми-папа.

– Коллекция пуговиц моего отца, - пояснил Снифф.
– Ведь Шнырек - мой отец, так?

– Да, твой, - подтвердил Муми-папа.

– Тогда где же находится его драгоценная коллекция? Я ведь должен был получить ее в наследство, - подчеркнул Снифф.

– Хупп-хэфф, как говорил мой отец, - сказал Снусмумрик.
– Кстати, почему ты так мало пишешь о Юксаре? Где он сейчас?

– Об отцах никогда ничего толком не знаешь, - сделав какой-то неопределенный жест, объяснил Муми-папа.
– Они приходят и уходят... Во всяком случае я сохранил ваших отцов для потомства, написав о них. Снифф фыркнул.

– Юксаре тоже терпеть не мог сторожей в парке, - задумчиво произнес Снусмумрик.
– Одно это...

Они лежали на траве, вытянув лапы и подставив солнцу свои мордочки. Вокруг было чудесно, и всех клонило ко сну.

Ящик со стеклянной крышкой для компаса, расположенный на палубе корабля.

– Папа, - сказал Муми-тролль.
– Неужели в то время так неестественно разговаривали? "Представьте себе наше удивление", "свидетельствует о богатстве моей фантазии". И все такое.

– Это вовсе не неестественно, - рассердился папа.
– По-твоему, когда сочиняешь, можно говорить небрежно?

– Иногда ты и в жизни говоришь неестественно, - возразил сын.
– А Шнырек у тебя разговаривает обычно.

– Фу!
– сказал папа.
– Это просто местное наречие. А вообще есть большая разница между тем, как ты рассказываешь о каких-то вещах, и тем, как ты о них думаешь... И кроме того, все это больше зависит от того, что чувствуешь... По-моему...
– папа замолчал и начал озабоченно перелистывать мемуары.
– По-вашему, я употребил чересчур трудные слова?

– Ничего, - утешал его Муми-тролль.
– Хотя это было так давно, все равно можно почти всегда угадать, что ты имеешь в виду. А про дальше ты уже написал?

– Нет еще, - ответят папа.
– Но потом будет жутко интересно. Скоро я дойду до дронта Эдварда и Морры. Где ручка, которой я пишу мемуары?

– Вот, - сказал Снусмумрик.
– И напиши побольше об Юксаре, слышишь! Ничего не упускай!

Муми-папа кивнул, положил тетрадь на траву и стал писать дальше.

Именно тогда я впервые пристрастился к резьбе по дереву. Это особое дарование было, должно быть, врожденным и таилось, если можно так выразиться, у меня в лапах. Первые мои пробы на этом поприще были довольно робкими. На корабельной верфи я подобрал подходящий кусок дерева, нашел нож и начал вырезать гордый купол (позднее он украсил крышу навигационной каюты). Он имел форму луковицы и был покрыт нарядной рыбьей чешуей.

Фредриксон, к сожалению, ни слова не сказал об этой важной детали в оснастке судна. Он уже ни о чем не мог думать, кроме как о спуске парохода.

"Морской оркестр", на который приятно было смотреть, готовился к старту. На своих четырех резиновых шинах, которые должны были выручать его на коварных песчаных отмелях, пароход пламенел под лучами солнца. Фредриксон где-то раздобыл себе капитанскую фуражку с золотым шнуром.

Забравшись под киль, он расстроенно пробормотал:

– Так я и думал. Застрял! Теперь мы простоим здесь до восхода луны.

Обычно немногословный, Фредриксон стал без устали бормотать что-то и ползать вокруг парохода - верный признак, что он серьезно обеспокоен.

– Ну, теперь скоро опять в путь, - зевнул Юксаре.
– Хупп-хэфф! Ну и жизнь! Менять курс, переезжать с места на место придется с утра до вечера. Такая бурная жизнь к добру не приведет. Стоит только подумать о тех, кто трудится и корпит над своей работой, и чем все кончается, сразу падаешь духом. У меня был родственник, который учил тригонометрию до тех пор, пока у него не обвисли усы, а когда все выучил, явилась какая-то морра и съела его. Да, и после он лежал в морровом брюхе, такой умненький!

Речи Юксаре невольно заставляют вспомнить о Снусмумрике, который тоже родился под вселяющей лень звездой. Таинственный папаша Снусмумрика никогда не огорчался из-за того, что действительно было достойно огорчения, и не заботился о том, чтобы оставить след в памяти потомков (туда, как уже говорилось, он не попал бы вообще, если бы я не захватил его в свои мемуары). Как бы там ни было, Юксаре снова зевнул и спросил:

– Когда же мы все-таки отчаливаем, хупп-хэфф?

– И ты с нами?
– спросил я.

– Конечно, - ответил Юксаре.

– Если позволите, - сказал Шнырек, - я тоже надумал кое-что в этом роде... Я больше не могу жить в кофейной банке!

– Почему?
– удивился я.

– Эта красная краска на жести не высыхает!
– объяснил Шнырек.
– Извините! Она попадает всюду - и в еду, и в постель, и на усы... Я сойду с ума, Фредриксон, я сойду с ума!

– Не сходи. Лучше упакуй вещи, - сказал Фредриксон.

– Конечно!
– воскликнул Шнырек.
– Мне надо о многом подумать! Такое долгое путешествие... совсем новая жизнь...