Сказки из Скородумовки. Чурочки березовые

Марфа с досады топнула ногой и ткнула локтем товарку.

– Ты куда смотрела, слепаня?

– Куда ты, туда и я, - зевнула та, - заморилась, пойду полежу. И меня больше с собой не зови.

Женщины убрали урожай, обмолотили зерно, за тяжелой работой не забывали посматривать на тропинки - не посинели, на воронов - не побелели, до слёз в глазах глядели на небо, не летят ли огненные шары. Вечером, собравшись в одной избе, бабы плакали и причитали, кляли черную беду. Пропало веселье в Скородумовке. Берёзовые чурки бабы так и носили с собой. За водой идут - за пояс заткнут, прясть сядут - рядом положат, за обедом перед ними чашку ставили.

Фотинья с Фёклой своих мужей и старших сыновей попрятали в сундуки.

– Тяжелы больно, неподъемные, мы младшеньких носить будем.

Зима намела сверкающие сугробы. Бабы ездили в лес, рубили дрова, берёзу не трогали, остерегались, вдруг ненароком полено перепутают, да не то в печку положат.

Как-то Гостюшка бежала по тропинке, около дома Марфы на дорожке валялась чурка.

– Ох, неужто тётка Марфа потеряла?
– Гостюшка подобрала полено, зашла в избу. Марфа сопела на печи.

– Тётка Марфа, - зазвенела Гостюшка, - ты ж свое полено потеряла, вот горе-то.

– Чего?
– Марфа приподняла голову, - орёшь чего, разбудила. Носит нелёгкая по чужим домам. Шла бы...

Тётка Марфа не договорив прикусила язык.

– У печки брось. Дрема это надоедный. Стариком тихий был, то на лавке, то на печке, гудит себе, жалуется, да я и внимания не обращала. А сейчас распоясался. Вчерась по ноге стукнул, пребольно, а за день до того - в лоб как вдарит, искры посыпались, хоть печку зажигай. Я его на мороз и выкинула, пускай одумается, а может кто подберёт, берёзовые дрова хорошо горят. Жарко.

– Себе заберу, - Гостюшка прижала к груди полено.

– Давай, бери, чего сейчас не взять-то. Никакого беспокойства, ни кормить не надо, ни поить. Топай домой, старикова заступница, а тёткам своим передай, что Марфа дождётся синих дорожек и белых воронов, пойдут они к колдунам.

Гостюшка прижала к груди деда Дрёму и заторопилась в свою избу. Девчушка легко перебирала ножками в валеночках.

Дома мать качала на руках берёзовую чурку.

– Стёпушка, сыночек мой ненаглядный, - ласково приговаривала она, - хоть бы голосок твой услышать, в ясные глазки посмотреть, по головушке погладить.

– Мамка, - заревела Гостюшка, - как же я соскучилась по тяте, по братику. И когда мы от беды избавимся?

– Ждать будем исполнения слов колдунов. Ты откуда полено принесла?

– Марфа деда Дрёму выкинула.

– Глупая Марфа, неразумная, - мать качнула головой.
– Стариков жалеть надо, слушать, без их подсказки и за дело незачем браться. Клади деда Дрёму за божницу к тяте нашему.

– Ты что мам? А вдруг перепутаем?

Мать улыбнулась.
– Я ни мужа, ни сына ни с кем не спутаю.

Зима нехотя собиралась восвояси. Снимала белые покрывала с полей, но утром еще звала потешиться деда Мороза, хотела наказать баб, радовавшихся приходу Весны. Как-то Гостюшка вышла из избы и зажмурилась от яркого солнца, оно топило ледок, появившийся после вчерашнего морозца. Чистая водица выступила на тропинках, и синее небо отразилось в ней.

– Мамка, - ахнула Гостюшка, - вот радость-то. Иди скорей сюда!

Мать выскочила на крик дочери и тоже ахнула.

– Доченька, Ксюшенька, синие тропинки-то. Начали слова колдунов сбываться.

Мать побежала по соседкам, лишь Марфа, услышав про синие тропинки, сморщила нос:

– Ерунду говорят, в глазах от солнца рябит. Но, выйдя на улицу, Марфа примолкла: и тропинки, и дорога вдоль деревни покрылись синевой.

Женщины повеселели и с нетерпением начали ожидать следующего знака.

Дни становились дольше. Прежде чем спрятаться солнышко старалось еще немного покрасоваться в небе, посветить добрым людям. Из минуточек сложились часы. В избах стоял грохот ткацких станков, бабы и девки с темна до темна просиживали за работой, роняли на полотно слёзы. Бабы выносили белить холсты на луга, расстилали их под слепящими лучами.

– Девоньки, бабоньки, - вдруг крикнула Марфа, - что за птицы прилетели, отродясь таких не видывала.

Над лугом, взмахивая большими белыми крыльями, кружили птицы. Бабы щурились, вглядывались в птиц.

– Все одно не вороны, - махнула рукой Полькина мать.

– Да вороны же!
– закричали две женщины.

Все будто прозрели, теперь ясно было видно чёрное оперение, блестевшее словно помасленное.

– Сбывается, - прошептала Дуня, мать Гостюшки.

Марфа достала из-за пазухи полено

– Потерпи, Васяточка, недолго осталось. Скоро Фёклуха с Фотькой к колдунам отправятся.

– И не сбывается ничего, - перечили другие женщины, - чёрные вороны.

– Нет белые.

– Чёрные!

Женщины стали рядком друг против друга, одни доказывали, что вороны были белыми, хоть и недолго, другие утверждали, что чёрные.

– Глаза тебя обманули, - втолковывала Фотинья Фёкле, - солнце ослепило, не верь в то, чего нет.

– Что ты говоришь, Фотиньюшка, - изумлялась Фёкла, - как же я своим глазам не поверю. Вот и сейчас не чудо какое перед собой вижу, а подружку свою давнишнюю. Ведь не врут мои глаза.

Вороны перессорили всю деревню. Марфа, в любом споре всегда надеявшаяся на свою силу, даже подралась с одной бабой и стукнула ее поленом по лбу.

– Ты чего?
– завопила баба, нащупывая растущую шишку, - иль ополоумела. От весеннего солнышка в голове помутилось?

– Не я бью, Васятка мой за жену заступился, - упёрла руки в мягкие бока Марфа.

– Ах вот оно как, - протянула баба и достала из-за пазухи увесистое полено.
– Ну, твой Васятка лядащий моему Силушке до колена доставал. Получай.

Марфа охнула и осела на черную землю.

– Бабы, - слабым голосом произнесла она, - летят шары-то.

– Где, где?
– всполошились женщины, поверившие, что последняя часть колдунова наказа сейчас будет исполнена.

– А везде, - Марфа помахала рукой перед своим носом.

– Зачем спорите, друг друга обижаете?
– Гостюшка недоуменно обвела взглядом женщин, - У каждой беда, вам бы друг за дружку держаться, а вы по лбу.

Женщина, стукнувшая Марфу, покраснела.

– Время нам покажет, какими были вороны, белыми или чёрными. Теперь шаров ждать будем.