Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе

Роман двух костюмированных супергероев [24] , сталкивающий два противоположных мировоззрения, – есть внятный и последовательный сюжет, фильм внутри фильма. Следя за ним, можно раскрыть еще один фокус Нолана: в отличие от других знаменитых голливудских режиссеров, он – вовсе не специалист в области сторителлинга, никакой не «рассказчик». Все три его картины о Бэтмене – хаотичные, путаные, перегруженные персонажами и вспомогательными фабулами. Рассказать последовательно о том, что там случилось, сможет не каждый фэн. Не только по сути, но даже по форме эти фильмы – о борьбе порядка (устойчивого комиксового канона) с хаосом режиссерских амбиций, причем второй стабильно одерживает верх.

24

Опрос в интернете о том, кого из героинь комиксов о Бэтмене следует считать его «настоящей любовью», дал однозначный результат: Женщину-кошку.

На чем же зиждется репутация Нолана, как не на уникальных историях? То-то и оно, что отнюдь не на них, а на умении создать иллюзию такой истории, умело выстроив нарративную структуру. Задом наперед, как в «Помни», или перемешав флэшбеки, как в «Престиже». Идеальный пример метода Нолана – «Начало», впечатляющая картина, сюжет которой может быть пересказан в одной малоинтересной фразе. Так что же – чистый обман, тривиальная ловкость рук?

Все-таки нет. Для путешествий во снах Нолан придумал несколько профессий-масок (Проводник, Имитатор, Химик), но одна превалирует надо всеми как важнейшая – недаром ее носителями в картине оказывается аж пятеро персонажей. Картины Нолана сродни архитектуре. Он выстраивает систему координат, запуская туда сперва персонажей, а потом зрителей. Эта система не всегда предсказуема, поскольку нестабильна и все время подвергается угрозе разрушения – потому в фильмах о Бэтмене мегаполис постоянно терзают взрывы и теракты, а в «Начале» целые миры выстраиваются, а потом осыпаются, как песочные замки. Серьезность Нолана – еще и основательность архитектора, который не может себе позволить шутить с законами земного тяготения, с физикой и геометрией. Готэм в интерпретации Нолана выглядит вполне конкретным городом: узнаются то Нью-Йорк, то Чикаго (почти все сцены снимались на улицах, лишь крошечная их часть – в интерьерах), но стоит ему оказаться в пространстве не урбанистическом, и реализм уступает место чистой абстракции – как в сценах с монастырем Лиги теней или тюрьмой Ямой.

Показателен двойной финал «Темного рыцаря: Возрождения легенды». Бэтмен героически гибнет, унося ядерную бомбу далеко в океан – микро-сюжет, встречавшийся в комиксах и кинематографе тысячу раз, наиболее ярко воплощенный в «Стальном гиганте» Брэда Бёрда, только за последние пару лет повторенный в «Первом мстителе» и просто «Мстителях»: Нолан будто заявляет, что не гонится за оригинальностью и покорно следует традиции. С другой стороны, Женщина-кошка и Брюс Уэйн неправдоподобным именно в координатах комикса образом убегают из Готэма во Флоренцию: подлинный европейский город для придуманной вселенной – фантом, параллельный мир. При этом гармония комикса остается четко выстроенной архитектурной системой, где уже новый герой готовится надеть костюм Бэтмена, чтобы сохранилось хрупкое равновесие [25] .

25

Перевоплощение другого человека в того или иного супергероя, который умер или вышел из строя, случалось почти с каждой комиксовой «маской» – и с Бэтменом тоже.

За серьезностью Нолана не все заметили, что его трилогия ближе к эстетике и идеологии комикса, чем многие остроумные свершения Marvel. Все великие комиксы исключительно серьезны – и особенно комиксы о Бэтмене. В киноязыке Нолана ничто не противоречит языку комикса, и даже наоборот. Правда, цветов маловато – но режиссер страдает дальтонизмом, не различает красный и зеленый цвета (может, отсюда нежелание включать в сюжет Робина?). К тому же комикс о Темном рыцаре напрямую происходит из фильмов и литературы «нуара», которая породила немало графических новелл, включая черно-белый «Город Грехов» Фрэнка Миллера, важнейшего реформатора Бэтмен-канона. Так что «черное на черном», на котором из фильма в фильм настаивает Нолан, точно отражает стиль Бэтмена последних тридцати лет. Отвечает ему и тяжеловесная масштабность, уместное визуальное решение которой Нолан и его бессменный оператор Уолли Пфистер нашли в формате IMAX, предполагающем погружение зрителя в экранный мир, его полное поглощение мифологической стихией.

Гигантомания Нолана, любовь к архетипам, нагнетание темы судьбы, выстраивание структуры рассказа через устойчивые лейтмотивы напоминают оперы Вагнера. И суть претензий к обоим одна и та же: почему так длинно и громко, нельзя ли добавить чуть-чуть юмора и легкости? «Возрождение легенды» – чистые «Сумерки богов»: ритуальная смерть героя, застрявшего между двумя женщинами, предательство и прозрение. Лишь на пару минут Нолан дает ускользнуть от навязчиво-помпезных тем – на балу, где намек на возможность иной жизни Бэтмену дает Селина Кайл: они танцуют под нежнейшую «Павану на смерть инфанты» Равеля. Но это длится недолго; «Близится гроза», – напоминает Селина Кайл. Композитор трилогии Ханс Циммер, наконец избавившийся к третьей серии от соавторства Джеймса Ньютона Ховарда, берет обязательства громовержца на себя и дает Вагнера в каждой музыкальной теме. Литавры все громче, мерный стук барабанов предвещает скорый апокалипсис, трубы истошно хрипят что-то, уж очень похожее на траурный марш Зигфрида…

И при чем тут реализм, который приписывают Нолану как поклонники, так и противники?

Глава третья. Престиж. Реальность

Один из самых эффектных последних кадров за последние годы – кода «Начала»: после долгих перипетий герой встречается с детьми, перед этим запуская волчок. Тот крутится и крутится, не желая останавливаться.

Из предшествующих сцен нам известно: если он упадет, мы окажемся в мире «реальности» – значит, герой прощен и получил право вернуться домой. Если же продолжит вертеться, то он потерпел крах, застрял в чужом сне, и дети – лишь наваждение. Открытый финал тревожен в силу неопределенности, стертой границы между сном и былью. Эта ситуация пронизывает весь кинематограф Нолана, начиная с короткометражки «Жук-скакун»: там человек гонялся с ботинком за насекомым, являющим собой точную его копию, – а раздавив паразита, сам оказывался под гигантским каблуком.

Парадокс Чжуан-цзы лежит в основе «Помни». Магия этого фильма не в простом трюке с рассказом задом наперед, а в том, как моментально меняются системы координат, позволяя мстителю превратиться в преступника, злодею – в невинного свидетеля, а насильнику – в жертву: перед каждым новым эпизодом герой проваливается в недолгое забытье, что позволяет рассматривать последующий фрагмент повествования как сновидение. Но и «Бессонница» – история из мира, где царит полярный день, а значит, уничтожена граница дня и ночи. Отсюда – мучающий стареющего сыщика недуг, его неспособность отделить собственную вину от чужой, а осознанные действия от случайных. «Престиж» предлагает ту же игру бесконечно повторяющих друг друга отражений. Два соперничающих фокусника не способны раскрыть секреты друг друга. Один из них обращается к заморскому кудеснику Никола Тесле даже не за технической новинкой, а именно за чудом (и вновь подлинное чудо осуществляется на уровне кастинга: кто, как не Дэвид Боуи способен казаться не простым иллюзионистом, а подлинным волшебником!). В условиях, где возможно фантастическое допущение – а оно в «Престиже» есть, – задача отделения реальности от фокуса становится невыполнимой.

Реализм Нолана – еще одна иллюзия. В его фильмах нет ни психологической правды, ни социальной детерминированности, ни типических характеров в типических обстоятельствах. Зато в них сильна, как нигде, тоска по реальности – знание о том, что она где-то рядом, но недостижима для кинематографа. Недаром «Начало» так часто сравнивали с «Матрицей»: Нолан закрывает эпоху, которую открыли братья Вачовски. Те дали понять, что скучная реальность – лишь фасад для подлинных, хоть и невероятных вселенных, куда можно убежать при помощи одной таблетки. На протяжении десятилетия кино, открывшее для себя 3D, резвилось в альтернативных мирах, подтверждая эскапистскую функцию Голливуда. Фильмы Нолана в игровой стихии добровольного сна выполняли функцию будильника. Пока остальные витают в облаках, он отчаянно пытается нащупать землю под ногами. Вероятно, принципиальное предпочтение пленки цифровой съемке и отрицание трехмерного кино для режиссера – следствие того же стремления не отрываться от реальности.

В трилогии показателен сам выбор материала. Бэтмен – едва ли не единственный супергерой, не обладающий магическими способностями: его сила – в физической тренировке, духовной стойкости, технической оснащенности и неисчерпаемом богатстве. Другими словами, еще один фокусник, выдающий себя за чародея. Поэтому Нолан так много внимания уделяет гаджетам, делая столь важной фигуру Люциуса Фокса, для комикса второстепенную. Бейну для того, чтобы одержать победу над Бэтменом, достаточно лишить того капиталов, осуществив для этого захват биржи, а потом одолеть его в поединке. Эти три фильма – о могуществе человека, но и о его бессилии. А еще – о личности и социуме, который всегда будет поглощать, коверкать и в конечном счете уничтожать эту личность. Надежда на победу индивидуализма звучит пронзительно и обреченно, как гимн-молитва одинокого мальчика из «Возрождения легенды» на гигантском стадионе, который вот-вот взлетит на воздух. В этом смысле так важно, что и Брюс Уэйн, и его наследник, офицер полиции Джон Блэйк – сироты, то есть одиночки вдвойне.

«Темный рыцарь» и «Возрождение легенды» обросли таким количеством политических интерпретаций, что перечислять их – дело пустое. Версия о том, что Бэтмен Нолана – проекция Джорджа Буша, который вершит правосудие, пренебрегая законом и рискуя популярностью, сегодня кажется устаревшей [26] . Безусловно, Бэтмен – сторонник самосуда, но также и супергерой, принципиально не убивающий противников, даже самых опасных. К тому же он не принадлежит к числу официальных правителей Готэма, а с многими из них находится в состоянии открытого конфликта (к примеру, мэр неоднократно призывает арестовать распоясавшегося мстителя). Ближе к истине версия, согласно которой «Возрождение легенды» – развернутый парафраз движения Occupy Wall-Street, тем паче, что одна из самых эффектных массовых сцен снималась на реальной Уолл-Стрит: Брюс Уэйн – капиталист, а потому обречен на вотум недоверия. Но союз Бэтмена с воровкой Селиной Кайл и последующее пожертвование имущества в пользу Готэма сводит на нет и эту трактовку.

26

Гораздо более однозначную фигуру неполиткорректного борца с насилием, отрицающего либеральные ценности, представлял собой Бэтмен в этапном «Возвращении Темного Рыцаря» Фрэнка Миллера (1986). Четверть века спустя на его основе Миллер придумал собственного супергероя по имени Фиксер, который в графическом романе «Священный террор» расправлялся с Аль-Каидой. По первоначальному замыслу художника, на его месте должен был быть Бэтмен, но издательство DC выступило против такого использования героя.

Бесспорно, второй и третий фильмы передают параноидальную атмосферу Америки после 11 сентября: основными участниками драмы здесь являются сами горожане – и полицейские, действующие в «Возрождении легенды» скорее на правах дружинников, чем представителей власти (к моменту столкновения полиции с повстанцами власти как таковой в Готэме давно нет). В этой ситуации Бэтмен или Джокер – не проекции конкретных политических сил, а, опять же, маски, отвлеченные идеи: первый – порядка, неизбежно связанного с ложью во благо и подавлением личности, второй – свободы, чреватой анархией и гибелью. В рамках эстетики комикса ни один из них не может погибнуть или одержать окончательную победу: они дополняют друг друга.