Скитники

Наступило решительное мгновение. Выручил союзник ветер - зашуршал листвой. Человек змеей проскользнул сквозь завал и сблизился с молодым рогачом на расстояние верного выстрела. Как только бычок стал поднимать голову, Корней отпустил стрелу вместе с туго натянутой тетивой. Олень рухнул, не сделав и шагу, - железный наконечник угодил в самое сердце.

Табун в течение какого-то времени в недоумении стоял неподвижно, насторожив уши и осматриваясь. Потом вдруг, словно подхваченный внезапным порывом ветра, лавиной понесся прочь, а за спиной охотника в это же мгновение раздался хриплый рев. Корней резко обернулся. Над кустами мелькнули бурые мохнатые уши. Ветви раздвинулись, и показалась огромная клинообразная морда. Зло блеснули налитые кровью глазки. Обнажив желтоватые клыки, медведь двигался прямо на него. Косолапый тоже скрадывал оленей и был разъярен тем, что двуногий помешал его охоте.

Давая понять, что он здесь хозяин медведь на ходу устрашающе рыкал. Корней, хорошо зная, что звери способны чувствовать настроение и мысли на расстоянии, держался уверенно и не отводил взгляда от приближающегося хищника. Это несколько остудило косолапого: стоит ли нападать на могущественное существо, свалившее быка, даже не прикасаясь к нему и без страха смотрящее ему в глаза?

Хозяин тайги в замешательстве затоптался и, рявкнув для острастки, повернул обратно. Но и удаляясь, он то и дело оглядывался, угрожающе ворчал, надеясь, видимо, что соперник оробеет и уступит добычу.

Торжествуя двойную победу, Корней осмотрел оленя. Рогач оказался довольно упитанным для этого времени года. Его широко раскрытые глаза выражали, как показалось Корнею, немой упрек: “Я не сделал тебе ничего плохого. Зачем же ты лишил меня жизни?”.

Смущенный этим укоризненным взглядом, охотник поспешно закинул выпотрошенную добычу на спину и, зашагал в скит.

Несмотря на некоторое душевное смятение, ему все-таки не терпелось похвалиться знатным трофеем: добытого мяса обитателям скита теперь вполне хватит на три дня. И только по истечении этого срока Маркел, быть может, даст мужикам благословение на следующую охоту.

В дороге парнишке все чудилось, что кто-то следит за ним. Но сколько ни осматривался он, прощупывая цепким взглядом кусты и деревья, ничего подозрительного не обнаружил. И все же ощущение, что за ним наблюдают, не покидало его.

“Неужто медведь идет следом? Не может быть - он свой выбор сделал”.

Корней уже достаточно глубоко изучил повадки обитателей тайги и был убежден, что никто из зверей не станет обострять отношения с человеком, признавая его особое превосходство, и не в силе даже, а в чем-то им самим недоступном и непонятном, дарованном свыше. Но ведь кто-то все же следит за ним! Он это чувствовал!

До самого скита Корней ощущал взгляд таинственного существа-невидимки. Мысли все чаще возвращались к той минуте, когда он прочел мягкий укор в глазах оленя. “Неужто это его душа следует за мной? Тятя ж говорил, что у зверей, как и у людей, она бессмертна. Что убитая тварь теряет только телесную оболочку, а душа продолжает жить. Ей видимо сразу тяжело расстаться с телом, вот и сопровождает нас”.

Лютый

Лето выдалось знойным. Легкий ветерок покачивал сонные от жары вершины деревьев. Завершив порученные дела, Корней скользящей рысцой побежал к восточному стыку хребтов в Чертову пасть на каскад водопадов искупаться. Хотя до них было верст девять, легкий на ногу парнишка одолел путь всего за час с небольшим.

Обнаружил этот каскад Корней давно, еще лет пять назад, и влекло его к нему не столько желание искупаться (было много удобных мест и ближе), сколько возможность полюбоваться на красоту череды белопенных водопадов.

Уже за версту от них можно было расслышать волнующий сердце гул. По мере приближения он нарастал, и вскоре воздух начинал вибрировать от утробного рева воды. Сквозь деревья проглядывал крутой склон, широкими уступами спускавшийся во Впадину. По промытому в них желобу и низвергалась с заснеженных вершин речка, пролетавшая порой одним скачком по двадцать пять саженей.

Над самым мощным, четвертым по счету, уступом, к которому и направлялся Корней, всегда висели завесы водяной пыли. В солнечные дни в них трепетала живая многоцветная радуга. Верхняя часть более высокого, противоположного от Корнея, берега была утыкана круглыми дырочками стрижиных гнезд. Обитавшие в них птицы стремительно носились в воздухе, охотясь за насекомыми. Из-за рева воды их стрекочущих криков не было слышно. Казалось, что это и не птицы вовсе, а черные молнии разрезают радужную арку на бесчисленные ломтики.

Низкий каменистый берег, на котором стоял Корней, никогда не просыхал. Порывы ветра, налетавшие с водопада, обдавали его волнами мороси, от которой прозрачнокрылые стрекозы, висевшие над травой, испуганно вздрагивали и отлетали на безопасное расстояние.

Скинув одежду, Корней нырнул в быструю, прозрачную воду с открытыми глазами и, соперничая со стайкой пеструшек, поплыл к следующему сливу. Саженей за десять до него взобрался на теплый плоский камень. Лег на шершавую спину и, не слыша ничего, кроме утробного рева верхнего и нижних водопадов, бездумно наблюдал за рыбешками, сновавшими в глубокой яме за валуном.

Подошло время возвращаться в скит. Выбираясь к тропе, Корней чуть было не наступил на что-то светлое, пушистое. Отдернув ногу, увидел в траве маленького рысенка. Его мамаша, лежала поодаль, в двух шагах.

Парнишку удивило то, что она не только не бросилась на защиту детеныша, но даже не подняла головы. Такое безразличие было более чем странным. Приблизившись, Корней понял, в чем дело, - рысь была мертва. “Что же делать с котенком? Пропадет ведь! Может, еще один где затаился?”

Парнишка пошарил в траве, но никого больше не нашел. Протянул руку к малышу - тот смешно зафыркал, зашипел и вонзил острые, как иглы, зубки в палец.

– Ишь ты, какой лютый!

Прижатый теплой ладонью к груди, пушистый комочек, пахнущий молоком и травой, поняв, что его уносят от матери, поначалу отчаянно пищал, но ласковые поглаживания по спине постепенно успокоили.

Вид симпатичного усача привел сестру Любашу в неописуемый восторг. Она еще долго играла бы с ним, но малыша первым делом следовало покормить. Дети, не долго думая, подложили рысенка к недавно ощенившейся собаке в тот момент, когда та, облепленная потомством, блаженно дремала. Полуслепые щенята приняли чужака за брата и не протестовали. Котенок быстро освоился и даже сердито шипел, если те пытались оттеснить его от полюбившегося соска.

Когда у Корнея или Любаши выпадало свободное от работ и молитв время, они бежали на поветь позабавиться потешным малышом. Особенно любила играть с Лютиком Любаша.

Поначалу поведение котенка мало отличалось от поведения молочных братьев, но к осени у него все явственней стали проявляться повадки дикой рыси.

Маленький разбойник частенько затаивался на крыше сарая или на нижней ветке дерева и спрыгивал на спину ничего не подозревавшего “брата”, пропарывая иногда его шкуру до мяса. Бедные собачата стали ходить по двору с опаской, то и дело нервно поглядывая вверх.