Скопа Московская

— Всё-то тебе Михаил да Михаил, — всплеснул руками Дмитрий, — нешто других воевод на Руси не осталось, один только наш Миша.

— Воеводы-то есть, — признал Иван, — да лучше него, видать, нету.

— Горе, — снова картинно всплеснул руками Дмитрий, — горе Руси святой, — он широко перекрестился, — раз остался у ней один защитник, Михайло Скопин.

— А может не горе? — спросил не у него, а глядя прямо в глаза царю и брату, князь Иван. — Может вовсе не горе это, государь?

Дмитрий снова попытался влезть, однако царь остановил его одним жестом. Всё же с каждым днём на московском престоле Василий всё больше становился царём, настоящим, пускай и не природным. Да только последний природный был Фёдор Иоаннович, богомольный государь, за которого правил Годунов. Вот уже и брата, ближайшего советника своего, к которому всегда прислушивался, осаживает единым жестом, ни слова не говоря.

— Смотру быть, — произнёс царь, — езжай к Михаилу, пускай готовит войска к новогодию[3]. Сразу после него и быть большому царёву смотру.

— А к вечерней службе Михаила пригласишь? — тут же задал вопрос Иван, развивая успех. — И на крестный ход?

Родственников на такие важные праздники, как новогодие было принято звать. Если не позовёшь, то сразу видно как ты к такому родственничку относишься.

— Возвращайся с ним к вечерней службе, — кивнул царь. — Вместе все отстоим службу и на крестный ход в первый день нового года выйдем. Надо народу показать, что Шуйские едины.

Он глянул на князя Дмитрия, ясно давая понять, что возражений не примет. Да тот и не пытался больше, понимая, что в этот раз уступил меньшому брату. Однако впредь он Пуговку недооценивать не станет, раз уж тот посмел голос против него поднять да ещё и за Михайлу Скопина стоит теперь. Отныне брат родной ему враг такой же как воевода Скопин и с ним поступать надобно, как с врагом.

С такими мыслями покинул Дмитрий особые палаты. Князь Иван же поспешил в Можайск с добрыми вестями для князя Скопина.

[1] Заложник

[2]Скорее всего, Джанибек-Герай говорит о своём сопернике за ханский престол Мехмет-Герае, который сбежал в Буджак и после смерти Селямет-Герая пытался захватить власть в Крыму, но вернувшийся из России Джанибек-Герая опередил его, не дав занять престол

[3] 1 сентября

Глава двадцать первая

Новый год

К тому, что в конце лета наступит новый год, я оказался как-то не готов. Когда в Можайск вернулся князь Иван и пригласил меня на службу и следовавший за ней крестный ход, которыми отмечалось начало года, я едва не спросил у него, не рано ли, до января-месяца ещё далеко. И всё же из школьного курса истории и одной песенки, которую слышал как-то, где вспоминали Петра Первого, который перенёс новый год на зиму, я помнил, что прежде он отмечался не первого января. Как оказалось первого сентября. Прямо как учебный год. Об этом я успел прочно забыть что со школы, что здесь.

— Государь велит тебе прибыть к нему в канун празднования новолетия, — прямо с порога заявил князь Иван, — дабы ты сопроводил его на всех торжествах.

— И на пиру? — машинально спросил я, чтобы потянуться время и не задать глупый вопрос насчёт зимы. Однако князь Иван понял его по-своему, и было с чего.

— И на пиру тоже, — кивнул он. — Но ежели сомневаешься в чём-то можешь после крестного хода вернуться в Можайск. Готовить войско к смотру.

— Неужто сам царь приедет? — удивился я, решив поскорее сменить скользкую тему. Вопрос про пир прозвучал едва ли не провокационно.

— Он обещал дать войску большой смотр, — кивнул князь Иван. — Вот только закончится тот может как походом, так и роспуском. Но сразу скажу, не распустит государь войско.

О поражении союзников-татар на реке Наре и их уходе в Крым я уже знал. Князь Иван по дороге в Москву, отправил ко мне в можайский лагерь одного из сопровождавших его выборных дворян с этой новостью. Теперь между объединённой армией Жигимонта и сторонников внезапно убитого калужского вора, вроде Заруцкого и Трубецким, стояло только моё войско. И стояло оно вовсе не там, где надо. А потому мне жизненно необходимо уговорить царя Василия дать мне возможность расположиться в Коломенском. Там мы дадим что называется последний и решительный бой ляхам и калужским ворам. Вот только как это сделать, у меня пока не было никаких идей.

Царь не доверяет мне. Я не настолько повязан с ним, чтобы после возможного его свержения расстаться с головой или оказаться насильно пострижен в монахи. Как бы я ни уверял его в своей верности, он не станет доверять мне полностью. Такова натура старого интригана. Сам готовый предать кого угодно ради собственных целей, не раз бывавший в опале и даже под смертным приговором дядюшка во всех видел подобных себе, меря остальных собственной меркой. И выходило, что окружают его исключительно потенциальные предатели, которые только и делают, что сговариваются между собой и с его врагами. А ведь если я хоть что-то помню из истории, то примерно так оно и было. Интриги при московском дворе плелись такие, что куда там старому деду в кепке с его игрой, реальную историю и настоящих людей никакому писателю не переплюнуть. То и дело я вспоминал словечко семибоярщина, вроде как сдавшая Москву полякам, вот только кто входил в неё, я не знал и память князя Скопина мне тут помочь никак не могла. Предателем и правда мог оказаться кто угодно.

Быть может, он не распустит войско. С уходом татар, которые и до того были не особенно надёжными союзниками, у царя Василия просто не осталось войска кроме моего. Вот только из-за этого он станет доверять мне ещё меньше. Почти уверен, убийство князя Скопина произошло если не с молчаливого согласия, то уж точно с ведома царя. Как бы ни ненавидел и ни боялся меня князь Дмитрий, а сам он такую подлость учинить не мог, нужно было заручиться хоть какой-то поддержкой от царственного брата. Поставить же войско в Коломенском, почти под самыми стенами Москвы царь мог посчитать слишком опасным для себя. Я ведь могу и войти в город, чтобы занять его. Оставшихся за стенами московских стрельцов да выборных дворян самого царя да брата его достанет лишь на оборону Кремля. И то ненадолго.

Я отчётливо понимал, что могу сам сесть на московский престол. Сил достанет. Вот только хочу ли? Нет, не хочу. Не хотел этого князь Скопин, не желаю и я. Мне бы с ролью воеводы разобраться, а уж страной править я попросту не готов. Я тут такого направлю, потомки за сто лет не расхлебают, наверное. Нет, даже думать об этом было неприятно и не хотелось совершенно.

А значит надо уговорить царя, и лучшей возможности чем новогодние праздники у меня не будет. Осталось только придумать как именно убедить его в моей верности, и вот тут-то не было совершенно никаких идей. И потому я для начала решил навестить маму с женой, тем более что новость, принесённая несколько недель назад Делагарди никак не укладывалась у меня в голове.

Я хотел своими глазами всё увидеть, услышать об этом от самой Александры, до этого как-то не мог поверить до конца. Не получалось просто, хоть ты тресни. В прежней жизни у меня не было ни жены ни детей, по крайней мере, я о детях ничего не знал, и потому мысль о том, что стану отцом, не желала укладываться голове. Наверное, до конца я в это поверю лишь взяв малыша или малышку на руки. Никак не раньше.

И всё равно я отчаянно хотел приехать в Москву, увидеть Александру и услышать от неё то, что говорил уже Делагарди. Генерал выдавал это за свои предположения, однако по тону я слышал, он уверен в своих словах, ничуть в них не сомневается. Но это ещё ничего не значит, даже в моё время мужчины в таких делах частенько понимали очень мало, а уж в семнадцатом веке так и подавно. Поэтому мне нужно подтверждение от самой Александры, ни от кого другого.

Меня отчаянно тяготило ожидание, ведь князь Иван чётко передал мне повеление царя. Я могу приехать в Москву не раньше кануна новогодия, и будет у меня времени с семьёй провести лишь несколько часов. Но и это роскошь, какую я не мог себе позволить в последнее время, благодаря постоянному наушничанью князя Дмитрия и его интригам. Чтобы хоть как-то унять это тяжкое чувство, я пропадал на плацу днями и ночами, глядя на то как шведские и немецкие офицеры вместе с воспитанными ими унтерами натаскивают всё больше пикинеров в мои пока ещё такие невеликие числом роты солдат нового строя. Именно они должны стать нашим козырем в последнем сражении с Жигимонтом и его воровскими союзниками, и от их тренировки и стойкости во многом будет зависеть исход этого сражения. И потому их гоняли с утра до позднего вечера, без пощады, доводя выполнение команд до автоматизма, чтобы в бою не думали о том с какой ноги пойти и как двигаться. С каждым днём у них получилось всё лучше, и вот уже в потешных баталиях с немецкими наёмниками, которые тоже были порой не прочь размяться, мои солдаты перестали проигрывать всех схватки. По крайней мере три из пяти-семи оставались за ними, что уже не так плохо.