Скорость

— А если тепловозы портить начнут? — спросил Александр Никифорович.

— Тогда дело не пойдет.

— Эге, значит, не уверены?

— Как вам сказать, — развел руками Алтунин. — Подумаем, посоветуемся. Людей послушаем. В этом деле на совесть опираться надо.

— То-то и оно, что на совесть, — все больше раздражался Сазонов-старший. — А коли нет ее, совести, тогда как? — Он вздохнул громко, с натугой, будто ему не хватало воздуха. — Одним словом, анархия получается, Прохор Никитич. Не хотим беречь завоеванное. Халатным элементам уступку делаем.

— Зачем так говорить, Александр Никифорович. Вопрос большой, государственный.

— Во, во, к государственному вопросу и подходить надо по-государственному. Возражаю категорически!

Из конторы Сазонов-старший вышел расстроенный до дрожи в руках. Не верилось ему, что сам Алтунин, который всегда был таким решительным, занимает какую-то странную позицию: то соглашается, то задумывается. Уж такой нерешительности никак не ожидал от него Александр Никифорович.

У выхода из цеха старый машинист остановился, оперся на ящики с какими-то деталями. Сильно стучало сердце, отдаваясь в висках и в локте левой руки. Перед глазами плыл туман: то закрывая стоявшие на канавах тепловозы, то открывая их подобно огромному серому занавесу. У самого уха кто-то спросил:

— Ты что, Никифорович, приболел?

— Да нет, какая болезнь! — он повернулся и увидел перед собой Шубина. — Перенервничал немного из-за этой вашей сменной езды. Придумали тоже.

— Э-э, не говори лучше, — сказал тот, разглаживая сморщенный на животе китель. — Не поймешь, что делается. Перестройка за перестройкой. Сплошные неприятности. Но ты-то чего волнуешься? Дом есть, пенсия хорошая. Сиди да радуйся.

— Чему радоваться? Как вы технику губить будете? Ну, нет, пока ума не лишился.

Сазонов резко выпрямился и торопливо зашагал к выходу. Никогда еще не уходил он из депо с таким тяжелым настроением.

2

Проснулась Лида внезапно, ощутив возле себя пустоту. Провела рукой по подушке: Пети не было. Интересно, как он ухитрился встать, не потревожив ее?

Лида подняла голову. В квартире было темно и тихо. Лишь рядом на маленькой кроватке аппетитно посапывал сын. Чтобы не наделать шума, она как можно медленнее опустила ноги на пол, сделала несколько шагов по мягкой ковровой дорожке и только теперь на фоне синеватого окна различила крупную фигуру Пети.

— Все же проснулась, — сказал он шепотом. И прежде чем она успела ответить, взял ее, как маленькую, за руку и тихо привлек к себе.

— Смотри вон туда! — его рука вытянулась в направлении далекой водонапорной башни, чуть приметной на фоне звездного неба. — Сейчас появится!

Они вместе вчера слышали по радио, что запущенный два дня назад новый тяжеловесный спутник земли в три часа ночи пролетит над их городом. Именно здесь, с юго-востока на северо-запад.

— А может, уже пролетел? — спросила Лида.

— Нет. Еще пять минут.

Они затихли, устремив взоры на темный гриб водонапорной башни. Город спал мирно и безмятежно. Только изредка нарушали ночную тишину далекие вздохи тепловозных сирен да выбивали мелкую дробь колеса быстро мчавшегося пассажирского поезда.

— Тринадцатый подходит, — сказал Петр. — Кажется, без опоздания.

И в этот самый момент яркая звезда, подобно метеору, надвое располосовала высоту темно-синего купола. Большая Медведица словно отпрянула на мгновенье в сторону. Дымка Млечного Пути поредела, сделалась какой-то белесой, почти незаметной.

В следующую секунду звезда уже скрылась за крышей дома. А Петр и Лида все еще смотрели, не желая с ней расставаться. Тесно прижавшись друг к другу, они тоже как будто парили над огромным и чутким миром. Лида чувствовала, как у нее трепетно и сладко замирает душа. И ей захотелось вдруг изо всех сил крикнуть: «Петя, не отпускай меня!» Только он и без того крепко держал ее в своих объятьях.

Так же вот было когда-то в железнодорожном парке на гигантском колесе, куда Петя пригласил ее, чтобы посмотреть сверху на город. Едва их покачивающаяся люлька поднялась над верхушками деревьев, у Лиды захватило дух от ощущения высоты. Она схватила Петю за руку и торопливо зашептала: «Держи меня, я боюсь». И он держал ее сперва за локти, потом за плечи. А на самом верху, когда Лида закрыла глаза, взял ее к себе на руки и, прижав, целовал долго, долго, забыв, что они плывут на виду у всего города.

Когда же он свел ее на землю, взволнованную и опьяненную, она сказала ему с обидой: «Змей-Горыныч ты, вот кто». И весь вечер не разговаривала. Сейчас, глядя ему в лицо, Лида повторила эту фразу, только тихо и ласково. И он тоже вспомнил и колесо, и первые поцелуи. И ответил, как тогда: «Трусиха ты, трусиха», Но она не была теперь трусихой. Она сама обнимала его и ласкала, своего большого и сильного Петю. Потом откинула назад голову, пожаловалась:

— Задушил ты меня совсем. Слышишь?

С минуту стояли они и снова смотрели туда, где только что пролетел спутник.

— Эх, и здорово! — сказал Петр, не скрывая восхищения. — Куда скакнули-то, уму непостижимо.

В окно наплывала прохлада, приятно освежала, доносила из степи хмельные запахи чебреца и дикого клевера.

— Спать, может, уже ляжешь? — спросила Лида. — А то еще заболеешь космической бессонницей, и Алтунин спишет тебя с тепловоза.

— Теперь не спишет, — уверенно сказал Петр. — Не то время. Теперь я тоже, вроде космонавта, на новый простор вышел. И способ езды будет новый. Хватит быть рабами техники.

— Ну, ладно, ладно. Какой ты все-таки непослушный. — Она прикрыла оконные створки и стала вдруг серьезной. — А ты ее не встречаешь, Петя?

— Кого это?

— Не знаешь? Она же здесь, работает в отделении.

— Опять ты о ней, — тяжело вздохнул Петр. — Ну выбрось ты ее из головы, забудь. Приехала и приехала. Ничего особенного. — Он снова привлек Лиду к себе, поцеловал сперва в плечо, потом в губы. Часто и жарко задышал ей в шею. Она хотела еще что-то спросить у него, но только сказала:

— Тише, не разбуди сына…

В комнату еще не успел войти рассвет, как вдруг зазвонил телефон. Петра вызывали в депо. Предстояла поездка.

— Ну вот, а ты не выспался, — сказала Лида, виновато вздохнув.

— Ерунда, — махнул рукой Петр. — Я на сон не жадный. Могу не спать хоть две, хоть три ночи. Не веришь? Вот обожди, докажу… Да ты знаешь, как все-таки будет здорово работать посменно? Сошел с тепловоза, и никакой печали. Отдохнул немного, садись на другой тепловоз. Потом на третий. Все тебе подготовлено. Красота! И, главное, никто не упрекнет: вон, дескать, мерцаловский на ремонт поставили. Прекратится эта «твое», «мое», «его».