Скорость

— Что же вы так ходите, молодежь? — сказала она с укоризной. — Хотя бы коляску взяли?

— А через мост я разве перетащу коляску, — обидчиво ответила Лида.

— И не надо перетаскивать, — сказала Елена Гавриловна.

— Куда же ее? Бросить?

— Зачем бросать. Вон депо рядом! Оставляйте, пожалуйста!

Лида улыбнулась. Действительно, почему бы не оставлять коляску в депо? Утром оставлять, вечером забирать. Очень даже хорошо. И как это они с Петей сами не догадались. Вот чудные!

— Ничего, теперь будете умнее, — сказала Елена Гавриловна. — А сейчас давайте переправлять малыша вместе!

— Нет, нет, я сама, — запротестовала было Лида. Но Елена Гавриловна и слушать не хотела. Она взяла малыша на руки и неторопливо пошла с ним к мосту. Перед тем, как взойти на ступеньки, внимательно осмотрелась, подобрала отвисшие концы пикейного одеяла.

«И чего она прицепилась ко мне», — с неприязнью подумала Лида. Ей не нравилась Чибис.

Утро было тихое и очень теплое. Солнце только что поднялось над городом и еще не совсем уверенно освещало прибывшие ночью составы, ребристые крыши пакгаузов и сонливые тополя. Над мостом кружились голуби.

Елена Гавриловна осторожно поднималась со ступеньки на ступеньку. Маленький Сережа удивленно таращил свои глазенки на незнакомую няньку. Потом ни с того ни с сего агукнул и засмеялся. Неприязнь у Лиды прошла. Она спросила:

— Может, вам тяжело с непривычки?

— Ну, что вы, — смущенно ответила Елена Гавриловна и еще больше подбодрилась, подняла голову.

Навстречу попадались знакомые. Одни проходили молча, только здоровались, другие шутили:

— Привет молодому пополнению!

— Будущему машинисту салют!

Прошел Сахаров. Прошел, не повернувшись, словно сказав: «Вот вы чем, оказывается, занимаетесь? Ясно».

На самом верху, когда ступени кончились, Елена Гавриловна повернулась к спутнице и, как бы между прочим, сказала:

— Недавно к вашим заходила. Посидели за чаем, поговорили. Скучают они без вас.

— Я знаю, — кивнула Лида. — Все время зовут обратно.

— Что ж, возвращайтесь. Разве лучше вот так путешествовать.

— Не лучше, но…

— Что «но»?

Ответа не было. Подождав немного, Елена Гавриловна опять спросила:

— Не желаете, значит, переселяться?

— Да я что… я хоть сегодня, — чистосердечно призналась Лида, — Петя никак не решится.

Елена Гавриловна замедлила шаги. Она была готова остановиться даже посредине моста, лишь бы не прервать разговора. Слегка повернувшись к спутнице, она сказала сочувственным тоном:

— Эх, Петр, Петр!.. Ведь ему так необходимо быть вместе с Романом Филипповичем. Кстати, вы слышали про вчерашнее?

— Нет, а что?

— С Сазоновым он поспорил. Но ничего особенного. Мы соберемся, поговорим. Уладится дело. А вы, пожалуйста, не трожьте его дома. Пусть успокоится. Что волновать будет, заходите прямо ко мне. Хорошо?

Лида кивнула и вдруг забеспокоилась:

— Ну что я шествую, как барыня. Давайте мне ребенка. Теперь я сама.

— Не выдумывайте, — строго ответила Чибис. — Вот сойдем вниз, тогда и понесете сами.

Внизу они остановились возле забора. Передав Лиде ребенка, Елена Гавриловна попросила:

— Вы на меня не обижайтесь. Ничего я плохого не сказала. А вот к родителям вам перебраться нужно и как можно скорее.

И хотя Лида ничего на это не ответила, Елена Гавриловна все же осталась довольна встречей.

«Теперь поговорить бы с самим Мерцаловым, — рассуждала по пути в депо Елена Гавриловна. — Ведь его возвращение в дом к тестю не просто примирение. Это была бы победа человека над собой, над своим эгоизмом. Вот что главное».

Мысли ее прервал Сахаров. Он вошел следом за ней в комнату партийного бюро и бросил на стол только что сорванное со стены объявление.

— Этого еще не хватало!

На белом квадратном листе было написано кистью:

«Во вторник в 18.00 состоится товарищеский разговор о недостойном поведении П. С. Мерцалова. Приглашаются все желающие».

— И что же тут плохого? — спросила Чибис. — Товарищи хотят побеседовать по душам, выяснить отношения. И пусть… Это их право.

— Какое право? — вскипел Сахаров. — Мы собираемся присваивать Мерцалову коммунистическое звание, а вы что делаете?

— Не я, а коллектив, — сказала Елена Гавриловна.

— Вот, вот, — затряс головой Сахаров. — Как только заходит речь об ответственности, вы сразу: коллектив, совесть и прочес. А что должен делать парторг? В няньки играть на мосту?

Елена Гавриловна промолчала, отошла к окну. А когда Сахаров ушел, не утерпела, поднялась наверх к Алтунину и, задыхаясь от возмущения, рассказала ему о происшедшем.

— Опять вы горячитесь? — с обычной сдержанностью сказал Алтунин. — Не можете без этого?

— А что же делать? Молчать? — спросила Чибис. — Нет уж, молчать больше не буду. Хватит.

— Тогда пишите жалобу, — сказал Алтунин.

Елена Гавриловна вся сжалась. Что это — упрек или злая насмешка?

— Пишите, пишите, — повторил Прохор Никитич. — Прямо так и сообщите: паруса порваны. Идем ко дну.

— Почему ко дну?

— Вот именно, почему? — Алтунин встал и вышел из-за стола. — Неужели сорванное объявление помешает машинистам собраться и откровенно поговорить?

Елена Гавриловна ответила уверенно:.

— Нет, конечно.

— И я думаю, что нет, — сказал Алтунин. — Значит, и в воробьев играть незачем. Зимой поиграли. Помните?

— Но я же хотела…

— Знаю, что вы хотели. И все же не одобряю. Со злом воевать надо иначе. — Он посмотрел вниз, подумал и снова поднял голову. — Злу нужно противопоставлять силу коллектива. Тогда и горком быстрее разберется, кто прав, а кто виноват. Согласны?

Елена Гавриловна понимала Прохора Никитича и все же согласиться с ним не могла. Но ей не хотелось портить настроение человеку, который впервые после истории с письмом говорил с ней мирным и приятным тоном. Ей показалось даже, что он и смотрел на нее сегодня какими-то иными глазами.