Сквозь тьму

“Когда кровельщики все-таки доберутся сюда - если они когда-нибудь решат приехать - я намерен высказать им свое мнение”, - сказал Хаджжадж, и его тон предполагал, что он, в конце концов, не так уж далек от своих предков-воинов пустыни.

Прежде чем он смог вдаваться в кровожадные подробности, один из его слуг подошел, низко поклонился ему и сказал: “Ваше превосходительство, изображение вашего секретаря появилось в кристалле. Он хотел бы поговорить с тобой”.

Кутуз жил в Бишахе и не мог использовать дождь как оправдание для того, чтобы держаться подальше от министерства иностранных дел. Он также знал, что лучше не беспокоить Хаджжаджа дома, если не случилось чего-то важного. Со вздохом Хаджжадж превратился из кровожадного кочевника в обходительного дипломата. “Спасибо тебе, Мехдави. Конечно, я поговорю с ним”.

“Добрый день, ваше превосходительство”, - сказал Кутуз, когда Хаджадж сел перед кристаллом. “Как ваша крыша? Та, что у меня над головой здесь, во дворце, протекает”.

“У меня тоже”, - ответил министр иностранных дел. “Надеюсь, это не причина для этого разговора?”

“О, нет”. Кутуз покачал головой. “Но секретарь Искакиса только что позвонила мне, спрашивая, не могли бы вы встретиться с министром Янинана здесь сегодня днем, незадолго до чаепития. Он ждет во внешнем офисе - который тоже протекает - чтобы передать ваш ответ своему руководителю ”.

“Так, так. Разве это не интересно? Интересно, что он, возможно, хотел бы мне сказать”. Хаджжадж потер подбородок. “Да, я увижусь с ним. Мне лучше выяснить, что у него на уме ”. Мне лучше выяснить, есть ли что-нибудь у него на уме. Его мнение о янинце было невысоким.

Тевфик высказал вполне предсказуемые жалобы, когда Хаджжадж предложил прогуляться под дождем. Выбросив их из головы, мажордом убедился, что экипаж готов. По правде говоря, путешествие в город по дороге, скорее грязной, чем обычно пыльной, было медленным и неприятным, но Хаджжадж выдержал это.

Кровельщики стучали над головой, когда он добрался до министерства иностранных дел. Как всегда, дворец мог прибегнуть к их услугам с некоторой надеждой на то, что они действительно их получат. Никто другой не мог. “Ужасный день, не правда ли?” - сказал Кутузов.

“Это так, и встреча с Искакисом никак не улучшает ситуацию”, - ответил Хадджаджаджан. “И все же, если мне придется носить одежду, я бы предпочел делать это зимой, чем летом”.

“У вас есть янинская одежда в шкафу, ваше превосходительство?” - спросил Кутуз.

“Нет, я надену альгарвейскую одежду”, - сказал Хаджадж. “Это покажет Искакису, что я помню, что у нас одни и те же союзники”. И прямо в эту минуту, я полагаю, мы оба находим альгарвейцев одинаково неприятными.

Он надел тунику и килт - их покрой давно вышел из моды, что его нисколько не беспокоило - и стал ждать. Ему пришлось долго ждать; несмотря на назначенный час встречи, Искакис опаздывал. Когда министр Янин, наконец, прибыл, Хаджжадж решил отомстить, растянув ритуал зувайзи с вином, чаем и пирожными так долго, как только мог.

Потягивая и откусывая, он наблюдал, как дымится Янинан. Искакису было за пятьдесят, невысокий, лысый и смуглый для светлокожего мужчины, с большими седыми усами и большими седыми пучками волос, торчащими из ушей. На алгарвейском, единственном языке, которым они владели, Хаджадж сказал: “Надеюсь, прекрасная леди, с вашей женой все в порядке?”

Это было обычным делом для светской беседы, которая должна была сопровождать вино, чай и пирожные. Это была также колкость. Жена Искакиса была очаровательна и была не более чем вдвое моложе его. Может быть, она не знала, что министр предпочитал красивых мальчиков, но все остальные в Бишах знали. “С ней все в порядке”, - неохотно сказал Искакис. Он поерзал на куче подушек, которые соорудил для себя. Помпоны, украшавшие его обувь, раскачивались взад-вперед. Хадж-Джадж зачарованно наблюдал за ними. Он никогда не мог понять, почему тэйанинцы считали их декоративными.

Наконец, любая дальнейшая задержка была бы откровенной грубостью. Кутуз унес серебряный поднос, на котором он принес прохладительные напитки.Подавив вздох, Хаджжадж перешел к делу: “И чем я могу служить вам, ваше превосходительство?”

Искакис наклонился вперед. Его темные глаза впились в Хаджаджа. “Я хочу знать ваше мнение о ходе войны”, - сказал он, и его тон предполагал, что он отверг бы это мнение от Хаджжаджа, если бы министр иностранных дел не изложил его ему.Каунианцы и альгарвейцы, разделявшие его вкусы, скорее всего, показались бы ему женоподобными. Вместо этого он демонстрировал преувеличенную мужественность. Это было знакомо Хаджаджу, поскольку большинство мужчин-зувайзи, предпочитавших свой пол, поступали так же.

“Мое мнение?” Сказал Хаджжадж. “Мое мнение такое же, каким оно было всегда: война - это великая трагедия, и я хотел бы, чтобы она никогда не начиналась. Что касается того, чем это обернется, я могу только надеяться на лучшее ”.

“Лучшее - это альгарвейский триумф”, - сказал Искакис таким тоном, словно мог наброситься на Хаджаджа, если бы зувайзи осмелился не согласиться.

“Алгарве - лучший сосед для нас, чем Ункерлант, не в последнюю очередь потому, что Алгарве - более отдаленный сосед”, - сказал Хаджадж.

“Не для нас”, - с горечью сказал Искакис, и Хаджаджу пришлось кивнуть. Янина Лай зажата между Алгарве и Ункерлантом, незавидное положение, если таковое вообще существовало. С хмурым видом Искакис продолжил: “На юго-западе дела обстоят не так уж хорошо”.

“Я слышал это, да”. Хаджжадж слышал это от своих собственных генералов, от хвастовства ункерлантцев в газетах, которые они иногда обрушивали на солдат-зувайзи, и от альгарвейского министра. Маркиз Баластро был до неприличия изобретателен, объясняя, что все пошло не так в северном Зулингене, не в последнюю очередь из-за трусости янинцев. Хаджадж подумал, был ли Баластро таким же изобретательным - и таким же нечестивым - в лицо Искакису. Он бы не удивился.

“Что нам делать, если альгарвейцы перечеркнут все победы, которые они одержали?” Требовательно спросил Искакис.

Он ничего не сказал о роли армии Янины в несчастьях альгарвейцев, но тогда бы он этого не сделал. Не важно, что он не сказал, вопрос был хорошим. Хаджадж ответил: “Какой еще у нас был бы выбор, кроме как заключить с Ункерлантом наилучшие условия, какие только могли?”

Искакис похлопал себя по затылку. “Это то, что Свеммель дал бы нам”. Этот жест убедил Хаджжаджа в том, что янинцы использовали топор или меч палача, чтобы расправиться с негодяями. Министр постучал снова. “Это, если нам повезет. Иначе мы отправились бы в кастрюлю с тушеным мясом ”.