Сквозь тьму

Хаджжадж был бы счастливее, если бы Искакис ошибался. Он также был бы счастливее, если бы альгарвейцы нашли более приятных союзников. Он сомневался, что Искакису так или иначе небезразличны каунианцы. С другой стороны, люди короля Мезенцио, несомненно, гораздо крепче держали Янину, чем Онзувайзу. Хаджжадж сказал: “У меня нет для тебя простых ответов. Что еще можно сделать, кроме как оседлать верблюда, на которого мы сели, пока он не остановится?”

“Неужели вместе у нас недостаточно сил, чтобы остановить эту войну?” Сказал Искакис.

“Нет”, - прямо сказал Хаджадж. “Мы можем навредить Алгарве, да, но насколько вероятно, что Свеммель проявит должную благодарность?”

Это дошло. Искакис поморщился. Он сказал: “Я передам твои слова моему повелителю”. Прежде чем Хаджжадж успел хотя бы пальцем пошевелить, иранский министр добавил: “Вы можете быть уверены, я передам их осторожно”.

“Так было бы лучше”, - сказал Хаджадж. Янинцы были хороши в интригах, лучше, чем на войне. Но альгарвейцы должны были знать, что их союзники чувствуют себя враждебно.

Искакис поднялся на ноги, поклонился и ушел так величественно, как будто солдаты его королевства дюжинами одерживали победы, вместо того чтобы ставить себя в неловкое положение повсюду. Хаджжадж все еще обдумывал отчет, который он должен был предоставить королю Шазли, когда вошел Кутуз и сказал: “Ваше превосходительство, маркиз Баластро желает поговорить с вами через кристалл”.

“Это он?” Хаджаджу совсем не хотелось разговаривать с альгарвианским министром, но никто не поинтересовался его мнением. Не имея реального выбора, он сказал: “Я приближаюсь”.

Формальные манеры и вежливые задержки вышли за рамки разговоров Кристал. Без предисловий Баластро потребовал: “Ну, и чего этот маленький лысый засранец хотел от тебя?”

“Мой рецепт фондю из верблюжьего молока”, - вежливо ответил Хаджадж.

Баластро сказал что-то нелицеприятное о верблюдах - молодых самцах-верблюдах - и Искакисах. Затем он сказал: “Если Цавеллас нанесет нам удар в спину, Хаджадж, это не принесет тебе никакой пользы”.

“Я никогда не утверждал, что это так”, - ответил Хаджадж. “Но я также ни словом не обмолвился о том, что Искакис обсуждал со мной, и не собираюсь этого делать”.

“О чем еще может говорить янинец, особенно когда на юге дела пошли хуже некуда?” Баластро не потрудился скрыть свое презрение.

“Если у вас закончатся каунианцы, возможно, вы сможете восстановить фронт с помощью жизненной энергии, которую вы получаете, убивая жителей Патразаса или какого-нибудь другого янинского города”, - предположил Хаджадж, отнюдь не дипломатично.

Баластро сверкнул глазами. “Возможно, мы так и сделаем”. Его голос был холоден, как зима в Зулингене. “Возможно, ты вспомнишь, на чьей ты стороне, и чья дружба позволила тебе - помогла тебе - вернуть то, что принадлежит тебе по праву”.

К сожалению, это был прямой удар. “Король Цавеллас, в отличие от нашего государя, является вашим союзником только потому, что он боится Свеммеля больше, чем вас”, - сказал Хаджжаджас. “Мы, зувайз, любим альгарвейцев - или любили, пока вы не начали то, что начали”. Многие - может быть, даже большинство - из его народа все еще любили, но он воздержался упоминать об этом.

“Если Тсавеллас попытается надуть нас, мы дадим ему повод испугаться, клянусь высшими силами”, - прорычал Баластро. Его глаза впились в Хаджаджа. “И то же самое касается короля Шазли, ваше превосходительство. Вам не мешало бы это запомнить”.

“О, я понимаю”, - сказал Хаджжадж. “Вы можете быть уверены, я знаю”. Он не был уверен, что Баластро услышал это; изображение альгарвейского министра исчезло после того, как он произнес свою угрозу. Хаджжадж тихо выругался. Он бы с удовольствием покинул Гарве. Единственная проблема заключалась в том, что король Шазли также боялся Свеммеля Ункерлантского больше, чем Мезенцио - и у него тоже были на то веские причины.

Восемнадцать

На особняк Красты на окраине Приекуле обрушился мокрый снег и редкие капли града размером с горошину. Внутри здания было так же холодно и уныло, как и снаружи. Одной из вещей, которые делали альгарвианцев привлекательными для маркизы, было их щегольство, ощущение, что ничто не может заставить их пасть духом. Это чувство явно отсутствовало в эти дни.

То же самое было с несколькими рыжеволосыми военными бюрократами, которые помогали управлять Приекуле, под чьими косыми взглядами Краста смирилась. И когда они ушли, никто не занял их места. Их столы стояли запущенные день за днем.

“Куда они ушли? И когда вы получите им замену?” Краста спросила полковника Лурканио. “Эти столы плохо отражаются на тебе”. И, конечно, все, что плохо отражалось на Лурканио, также плохо отражалось на ней.

“Где? Они, конечно, в отпуске в Елгаве”, - подхватил Лурканьос. Затем, видя, что Краста поверила ему, он отбросил сарказм (не без контроля над глазами) и дал ей прямой ответ: “Они направляются в Юнкерлант, сражаться на западе. Что касается замены... ” Он горько рассмеялся.“Моя милая, я считаю, мне повезло, что меня не упаковали на борт лей-линейного каравана, чтобы я присоединился к ним. Поверь мне, я считаю, что мне действительно повезло ”.

“Ты?” Краста сделала жест, как бы говоря ему не быть глупым. “Как они могут отправить тебя в Ункерлант? В конце концов, ты полковник и граф”.

“Да, это так”, - согласился Лурканио. “И одна из обязанностей послушника и графа - командовать полком или бригадой на службе своего короля. Многие полки и бригады хотят, чтобы ими сегодня командовали полковники, потому что многие полковники, которые командовали ими в былые дни, мертвы ”.

Холод, пробежавший по телу Красты, не имел ничего общего с погодой. Война не пришла в Приекуле лично; король Гайнибу отступил до того, как альгарвейцы напали на столицу Валмиеру. Однако здесь и сейчас война добиралась до Приекуле через лопающиеся яйца и пылающие палки на другом конце света - именно так она смотрела на Юнкерланта.

Лурканио продолжал: “Очень многие люди тянут за собой все, что могут, чтобы остаться в Валмиере. Учитывая выбор, я должен сказать, что понимаю это. Вы не согласны?”

“Никто в здравом уме не поехал бы в Ункерлант, если бы мог остаться в Приекуле”. Краста говорила с большой убежденностью.

“Ты прав, даже если не до конца понимаешь причину”, - сказал Лурканио. С тем, что показалось Красте преднамеренным усилием воли, он стал более жизнерадостным. “Мне дали понять, что ваш виконт Вальну устраивает прием этим вечером. Может, пойдем и посмотрим, с каким новым скандалом он столкнется?”