Сквозь волшебную дверь. Мистические рассказы (сборник)
Шрифт:
Мы подошли к болезненному вопросу морали. Определенной группе критиков свойственно весьма извращенное понимание этого вопроса. Похоже, они считают, что существует некая тонкая связь между аморальностью и искусством, как будто изображение или трактование отрицательного является отличительной чертой истинного художника. Изображать или трактовать темную сторону жизни не так уж сложно. Напротив, это настолько просто, и во многих проявлениях она настолько полна драматизма, что порой трудно бывает не поддаться искушению и не обратиться к ней. Это самый простой и дешевый способ сделать хорошую мину при плохой игре. Сложность не в том, как это сделать, а в том, как этого избежать, ведь, по большому счету, не существует причин, по которым писателю стоило бы перестать быть порядочным человеком или писать для женских глаз такое, за что он справедливо получил бы пощечину, если бы сказал это женщине вслух. Как же быть с утверждением: «Мир нужно изображать таким, каков он на самом деле»? Но кто сказал, что это верно? Ведь мастерство истинного художника заключается именно в сдержанности и умении выбрать. Да, в более грубые времена великие писатели не отличались сдержанностью, но тогда и сама жизнь имела меньше ограничений. Мы живем в наше время и должны придерживаться его законов. Но должна ли литература полностью отказаться от изображения этих сторон жизни? Ни в коем случае. Наша благопристойность не должна превращаться в ханжество. Все зависит от того, с каким отношением к этому подходить. Тому, кто захочет поговорить об
250
…во времена Реставрации… – Эпоха Реставрации (реставрация – от позднелат. restauratio – восстановление) в Англии – 1660—1688 гг. – период восстановления королевской власти династии Стюартов между Революцией и Гражданcкими войнами 1642—1660 гг. и государственным переворотом («Славной революцией») 1688 г.
Филдинг был не только великим писателем, но и великим человеком. Он был намного благороднее любого из своих героев. Он взялся в одиночку очистить Лондон, который в те дни был самой опасной столицей в Европе, городом, в котором царило полное беззаконие. Картины Хогарта дают представление о том, каким был Лондон в дофилдинговские времена: уличные хулиганы, высокородные еры {251} , пьянство, низость, мерзость, бандитские притоны с потайными люками, выходящими на реку, через которые в воду выбрасывали трупы. Это были настоящие авгиевы конюшни {252} , но несчастный Геракл был слаб и хил, физически он больше подходил для больничной палаты, чем для выполнения такой задачи. Надо сказать, что борьба эта стоила ему жизни, потому что умер он в сорок семь лет, доведя себя до полного изнеможения. Расстаться с жизнью он мог и при более драматических обстоятельствах, поскольку был весьма известен в бандитских кругах и самолично возглавлял поисковые отряды, когда какой-нибудь мелкий преступник за жалкую плату раскрывал местоположение очередного вертепа. И все же он справился с этой задачей, и менее чем за год Лондон из средоточия порока стал тем, чем он остается до сих пор, – самой законопослушной столицей Европы. Кто еще оставил после себя монумент более достойный и величественный?
251
…еры… – Ёра – волокита и задира.
252
…авгиевы конюшни… – В греческой мифологии – конюшни царя Авгия, которые не чистились много лет и были очищены в один день Гераклом, направившим туда воды реки. В переносном смысле – нечто чрезвычайно загрязненное, запущенное.
Если вы хотите увидеть более «человечного» Филдинга, обратитесь не к романам, в которых его истинная доброта и мягкость слишком часто скрыты за напускным цинизмом, а к «Дневнику путешествия в Лиссабон». Он знал, что здоровье его окончательно подорвано, а годы сочтены. В такие дни перед лицом самой грозной из всех реальностей обнажается сущность человека, у него больше нет поводов для притворства или позерства. И все же, находясь на пороге смерти, Филдинг проявил спокойное, благородное мужество и верность своим идеям, что показало, какая исключительная личность скрывалась под саваном его ранних недостатков.
Прежде чем закончить этот несколько нравоучительный разговор, я бы хотел сказать несколько слов о еще одном романе, написанном в восемнадцатом веке. Согласитесь, я до сих пор не был столь многоречив, но обсуждаемое время и предмет заслуживают того. Я пропускаю Стерна, потому что не питаю особой любви к его витиеватому стилю. О романах мисс Берни я не говорю, поскольку считаю их женским повторением великих предшествовавших ей мастеров. Но роман Оливера Голдсмита {253} «Векфильдский священник» вполне заслуживает небольшого отдельного разговора. Вся эта книга, как и остальные произведения писателя, пронизана прекрасными человеческими качествами. Человек со злым сердцем не смог бы ее написать, так же, как человек со злым сердцем не смог бы написать «Покинутую деревню». Как странно, Джонсон на старости лет взялся покровительствовать Голдсмиту и поучать его, тогда как и в поэзии, и в прозе, и в драме был на голову ниже этого скромного ирландца. Но в данном случае мы имеем пример исключительной терпимости по отношению к фактам жизни. В книге Голдсмита все показано в истинном свете, ничто не замалчивается. И тем не менее, если бы я хотел указать какой-нибудь молодой и неопытной девушке книгу, которая подготовила бы ее к жизни, не ранив при этом ее деликатных чувств, мой выбор несомненно пал бы на «Векфильдского священника».
253
…Оливера Голдсмита… – Оливер Голдсмит (1728—1774) – английский писатель-сентименталист.
На этом простимся с романистами восемнадцатого столетия. Им отведена отдельная полка на моей этажерке и отдельный уголок в моем сознании. Вы можете годами даже не вспоминать о них, но потом какое-нибудь случайное слово или мысль заставляет вас обратить на них взор, ощутить радость от того, что у вас есть эти книги и что вы знаете их. Но давайте теперь обратимся к тому, что, возможно, заинтересует вас больше.
Если бы в бесплатных английских библиотеках можно было бы провести сравнительное статистическое исследование, чтобы выяснить, какие из романистов пользуются наибольшим спросом у читателей, я почти не сомневаюсь, что мистер Джордж Мередит {254} занял бы одно из последних мест. Но, с другой стороны, если бы можно было собрать вместе большое количество писателей и попросить определить, кого из коллег по цеху они считают величайшим и оказавшим на них наибольшее влияние, я в той же степени уверен, что Мередит получил бы полное превосходство голосов. Его единственным соперником мог бы стать мистер Томас Харди {255} . Таким образом, перед нами встает любопытная задача – попытаться понять причину столь неоднозначного отношения к его заслугам и разобраться, какие его качества оттолкнули от него стольких читателей, но привлекли тех, чье мнение заслуживает особого внимания.
254
…Джордж Мередит… – См. т. 5 наст. изд., комментарий на с. 387.
255
…Томас Харди. – Томас Харди (Гарди; 1840—1928) – английский писатель-реалист.
Причина, которая приходит на ум первой, – его исключительное своеобразие. Широкая публика читает для того, чтобы получать удовольствие. Писатель читает для того, чтобы увидеть свое искусство в новом свете. Чтение Мередита – это не просто развлечение, это интеллектуальное упражнение, своего рода умственная гантель, которой можно развивать мыслительную силу. Пока вы его читаете, ваш разум находится в постоянном напряжении.
Если вы доверитесь моему чутью, подобно тому как охотник доверяет нюху своей собаки, то поймете, что замечания эти навеяны моим любимым романом «Испытания Ричарда Феверела». Вон он, притаился в дальнем углу. Это прекрасная книга. Я не устаю восхищаться ее мудростью и остроумием. Может быть, это не самая характерная работа писателя, возможно, кто-то посчитает другие его романы более глубокими, но это именно та книга, которую я предложу новичку, еще не знакомому с этим автором и не проникшемуся его очарованием. Думаю, я бы отдал ей третье место после «Ярмарки тщеславия» {256} и «Монастыря и семейного очага», если бы мне пришлось назвать три романа викторианской эпохи {257} , которые я люблю больше всего. Книга, насколько я помню, впервые была напечатана в 1859 году. Трудно поверить, но второе издание вышло только через двадцать лет! Этот факт мало говорит о проницательности критиков или читателей.
256
…«Ярмарки тщеславия»… – «Ярмарка тщеславия» (1848) – самый известный роман В. М. Теккерея.
257
…викторианской эпохи… – См. т. 4 наст. изд., комментарий на с. 406.
Однако следствия без причины не бывает, какой бы ничтожной эта причина ни казалась. Что помешало книге обрести известность? Несомненно, дело в стиле, которым она написана. И это несмотря на то, что он спокоен и сдержан и не содержит той избыточности и пестроты, которые столь характерны для последующих работ писателя. Но в то время подобное считалось новшеством, что и заставило публику и критиков отвернуться от нее. Наверняка она была воспринята как попытка автора привлечь к себе внимание (что примерно за двадцать лет до этого произошло с Карлейлом), хотя нельзя забывать, что для гения стиль является такой же его органичной и неотъемлемой частью, как цвет глаз. Как сказал Карлейль, это не рубашка, которую при желании можно снять или надеть снова, это кожа, которая дается раз и навсегда. Как описать его странный, мощный стиль? Наверное, правильнее всего будет привести его собственные слова, когда он говорил о Карлейле с arriere pensee [14] , что все это вполне может быть сказано и о нем самом.
14
Задняя мысль (фр.).
«Стиль его любимого автора был похож либо на древнюю архитектуру, либо на полное запустение, таким свободным и грубым он казался. Стиль, напоминающий бурю, носящуюся по саду и с жутким завыванием срывающую то там, то здесь сочные плоды. Предложения, не имеющие начала и вдруг обрывающиеся на полуслове и разлетающиеся брызгами, подобно волнам, которые разбиваются о скалистый берег; ученые слова, протягивающие руку уличным выражениям; ударения, падающие беспорядочно, как косые лучи солнца, что пробиваются сквозь плывущие по небу тучи. Все страницы словно переворошены ветром, вся книга – как электрический разряд» [15] .
15
Из книги «Карьера Бючемпа».
Какое превосходное описание, какой образчик стиля! До чего яркое впечатление оставляют слова «все страницы словно переворошены ветром»! И как суждение о Карлейле, и как пример Мередита, этот отрывок одинаково превосходен.
Итак, мы отдали должное «Ричарду Феверелу». Признаюсь, я искренне верю в проницательность публики. Действительно, хорошая работа редко остается незамеченной. Произведения литературы, как вода, всегда находят истинный уровень. Мнение складывается медленно, но в конце концов оценка будет вынесена, и она будет правильной. Я уверен, что, если бы критики в один голос назвали какую-нибудь плохую книгу шедевром, а хорошую объявили недостойным внимания чтивом (что, к сожалению, происходит достаточно часто), их мнение продержалось бы лет пять, но потом все стало бы на свои места. Шеридан {258} как-то сказал, что, если бы все блохи в его постели действовали сообща, они смогли бы столкнуть его с кровати. Не думаю, что любое единодушие критиков сможет вытолкнуть из литературы хорошую книгу.
258
…Шеридан… – Ричард Бринсли Шеридан (1751—1816) – английский драматург.
Среди не столь очевидных достоинств «Ричарда Феверела» (простите нудное многословие увлеченного человека) – настоящая россыпь афоризмов, достойных того, чтобы занять место среди английских крылатых выражений. Смотрите, как тонко замечено: «Если, помолившись, ты чувствуешь, что стал лучше, это значит, что твоя молитва услышана»; или вот: «Целесообразность – вот мудрость человека, справедливость же – мудрость Бога»; а это: «Все хорошие мысли идут от сердца». «Так кто же из нас трус?.. Тот, кого потешают промахи человечества», – тоже прекрасно сказано. Здоровым оптимизмом наполнены слова: «Существует один-единственный путь, которым душа постигает счастье: ей надо взойти на вершину мудрости, и она увидит оттуда, что все в этом мире имеет свое назначение и служит на благо человеку». В более игривом настроении: «Мужчине легче цивилизовать кого угодно, только не женщину». Но хватит. Закончим на этом, потому что цитировать «Ричарда Феверела» можно бесконечно.
По соседству с этим романом, как видите, длинным рядом выстроились его братья. Среди них есть и итальянцы: «Сандра Беллони» и «Виттория», тут же «Рода Флеминг», которая поразила Роберта Луиса Стивенсона, есть здесь и роман «Карьера Бючемпа», посвященный политике минувших дней. Ни один великий писатель не станет размениваться на современную политику. Это все равно что писать портрет красавицы в модном платье. Мода меняется, поэтому красота ее будет устаревать вместе с картиной. Но той же полке стоят и изящный роман «Диана», и «Эгоист» с бессмертным Виллоуби Паттерном – вечным образцом мужского себялюбия, и «Гарри Ричмонд», первые главы которого мне представляются одним из лучших образцов прозаического письма в английской литературе. Этот великий писатель мог бы овладеть любой литературной специальностью, которая была востребована в его время. Романистом он стал случайно. В елизаветинские времена он был бы великим драматургом, при королеве Анне – великим очеркистом, но какой бы он ни избрал метод выражения, его великий ум и великая душа оставили бы свой след.