Слабые люди

–Будешь еще к моему стилю придираться?

–Нет– заставлю тебя помучиться догадками еще пару дней до тех пор, как я тебя поймаю в школе. А я поймаю– уж будь уверен!

Оставив его в одиночестве, Соня ушла домой, стараясь не шуметь на лестнице, ожидая, что вот-вот послышатся крики. Но нет– после того, как валаамов осел в лице отца наконец-то подал голос, пусть и не кардинальным образом, но ситуация поменялась. Мать уже не третировала отца, изо дня в день сохраняя приличие и не повышая голос, даже испрашивая у него разрешения на какие-то пустяки вроде отъезда по делам. Он же сохранял свою каменную мину, которую нацепил еще в тот день, когда его жена ползала перед ним, умоляя простить его. Он вовсе не простил и подозревал, что благожелательность жены лишь внешнее явление и внутри она все еще кипит от ярости, если вовсе не выискивает какие-нибудь способы осадить его на законном основании.

Несмотря на фиктивный мир, семья повисла в атмосфере напряженности. Соня, чувствуя это, подозревала, что дело движется к разводу. Стараясь не думать об этом, она находила спасение в учебниках, параллельно играя с Аврелием. Маленький непоседа стал ее единственным утешением.

Во время семейных ужинов стояла звенящая тишина. Все члены семьи старались есть как можно тише, аккуратно ставя столовые приборы не на тарелки, а на подставленные под них салфетки, словно тишина была единственным способом не позволить громыхнуть колоколу раздора. Попыток начать разговор даже о пустяках не предпринималось. Каждый думал о чем-то своем, сосредоточив все внимание на еде. Чувствуя себя виновной перед мамой и папой, Соня гадала, как же она может исправить ситуацию и помирить мать с отцом.

Но идеи никак не приходили в ее вздорную головку, вновь уступив место обезьянке, громыхающей тарелками.

Вернувшись в школу следующим днем, Соня не смогла поймать своего неуловимого приятеля. Даже когда подкарауливала его у решетки каждую перемену, простаивая до самого звонка на урок. Она поняла, что он сменил свое укрытие, перепрятал свое тело в другом столь же недоступном месте. Что он избегает ее точно так же, как и остальных. Решив попытать счастья, следующей переменой она отправилась наперекор школьникам, ринувшимся в столовую за булочками, в подвальные помещения. Обычно они были закрыты на навесной замок, но кто-то из уборщиков, видимо, забыл запереть металлические двери либо просто оставил их простаивать в надежде, что поглощенные учебой и собственными персонами детишки не додумаются вломиться в котельную. Добравшись до нее почти что вслепую, девушка поняла, что нашла второе укрытие, которое, впрочем, все еще пустовало. Только одинокий стол стоял под люминесцентной лампой с граненным стаканом, в котором когда-то плескался кофе, да валялся под ним скомканный клочок бумаги. Развернув лист, Соня тихим голосом прочла следующее:

"Пустыня. Слабый ветерок сметал с дюн песок, который медленно заметал свежие следы, оставленные подошвами верблюжьих ног. Цепочка вела к песчаному холму, перескакивая через край дюны почти вплотную к спине одинокого путника, что направлялся на восток, восседая на верблюде. Он был в сером плаще, лицо его скрывали тряпки, на фоне которых резко выделялись два орлиных глаза. Руки, затянутые в плотные холщовые перчатки, слабо обхватили передний горб животного, вцепившись пальцами в поводья, а тело, прислонившееся следом, еле заметно шатало. Яркое солнце нещадно пекло и, измученный жаждой, человек лицезрел мираж– прекрасный, сияющий город, полный воды, еды и добрых людей, беззвучно приветствовавшие его рукоплесканиями и воплями, слившись в одну сплошную жирную линию у самой городской черты. Обуянный видениями, не замечая ничего кроме своих грез, он шел прямиком в песчаную бурю. Мгновенье– и песчаная лавина накрыла его с головой, погрузив в адские пучины, завихрившись огненными смерчами. Повсюду раздавался вой, жуткие стенания раздирали барабанные перепонки человека, словно хор грешников, истязавший сам себя во имя искупления искупая своих мирских прегрешений в страдании и нескончаемой боли. Песок больно впивался в запястья под задирающимися обшлагами, залеплял глаза, застывая твердой коркой по их поверхности. Ездок попытался прикрыть глаза рукой, но тщетно– песок летел со всех сторон, упорно находя малейший просвет для очередной стремительной атаки. Сильный ветер в буквальном смысле разметал, распластал по седлу, то откидывая на спину, то норовя сбросить под ноги все так же невозмутимо першего вперед животного. То и дело мимо проносились огромные перекати-поля, лишь на миг показываясь перед глазами и тут же усвистывая прочь в песчаную завесу, в которой столь яркое пару минут назад скрылось и солнце. Держась из последних сил, путник думал: "Буря не вечна– она закончится и я достигну этого города! Я видел его!" Но что же это? Его глаза продрались, распахнулись несмотря на летящий песок. "Где он? Я… Я же был у его порога!.. Куда он подевался?!"– отчаяние захлестнуло человека, враз ослабевшего всем телом, свисающего со стремян под тяжестью якоря неизбежного осознания. Предавшись печали, он зарылся лицом в горб и из последних сил вцепился в него своими руками, твердо намерившись удержаться в седле во что бы то ни стало. Буря бушевала целую вечность, но отчаяние отпустило путника, уступив дорогу смирению. В его ушах выл ветер, сверху гремел гром, в зубах скрипели песчинки и неожиданно вся какофония сложилась на удивление ладной композицией– словно племя древних индейцев зашлось в ритуальном танце, загремело концертом из барабанов и сотен свистков смерти. "Это конец!"– думал он, – "Не найти мне этот город…" И, едва он об этом подумал, едва последние силы покинули тело, как буря стихла. Едва сумев поднять свои глаза под истерзанными веками, путник узрел на горизонте силуэт города, от которого шел свет."

–Как красиво…

Соня не знала, но захотела восполнить пробел. Сегодня она найдет его на улице, подойдет и вручит рассказ, скажет, что ему нужно продолжить писать. Она подозревала, что он разозлится, возможно, накричит на нее, но была к этому готова– впервые за их недолгое знакомство она нашла что-то, что указывало на него, позволяло узнать чуть больше о нем и его жизни. Ей хотелось узнать его.

* * *

–Откуда это у тебя?!– на него было страшно смотреть– впервые за все время она увидела, как он злится.

Стоя перед ней и сжимая кулаки, Филипп будто не знал, что сделать– ударить ли ее, попытаться отобрать листок или просто плюнуть в лицо, выразив тем самым полное свое презрение к ней как к личности.

–Нашла в школьном подвале. Слушай… слушай же ты! – крикнула Соня, подняв руки, едва он сделал шаг к ней, но не успела продолжить.

Он отказывался слушать, отказывался понимать, что она пыталась ему сказать, вместо этого лишь выхватив листок и разорвав его в клочья.

–Нет! Зачем? – Соня упала на колени, собирая обрывки, – Зачем ты это сделал? Это же… это история, Фил! – почему он не понимает ее? – Я читала ее и хочу сказать, что мне понравилось! Я ума не приложу, почему ты бросил этот листок просто так в месте, где его нескоро бы нашли, я понятия не имею, что тобой движет, но то, что ты сейчас делаешь, недопустимо! Это!..– сжимая обрывки в левой руке, она сунула их ему в лицо, – Это– настоящая картина, которую ты видишь в своей голове и пытаешься нарисовать! Пусть она не идеальна, пусть она не имеет завершения, пусть даже у нее не будет продолжения, но ты… ты хорошо пишешь, Филипп. Не идеально, разумеется, но ты же только что начинаешь делать первые шаги в нужном направлении, так почему же ты сходишь с лестницы и стоишь на месте? Какой в этом смысл?!

–Смысла нет.

–Неправда!

–Слушай, ты…– но оскорбления застряли в его горле; постояв с минуту, бестолково хлопая ртом, Фил качнул головой, – Не надо лезть в мои дела. Если я что-то сделал, значит, так нужно было сделать. Я не собираюсь становиться писателем и не питаю никаких надежд и иллюзий на свой счет. То, что я написал– яйца выеденного не стоит и ты это знаешь. С чего тебе вообще волноваться о чем-то подобном?

–С того, дурак ты набитый, что мне понравилось!

–Не будем… об этом.

Казалось, разговор утомлял его. Отвернувшись от Софьи, Филипп в очередной раз отправился к дереву, но вместо того, чтобы забраться и исчезнуть среди веток, уселся у самого ствола. Помешкав, девушка присела рядом, продолжая смотреть на него.

–Ты так и не узнал моего имени, а я так и не сказала его тебе. Возможно, в твоем представлении я– просто персонаж твоей истории, которую пишет кто-то другой, решивший заполнить мной от силы пару страниц, но в моем представлении– а я, если ты вдруг не знал, все еще представляю и чувствую себя вполне реальным человеком!– ты являешься реальным и осязаемым человеком, о котором я ничего не знаю, но хочу узнать. Если не хочешь говорить о том, что ты пишешь, давай поговорим о чем-нибудь еще!

Промолчав еще с минуту, парень наконец ответил:

–Я ничего не пишу, потому что мне на самом деле нечего сказать. Образ в этом отрывке– лишь зарисовка, произведенная вследствие привычки. Когда-то я рисовал, но и это не оказалось моим призванием, потому я бросил, иногда выписывая такую вот бредятину на листках бумаги, потому что…– вздохнул, – Потому что иногда мне хочется рисовать.

–Так рисуй!

–Нет. С этим делом я давно покончил, а скоро покончу и с этой чертовщиной. – Фил указал на разорванный рассказ, – Мне следовало с самого начала понять, что я не художник и даже не около того– всего лишь обычный филистер с бестолковыми потугами упразднить невозможность установления абсолютной индивидуальности своей личности.

–Да бог с ней, с индивидуальностью! – воскликнула София, стукнув кулачком по земле, – Почему бы тебе просто не заняться тем, что нравится? Хочешь писать– пиши, хочешь рисовать– рисуй! Кто знает– вдруг ты нарисуешь какой-нибудь комикс, который будет тепло встречен? Я не говорю о наградах или деньгах, но о простом "А мне нравится то, что делает этот парень!". Разве тебе не хочется, чтобы кто-то увидел и оценил то, что ты делаешь?

–Нет.

–Врешь, Филька, врешь. Каждый из нас, кто делает хоть что-то, в глубине души ожидает похвалы!– она и сама не знала, говорит ли искренне или повторяет чью-то реплику, и впрямь чувствуя себя как случайный прохожий на репетиции театральной постановки, которую выдвинули на первый план,– Возможно, ты не хочешь быть знаменитым, но я точно могу утверждать одно– ты хочешь, чтобы хоть кто-то прочел все, что ты написал. Просто прочел, не говоря ни слова.

–Давай сменим тему. – попросил он, склонив голову ниже.

–Ты же понимаешь, что наш разговор из важного превратится в бестолковый? Какую, по-твоему, тему для него я могу выбрать? "Расскажи мне о себе, Филя"? Или, может, "Ты когда-нибудь влюблялся, Филя?" А, может, "Как ты думаешь, это плохо, что твои родители разведутся?"– "Упс!"

Действительно– "Упс!". Фил тут же посмотрел на нее, словно поняв, что она невольно проболталась о том, о чем не следовало. Соня неловко отвела взгляд и стала сосредоточенно разглядывать свои туфли.