Сладкий
Шрифт:
– А я тебе щей снесла, пока ты в бане мылась. Еще хлеба свойского. Ты репортаж пиши, ни о чем не думай! И про отопление, не забудь, и про садик.
– И про рыбалку...
– И про рыбалку! Там Ермоленко тебе дела принес, увидишь на столе. Может, и не пригодятся еще.
– Точно. Дела...
Варвара влезла в шубу, накинула капюшон и посмотрела на валенки.
– Бери-бери! – подтолкнула ее Люба. – Самое то! Господь с тобой, девонька! –перекрестила ее женщина. – Не думай ни о чем. Доброй ночи!
– Доброй ночи!
Варя вышла из дому и улыбнулась. Ей было очень хорошо.
– Эге-ге-гей! – негромко крикнула Варя и хихикнула. «Ничего здесь нет – ни страшного, ни мистического...»
Но уже через мгновение улыбка сползла с ее губ, а рот приоткрылся. Где-то там, чуть правее, в темноте она ясно увидела отблеск света. Он мигнул, затем погас. Потом снова мигнул пару раз и...
– Факел... – выдохнула Варя и, словно влекомая неведомой силой, зашагала к озеру.
Сходить с ума лучше в одиночку
Обратный переход через озеро занял у Егора чуть больше времени, чем он думал. Даже не так – он сам останавливался вдруг и, зачем-то меняя лыжные палки между собой, вдруг задумывался и глядел в одну точку, пока от ослепительного белого снега не начинали болеть глаза.
А что, если бабка все-таки была права? Насчет Юльки? Ну что он, собственно, видел? То, как они с Димкой сели в его машину. Да, она вернулась только через пару часов, но... Может, не врала и действительно гуляла по магазинам?
«И вернулась без покупок?» – язвительно напомнил внутренний голос.
Чтобы Юлька и без покупок, да, странно... И вид у нее был такой – возбужденный, что ли. С ней иногда случается – начинает походить на живого человека, а не на пластиковую Барби. Собственно, он еще помнил ее такой, правда, длилось это недолго. Конечно, он в этом виноват, разве можно оставлять молодую женщину в одиночестве и все время пропадать на работе?
«Я же хотел как лучше. Чтобы дом, машина, благосостояние. Чтобы дети ни в чем не нуждались...»
Дети... Опять он об этом.
Шея взмокла. Егор расширил ворот и обернулся. Сейчас Сладкий напоминал сахарное безе, которое его мать готовила по выходным. Он помогал выкладывать белые воздушные комочки на противень. Отец смеялся и шутил про попу, которая обязательно слипнется, а Рута шикала на него и доставала сгущенку. Вместе они приклеивали безешки друг к другу, а затем Егор щедро посыпал сладкую пирамиду натертой на крупной терке шоколадной стружкой.
Темные трубы и выглядывающие из сугробов заборы напоминали кусочки шоколада. А сладость... Столетов облизал губы и горько усмехнулся: слиплось все в итоге, как отец и обещал.
Как она сейчас там? С ума, поди, сходит... Надо было как-то по-человечески. А он, как всегда, взвился, слушать не стал, обвинил во всех грехах. Или все-таки прав был?
В тот день Егор должен был уехать в соседнюю область, чтобы присутствовать на операции у одного немецкого светилы. Хотел уехать в ночь, чтобы переночевать и утром со свежей
головой явиться в клинику. И Юле сказал, что отправится сразу с работы. Запасные носки и рубашки лежали в кабинете, душ, само собой, тоже присутствовал. Зачем терять время на дорогу туда-обратно? Ради супружеского поцелуя? Смешно... Он ведь чувствовал ее едва сдерживаемое раздражение –зачем целовать, если не можешь довести дело до конца?Но уже в машине позвонил администратор клиники и извинился за то, что показательные выступления были перенесены на неопределенное время в связи с какими-то проблемами светила у себя на родине. Тогда Егор поехал домой и увидел, как его друг с его женой отъезжают от подъезда. Звонить не стал, дождался Юлькиного возвращения. Ну и понеслось...
Здесь, в деревне, его еще долго колотило, потом отпускать стало. Может, и надо-то было всего лишь выспаться, отдохнуть, забыться? Черт его знает... Вон уже и желания всякие появляться стали, значит, нервы поуспокоились. Он же сам врач, понимает, откуда есть пошли с организмом несостыковки.
И все же, дрянные мыслишки не отпускали. Будто что-то внутри его было сильнее доводов разума. Мать говорила, что это детская обида в нем говорит, никак не успокоится. Казалось бы, что Егор мог понимать во младенчестве, да только ребенок, особенно брошенный, начинает понимать все гораздо раньше. Или чувствовать свою ущербность. И если бы не его родители, которые отогрели, отмыли и просушили его детскую душу в тепле своих объятий, не скрывая правды, кто заставил бы его поверить в то, что он нужен этому миру? Но, как это часто бывает, человек теряет связь с ним из-за собственных сомнений.
Егор подошел к дому и, оставив лыжи в сенях, вошел внутрь.
– Привет!
Пес поднял голову и пару раз махнул хвостом.
– Ты извини, Джек, задержался я. Считай, без толку сходил. – Столетов вытащил бутылку и покачал головой. – Это ж каким дураком надо быть, а? Ладно, справимся как-нибудь. И вообще... Знаешь, я тут подумал, что пора, наверное, возвращаться.
Он отвел взгляд и покусал губы. Затем подошел к печи, выгреб золу и положил несколько тонких чурок и высохшей березовой коры.
– Ты не волнуйся, я тебя одного не оставлю. Придумаю что-нибудь. Я ведь не завтра уеду. Еще пару дней, наверное. А там... На Сладкий тебя отведу. – Он чиркнул спичкой. – Придумаем что-нибудь, не боись...
Откупорив бутылку, Егор принюхался к ее содержимому.
– Не понравится, не пей, – предупредил он пса. Налил в миску воды и плеснул туда настойки.
Поставил посуду перед собакой. Пес потянул носом воздух, затем поднялся и стал лакать. Пораженный Столетов взболтал бабкино зелье и сделал глоток.
– Ерунда какая-то, – поморщился он. – Если сдохнем, свидетели есть. Ты, главное, давай отсыпайся, лечись, а я ужин приготовлю.
Егор растопил печь, разделал мясо и сложил его в чугунок. Пока дрова горели, вышел на задний двор и расчистил снег у приземистого кривоватого строения. Это была баня – старая, оставшаяся еще с незапамятных времен, когда заместо их домишки стояла другая изба. Отец как-то думал еще баню перестроить, да руки так и не дошли. Они заменили только очаг и натаскали камней.