Славичи

Но древний закон девичьего сватовства от любой беды мог избавить, даже от

жертвенного огня и казни уберечь. Женщина – берегиня, ей лучше знать, кто жизни

достоин – то она сердцем чует и потому никто против ее слова не выступит.

Когда Липка подошла к землянке Суховея там уж, почитай, все селище собралось: от

родичей отродясь тайн не бывало. У землянки стояли Вышата и Верея, его мать с отцом,

и сам Суховей, бледный, как льняное полотно. Стоял, неуклюже опершись на палку-

клюку.

Его глаза горели одним вопросом: как же так?

Липка подошла и поклонилась в пояс будущим отцу и матери:

– Примите, теперь я ваша невестка.

40

Вышата и Верея поклонились в ответ и отступили. Липка подошла к Суховею и подала

ему с поклоном плетку и кику, прилюдно опустилась перед ним на колени. Он взял их

молча, дрожащими от волнения руками, трижды приложился плеткой поперек ее

спины, принимая на себя обязанности мужа и защитника, после того надел на голову

простоволосой Липки рогатую кику, а уж потом поднял за руки и поцеловал в обе щеки,

уважая ее решение. Затем они развернулись и поклонились сначала отцу-матери, далее

людям, а вслед за тем и на все четыре стороны, призывая в свидетели сего действа,

небо, землю, воду и богов.

Молчали люди, зная, что сейчас совершила Липка: за убогим жить – роздыху не

знать, самой и свою, и его работу справлять придется. Но глаза Липки сияли

неподдельным счастьем, она улыбалась открытой радостной улыбкой – знать крепко

любила своего суженного. И люди заулыбались в ответ, зашумели сначала тихо, потом

громче.

– Эх, ма, – бросил шапку на землю Борислав, пестун Суховея, – быть посему!

Готовьтесь, люди, сегодня праздник, а завтра пир свадебный сыграем. Богиня Лада тако

дело устроила – отпраздновать надобно.

– Дык, вроде не положено-то, – встрял вечно сомневающийся Горбыша.

– Молчи, уж, – пробасил довольный Стрый, – то дело людское, захотели – справили.

Богиня супротив радости ничего иметь не может.

И вот же миг откуда-то появилась квашня накрытая шкурой белой овцы. И не успела

Липка оглянуться, как ее уже усадили на нее и девушки – недавние подруженьки

затянули «прощальную», а мать заголосила-таки, провожая доченьку-ненаглядушку в

жизнь не простую, замужнюю.

Тут уж и старшего брата Липкиного к делу призвали: расплел он русу косу сестринину,

расчесал гребнем частым да под песню девическую и заплел в две косы, уложил в

корону и укрыл повоем – символом замужества.

Так и порушили люди древние правила, но то ведь была первая радость на новом

месте: свадьба, да еще какая – необычная.

– Ой, ли, девка! – закричал вдруг Ком тонким прерывающимся голосом, перебивая

певчих, да с явной издевкой. – Перед кем поклонилась-то? Кому покорилась-то, глупая?

Он сохатого проспал, гляди-ко кабы и тебя-то не проворонил. Как от лихого

убережешься коли мужик-то кривобок, да поспать горазд?! Такой-то и от комара

защитить не смегёт!

41

Суховей резко повернулся и сощурил глаза, собираясь ответить. Не бывало того чтобы

молодь поперек старшего слова выступала, но Липка сжала его руку, останавливая:

– Брось-ко, ну его, шалопу, сам не знат, чего кричит-то, – прошептала она.

– Ты чего ж, шлыка необытная, плищишь12? – Стрый схватил Кома за ворот и

встряхнул, приподнимая над землей. – А ну беги отседа, пока портки-то не стянул, да по

голому заду крапивой не нахлестал.

Громкий смех сородичей заглушил слова вырывавшегося из рук большака Кома.

Стрый поставил неслуха на ноги и наподдал под зад, посылая головой вперед.

***

К вечеру стали люди собираться у подножия холма, на котором высился храм.

Хозяйки несли кушанья, приготовленные из своих запасов, мужчины разложили костры

священным кругом. Вышел к людям и старый волхв, но не один – вслед за ним из храма

вышло еще несколько новых, знать стоять неподалеку и другим храмам посвященным

их богам. Возрадовались тому Славичи: пришлось по душе новое место и служителям

богов, и значит то, что места эти от ныне и во веки веков словенам принадлежать будут.

Стрый с набольшими расположился на траве перед расстеленными перед ними

выбеленными и вышитыми льняными скатертями. Хозяюшки уж расстарались по

причине первого здесь осеннего праздника, настряпали брашна 13от душеньки.

Стояли здесь и блюда широкие плоские с рыбой вареной и печеной, соленой и

копченой, мясом дичины и свиным – мягким, сладким, домашним, а уж птицы разной

да мелкого зверья не перечесть. И все это горой, да посреди длинной дороги-скатерти.

Но главным ее украшением являлась гора из хлеба. За ней-то и должен был прятаться

большак, вопрошая у сородичей видать ли его за той хлебной горой? Коли увидит кто

хоть краешек его одежды – скажет. Тогда Стрый пожелает Славичам на будущий год еще

большую гору из караваев испечь, а коли не увидит: к добру – знать легко переживет

его род-племя грядущую зиму. Тогда уж они ему пожелают, чтобы и в следующем году

не было его видать за горами хлебушка пшеничного.

Украшали стол и глиняные красавцы-горшки с кашами да киселями, студнями да

юшками наваристыми.

Стояли в центре стола и огромный расписной ковш с медовухой пенной и с малыми

ковшами-утицами вокруг него, и братины – точеные чаши – с пивом и пожеланиями не

упиться и вовремя от стола убраться, искусно выписанными на их крутых боках.