Слэпшот

Ноа определенно силен. А еще он показушник на льду, так что я не буду бить первым. Но как только этот ублюдок окажется в моей зоне, я убью его.

Опасно скалюсь, глядя, как шайбу вводят в игру, а затем подключаюсь к атаке. Развиваю бешеную скорость, чтобы остудить пыл и немного унять дрожь внутри от предвкушения. Фолкнер пасует мне по борту, а затем я перевожу шайбу Джексону. Шайба оказывается у ворот противников, но Джексон промазывает.

Стремительно возвращаюсь к своим воротам, заметив, как Ноа контролирует шайбу в нашей зоне. Он финтит, касаясь шайбы не всем крюком клюшки, и я даже позволяю себе закатить глаза, прежде чем снести его всем своим весом. Его тело впечатывается в борт, и по арене проносится громкий свист тренера.

– Какого хрена, Пратт! – Ноа держится за плечо.

– Извини. Не рассчитал силу, – пожимаю плечами, сдерживая улыбку.

– Катись к черту, мудак! – выплевывает он и снова пытается броситься на меня.

Мэттью подъезжает к нам, и я ожидаю, что сейчас он задаст мне тот же вопрос, что и Ноа, но он вдруг просто командует:

– Пратт, в мой кабинет. – Его голос звучит грозно, а затем он дает команду игрокам: – Сделайте смену. Можно отработать два – три. Ноа, в медпункт. Надеюсь, ничего серьезного.

Послушно следую за тренером на выход, пока Ноа вслед сыплет в меня ругательства.

Да и похрен.

Оказавшись в тренерской, Мэттью садится на угол своего стола и внимательно изучает меня огненными глазами. С его губ срывается шумный вздох, и Мэттью проводит по темным волосам обеими ладонями.

– Что это было? – наконец спрашивает он, скрестив руки на груди.

– Игровой момент.

– Серьезно? Мы оба знаем, что ты никогда не дерешься на льду.

– Да я и не собирался. Просто игровой момент, – продолжаю лгать.

– Тогда извинишься перед Ноа?

– Черта с два, – выплевываю, не подумав.

– Значит, это все же что-то личное.

Я молчу, отводя взгляд.

– Я не буду перед ним извиняться, – наконец повторяю я.

– Тогда извинишься перед командой. Ведь я вынужден лишить тебя капитанства.

– Мэттью… – Мое сердце пропускает сотню ударов.

– Нет, Гаррет. Ты лучший игрок из всех, с кем мне когда-либо приходилось работать. У тебя талант предугадывать шаги соперников наперед. Ты не вспыльчив. И тебя слушает команда. Но какого-то черта сейчас ты повел себя, как кретин. Извини, но несмотря на то что ты мне как сын, я не потерплю этого.

Просто киваю и разворачиваюсь, чтобы уйти.

– Так это личное? – доносится голос тренера мне в спину.

– Личное, – просто отвечаю, глядя на него через плечо.

– Что он сделал?

– Какое это имеет значение, Мэттью? – выдыхаю я. – Я был не прав, что сломал его на тренировке. Потому что это как человек он мудак, а игрок он хороший. Если ты считаешь, что я плохой капитан, то я с тобой соглашусь. Нужно было решить эту проблему за пределами льда и не создавать проблем команде, если мы потеряем хорошего нападающего. Но… я не буду извиняться перед ублюдком.

Мэттью вскидывает бровь.

– И подбирать выражения я тоже не буду, – добавляю я.

– Это ведь из-за Лиззи, правда?

С моих губ срывается шумный вздох.

– Неужели она стоила того, чтобы ты лишился повязки?

Все же поворачиваюсь и твердо заявляю:

– Это всего лишь капитанская повязка, тренер. Лиззи стоит гораздо большего.

А затем я иду в раздевалку, думая лишь о том, что без Элизабет Морган моя жизнь похожа на какое-то дерьмо.

Глава 33

BILLIE EILISH – WHAT WAS I MADE

Лиззи

Я с самого начала знала, что вся эта хрень с работой в «Ракетах» – плохая затея. Очевидно, я абсолютно не стрессоустойчива и не справляюсь с тем, чтобы экстренно принимать решения.

Делаю глубокий вдох и выдыхаю. Повторяю это раз двадцать, но с таким же успехом я могла бы сейчас просто выйти в окно.

Певица, за выступление которой я уже внесла аванс, вдруг решила переборщить с веселящими веществами и оказалась в рехабе. А до благотворительного матча осталось два дня. Где я должна отыскать кого-то ей на замену за столько короткий промежуток времени?

К черту.

Швыряю гребаную смету, на которой до этого несколько раз маркером обвела сумму убытка из-за аванса, и принимаюсь рвать на себе волосы. Это куда интереснее этих идиотских «вдох-выдох».

Я, конечно, девочка не глупая и прекрасно понимаю, что мой отец – популярный певец. А еще у него свой не менее популярный лейбл с огромным количеством других певиц. Но я будто бы не хочу идти и с этой проблемой к папе. Могу я вообще хоть с чем-то в этой жизни справиться сама?

Мне определенно известно, что папа не откажет в помощи. Но после того, что я устроила ему два дня назад, не уверена, что все же готова ехать к нему.

Я до сих пор не понимаю, почему ноги понесли меня в студию. И тем более не понимаю, почему от мысли о Гаррете с другой девушкой меня настолько накрыло.

Я ведь сама бросила его.

Сама решила, что он должен жить дальше. Жениться. Родить детей. Быть счастливым.

А я не могу осчастливить его.

Черт, почему жить так сложно?

Может, просто бросить все и свалить куда-нибудь на Бали? Стать коучем, заниматься утренней йогой, а после попивать на шезлонге «Беллини».

Звучит не так уж и плохо. Я обязательно подумаю об этом завтра.

Сейчас мне все же придется доехать до студии отца, ведь отыскать популярного певца без связей за два дня невозможно. Даже за большие деньги. Которых, к слову, у меня нет. Судя по этой смете.

Мое первое задание в агентстве, которое я уже провалила.

Просто потрясно.

Заставляю себя поднять задницу и покинуть кабинет. Спускаюсь на лифте и спокойно иду по коридорам, ведь знаю, что у «Ракет» выходной, а значит, я никого не встречу.

Удача сегодня на моей стороне, и уже через пять минут я сажусь в такси. Мимо проносится заснеженный Нью-Йорк. Хотя «проносится» – слишком громкое заявление, учитывая то, с какой скоростью ползет машина.

Из-за огромного количества выпавшего снега на дорогах постоянные пробки. В совокупности с тем, что сейчас канун Рождества, это создает массу проблем жителям города.

Но если быть честной, снег – последнее, что волнует меня.

Когда твоя жизнь похожа на отвратительную драму, тебя не так уж и интересует, какая за окном погода. Ведь когда ты счастлив, дождь никак не изменит этого. А когда тебе плохо – солнце вряд ли залечит твои раны.

А потому сейчас я смотрю на снежные хлопья, летящие на окно, и ничего не чувствую, кроме щемящего ощущения в сердце, которое разбила себе я сама.