Словесное древо

птицы). Из всего перечисленного я хотел бы сохранить Псалтырь с серебряными угол-

ками, изображенный крест, икону Явление Сергию, гладкую лампадку и складень с

Богородицей посредине, левая сторона расписана у складня белым узором (у второго

же складня боковые створки подбиты кожей). Особенно прошу о книге Псалтырь!

Впрочем, всё в Вашей воле. За всё благодарю со слезами. Все ваши заботы обо мне

недостойном слагаю в сердце своем. Не удосужитесь ли передать поклон, хотя бы по

телефону, Георгию Чулкову и сообщить мне его адрес? У меня есть несколько нужных

слов к нему. Кланяюсь Гранатному пе-р<еулку>. Там я пережил много прекрасного.

Простите. Не осудите.

Адрес прежний.

234. А. А. РУДАКОВОЙ

2 марта 1935 г. г. Томск

Здесь еще глубокие мелов<ые> снега и по ночам белые ледовитые звезды. Изба, в

которой я коротаю свое изгнание, уцепилась бревенчатыми лапами за край обрыва. В

овраге глухо ворчит вода. Изба располосыми остяцкими глазами зорит в поле, где

сибирские ветро-свисты, и в снеговых саванах и балахонах кружатся в мертвой безум-

ной пляске снеговые столбы. В такие часы я часто вижу своих друзей и Вас, Ада

Алексеевна, похожую на речную золотистую кувшинку, и желтая купальская

влюбленная в Вас. Она льет на Ваши одежды червонный мед, и вся Вы сладостная и

всегда юная, и комната Ваша не подвержена власти времени, в ней живут мечты и

томность девушки, которая только что окончила пансион. Господи, почему я этого не

сказал Вам вслух, когда я был гостем в Вашем доме и меня принимали и, быть может,

даже уважали?? Приношу к Вашим ногам пригоршню слез. Знаю, что это скучно и,

может быть, объяснено недостатком мужества в моем страдании, но это немного и

даже совсем не так! Вы из тех душ, которые никогда не скажут про меня: «Бедняк, мы

228

думали о нем гораздо лучше». И не оставите меня в нужде, не перевязав моих ран! Вот

уже со 2 февраля прошел второй год, как я в изгнании. Впереди еще тысяча дней и

долгих ночей одиночества, потерь и распятия сердечного. Помогите, если кто есть жив

человек! Удивительнее всего, что моя славянская муза не покидает меня. Ее тростнико-

вые свирели — много образней и ярче всех прежних. Я написал две больших поэмы —

потрясающих по чувству и восточной красоте.

Как бы мне хотелось прочитать их доброму и в тайне любимому Валериану

Рудакову! (У меня туманится память на имена.)

Кланяюсь прекрасному Петербургу!

Благодарю горячо того доброго человека, который по Вашему поручению выслал

мне 20 руб. На переводе нет адреса, а фамилии я не мог, несмотря на все старания,

разобрать.

Дяде Пеше писал два письма, но ответа не получил, очень бы хотел с ним изредка

переписываться.

Если возможно, не оставьте меня милостыней и впредь. Будет время - отблагодарю

сторицей. Поцелуйте от меня Рудакова.

Сердце мое нежно удерживает его образ. Кланяйтесь, если найдете не досадным,

Печковскому. В моей поэме в урагане музыки проходит и он - прекрасным Германом!

Простите! Прощайте!

Адрес: г. Томск, пер. Красного Пожарника - мне.

(Клюев.)

14 марта 1935 г. г. Томск

Ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила всё, что имела,

всё пропитание свое.

<Евангелие> от Марка, гл. XII, ст. 44

Благодарю Вас земным поклоном за Ваше милосердие ко мне недостойному, —

дорогая Лидия Эдуардовна. 15 руб. я получил в очень тяжкий час, когда у меня в

кошельке оставался один двугривенный. Мое здоровье быстро идет под гору. Целыми

днями я лежу неподвижно в общей избе, где четырнадцать человек двуногого зверя, —

смотрю в ледяное окно, где пляшут снеговые призраки. Сибирская зима не сдается.

Стоят вьюги и морозы до 40 гр<адусов>. Печь топят в избе каменным углем - в воздухе

угар и черная пыль. Она ложится мне на лицо, руки и нос у меня всегда в саже. В

Москве у меня всё погибло. Зизи — по доверенности не смогла, скорей, не захотела ни-

чего сделать. Толя настаивал на такой доверенности на имя своей любовницы. Я

немедленно ее выслал - даже два раза. Но Зизи не собралась предъявить ее свыше

восьми месяцев. За такой срок — всё, что было ценного в моей келье, — разворовано.

Когда вовсе чужой и посторонний человек, который (я потерял терпение и всякую

надежду на Толю) предъявил куда надо мою новую доверенность, то вещи немедленно

выдали. Погибли все иконы, картины, шелковый и гарусный ковер стоимостью тысячи

на две, серебро и всякие редкие мелочи. Теперь я вовсе нищий. Впереди же ждать

хорошего вряд ли разумно. И я готовлю свое тело на новые страдания, а душу к исходу

в царство небесное!

Вашу подругу Гладиеву — я отыскивал тщательно, адресные справки держат

почему-то очень долго. По справке Гладиевы живут в настоящее время в Новосибирске.

Доктор Сибирцев - в Томске очень популярный, но поймать его и лично поговорить

весьма трудно. Его приводили ко мне во время моего тяжелого состояния, но я уже

потом узнал, что это Сибирцев. Высокий, с седой головой, мужественный и большой

деляга. Написал письмо на имя Валерии Антоновны — заказное — умолял об ответе.

Какой бессмыслицей охвачены наши ребята, — почему они так обалдели — ума не

приложу. Бояться им нечего, всё само собой понятно. <...>

229

Борис прислал мне еще летом карточку своего первенца. Удивительный ребенок —

такой пузан и очень красивый. Вот уж не ждал такого ювелирного искусства от Бори!

Н. П. пишет, что может служить в Сочи. Не знаю, какие там бытовые условия, но