Смерть ростовщика

– А вы сами умеете писать? – спросил арбаб меня.

– Немного! – ответил я.

– Если так, может, напишете баю письмо от моего имени?

– Извольте!

– Есть у вас калам [28]?

– Нет, я не взял с собой.

Арбаб позвал слугу и приказал сходить к имаму за каламам и бумагой. Минут через пять слуга вернулся с пустыми руками.

– Имама нет дома, они уехали на мельницу к Достбаю помолиться за одного больного.

– Ладно, зачем писать? Вы можете передать баю мои слова и устно, – сказал арбаб, но горбоносый старик с ним не согласился.

– Лучше пусть будет письмо, это послужит документом.

– Тогда – найдите калам и бумагу сами, – проворчал в ответ арбаб.

– Калам я найду, – сказал горбоносый, – а вот достану ли бумагу – не знаю.

– Найдите хотя бы калам, – воскликнул я. – Написать ответ можно и на обертке от чая!

– Да сопутствует вам удача во всем за то, что нашли выход! – поклонившись мне, сказал горбоносый и вышел из комнаты.

Немного спустя он вернулся с огрызком карандаша.

– Где вы взяли? – спросил его довольный арбаб.

– У плотника Усто Рузи. Когда строили дом Наурузабая, я видел этот карандаш у него в руках. Он делал отметки на досках!

– Хорошо, что он не потерял его до сих пор, – заметил курносый.

Горбоносый протянул мне карандаш. Я отточил его ножом, которым резали колбасу. Арбаб высыпал чай в свой платок и подал обертку мне.

Я написал: «После приветствий доводится до вашего сведения...» – и посмотрел вопросительно на арбаба.

– Что писать?

– Пишите: «После бесконечных молитв за вас и бесчисленных приветствий, передаваемых заочно, я, ничтожный, полный недостатков, бедняк, арбаб Хатам...».

– Все это я уже написал, скажите то, что хотите сообщить, – прервал я его.

Арбаб и оба старика, вытянув шеи, глядели на написанные мною слова.

– Я сказал много, а у вас написано мало, – недоверчиво заметил арбаб.

– Я пишу убористо, слова занимают у меня мало места, – возразил я.

Курносый старик, незаметно показав на меня пальцем из своего угла, сделал одобрительный знак. Я притворился, будто ничего не понял.

– Ну, если так, пишите дальше, – сказал арбаб и принялся диктовать: – «Я посылаю вам двух ловких свидетелей. Один – Халик-ишан [29], бывший мюрид покойного большого ишана Шайахси, другой носит имя Разык-халифа, он стал халифой [30] у Ибадуллы-Махсума, потомка святого халифа Хусейна, у них имеется посвятительная грамота от их наставника». И еще напишите: «Мы договорились со свидетелями, что если вы выиграете дело, то уплатите каждому по пятидесяти тенег, а если проиграете – по двадцати пяти. Расходы по проезду несете вы». Напишите еще, что каждое утро свидетели должны получать чай со сливками, да чтобы сливок было побольше... а вечером – хороший, жирный плов. Напишите: «Будете кормить также их лошадей, давать им клевер и ячмень». Пишите еще: «Передаю вам привет» – и подпишитесь: «Вечный бедняк, ничтожный арбаб Хатам из Розмоза».

Конечно, я написал не совсем так, как диктовал арбаб: я изложил суть дела в нескольких строчках. Сложив бумагу вчетверо, сунул ее во внутренний карман и обратился к арбабу:

– Хорошо, а где же ваши Халик-ишан и Разык-халифа? Нам надо поскорее трогаться в путь!

– Вот они – Халик-ишан. – Арбаб Хатам указал, на курносого старика. – А они, – кивнул на горбоносого, – Разык-халифа.

* * *

Халик-ишан и Разык-халифа, оседлав своих лошадей, подъехали верхом к воротам дома арбаба Хатама. Сел на своего коня и я, и мы втроем направились в Бухару. Солнце стояло в зените – был полдень.

Лошади моих спутников выглядели хуже моей, но шли по льду намного лучше и проворнее. Я спросил стариков о причине этого.

– Наши лошади подкованы, а ваша, наверно, нет, а если и подкована, то подковы сбиты, – ответил Разык-халифа.

– Она совсем не подкована, – объявил Халик-ишан, ехавший сзади, – ему хорошо были видны копыта моей лошади.

Мы подъехали к мосту Мехтаркасым, откуда начиналась ужасная «асфальтовая» дорога. Я поделился со спутниками своим вчерашним опытом, который, однако, чуть было не окончился моей смертью и гибелью лошади. Все же «опыт» мой был одобрен, и мы съехали с дороги.

Когда мы добрались до селения Гала-Асийа, солнце уже близилось к закату. Если бы мы не успели подъехать к городским воротам до наступления вечера, пришлось бы остановиться в какой-нибудь чайхане, так как на ночь ворота закрывались. Надо было спешить, но моя лошадь выбилась из сил и не в состоянии была прибавить шагу, особенно после того, как, миновав селение, мы вынуждены были вернуться на покрытую льдом дорогу, – множество канав, ям, овражков и разных строений не позволяло здесь гнать лошадей целиной. Даже удары камчи не помогали моей лошади – стоило ей ускорить шаг, как все ее четыре ноги разъезжались в разные стороны.

Пришлось Халик-ишану уступить мне свою лошадь, а самому идти пешком, ведя моего коня на поводу. Таким образом ко времени вечернего намаза мы успели войти в городские ворота.

Я вручил баю привезенный мною из Розмоза «товар», неподкованную лошадь и письмо арбаба Хатама. Сняв с себя чекмень, – полы его топорщились после просушки у огня, стали твердыми, как карагачевая доска, – я вернул его баю. Несмотря на настойчивое приглашение зайти поесть плова и обогреться, я поторопился вернуться к себе в худжру. Я долго не мог уснуть, хоти очень устал и, можно сказать, почти не спал в прошлую ночь: меня донимали мысли о привезенных мною свидетелях, я все думал, за что им заплатят пятьдесят тенег, если дело будет выиграно, и двадцать пять – если его проиграют, и вообще – что это за загадочная история.

Поднявшись часов в девять и выпив чаю, я вышел на улицу. Меня все еще занимали мысли о «свидетелях» и письме арбаба Хатама. Разгадать эту загадку я мог только с помощью сына бая и поэтому направился прямо к их лавке. К счастью, приятель мой был один.

Я присел около него и рассказал о моей поездке, о письме его отца к арбабу и ответе на него. Рассказал еще о двух стариках, которых арбаб послал сюда в качестве «свидетелей», и спросил, что все это означает.

– Я вам вполне доверяю и знаю, что вы никому не раскроете нашей тайны, – сказал он. – Мой отец совершает большую несправедливость по отношению к нашему старому слуге Абдунаби. Он служил у нас десять лет и ничего не получал от отца, кроме пищи и одежды. Правда, я давал ему иногда четыре-пять тенег из лавки, но отец этого не знает...

Отхлебнув чай из стоявшей перед ним пиалы, он налил мне и продолжал:

– Когда Абдунаби заболел, отец не стал о нем заботиться, и тому поневоле пришлось вернуться в родное селение, к братьям, бедным дехканам. Болезнь одолела его, он вскоре умер. Отец мой взял да предъявил его братьям иск. Он утверждает, будто уплатил Абдунаби еще до его болезни две тысячи тенег – за четыре года работы и будто половина этой суммы была уплачена вперед, а Абдунаби умер, не отработав. Теперь отец требует от его братьев уплатить этот долг на том основании, что они наследники Абдунаби.

– Раз они бедные дехкане, как же он выжмет из них столько денег? – прервал его я.

– Главное – взвалить на них этот долг и тем самым закабалить. Если суд признает должниками, отец сумеет выколотить из них деньги. Они подрабатывают поденной работой. Просто им придется все свои деньги отдавать отцу, в счет долга, отказывая себе в еде и одежде. Короче говоря, они до конца жизни будут его рабами.

– А как твой отец собирается взвалить на них этот долг?

– Вы же привезли «свидетелей», они как раз и подтвердят притязания отца, – объяснил сын бая. – Дело один раз уже разбиралось – утром в прошлый вторник. Казий потребовал представить документ об уплате денег или привести свидетелей. Отец обещал, что свидетели будут в четверг. Вот они и пошли сейчас на разбор дела.