Смерть ростовщика

Когда закончилось разбирательство того дела, которое начало слушаться до моего прихода, на циновку уселась другая группа тяжущихся. Затем их сменила третья группа лиц.

Ими оказались те, кого я ждал, – бай и его ответчики.

Я весь обратился в слух, не сводя с них глаз.

Казий взял из рук служителя прошение бая, снова задал те же вопросы, что и два дня назад, и выслушал те же ответы. Когда он спросил, есть ли у бая подтверждающий его иск документ или свидетели, тот ответил, что у него есть свидетели.

– Представьте своих свидетелей! – велел казий.

Бай подал знак привезенным мной из Розмоза «свидетелям», стоявшим за его спиной. Те уселись на циновку рядом с баем.

– О-о, да это давно знакомые мне честные мусульмане, верные и безупречные, всегда говорящие одну правду, – пробормотал себе под нос казикалан.

Услышав слова казикалана, я подумал: «Видно, он их знает и понял, что эти люди подкуплены». И у меня появилась надежда, что казикалан, выслушав их, обвинит в даче ложных показаний, скажет, что они подкуплены, и, отвергнув их свидетельство, прикажет даже заключить в тюрьму.

– Знаете ли вы, как положено по шариату давать свидетельские показания? – спросил казикалан свидетелей.

– Знаем, господин, знаем! – в один голос ответили курносый Халик-ишан и горбоносый Разык-халифа.

– Давать свидетельские показания может только правоверный мусульманин. Вам известны основные религиозные предписания?

– Известны, господин, известны!

– Известна ли вам глава Корана о гибели за веру и знаете ли вы на память двадцать одно обязательное правило?

– Знаем, господин, знаем!

– Если так, изложите мне их по порядку!

Сначала Халик-ишан, а за ним Разык-халифа изложили эти правила так точно, полно и даже изысканно, как, пожалуй, не смог бы изложить их перед казикаланом ни один ученый мулла-имам.

– Прекрасно! Теперь давайте показания! Сначала, пересев немного вперед, дал показания Халик-ишан.

– Аузу биллахи минашай танир-раджим, бисмиллахи-рахмани рахим [31]. Свидетельствую перед богом нелицеприятно, что покойный Абдунаби, их брат (при этом Халик-ишан указал рукой на ответчиков), взял у бая в долг при нас, седовласых старцах, когда мы были у бая в гостях, две тысячи тенег, что составляет триста рублей русскими бумажными деньгами, обязавшись отработать за них четыре года.

И Разык-халифа, в свою очередь, дал точно такое же показание и так же «честно» заслужил свои пятьдесят тенег.

Вопреки моим ожиданиям, казикалан, взглянув на ответчиков, сказал:

– Теперь долг в две тысячи тенег считается за вами. Расходы по суду также падают на вас. Вы должны уплатить их наличными здесь же, в канцелярии суда, а не то будете заключены в тюрьму. Если договоритесь с баем, можно будет тут же оформить долговое обязательство.

Ответчики с возгласами: «Господин, господин», – обратились к казикалану, желая объяснить что-то, но он с шумом захлопнул окно, заклеенное бумагой, – она заменяла стекло, – и повернулся к учащимся, чтобы начать лекцию.

Ответчики, дрожа и плача, вскочили со своих мест и бросились к окошку, желая поговорить с казикаланом, но служитель, грубо прикрикнув на них, силой стащил их с суфы перед канцелярией. Однако голоса их еще доносились до нас. Несчастные бедняки, потеряв теперь всякую почтительность к баю и называя его на «ты», всячески поносили и проклинали. Служители казикалана старались запугать их, заставить замолчать и кричали: «Хватай их, вяжи, тащи в тюрьму!».

Не знаю, о чем задумался казикалан, но некоторое время он молчал, опустив голову. Я подумал, что, может быть, его терзает совесть, что он сожалеет о несправедливом приговоре. Наконец, взглянув на старшего ученика, который всегда читал текст, разбираемый на занятиях, он сказал:

– Читайте!

Не дав ему начать читать, я поднял руку и обратился к казикалану:

– Господин! Разрешите сказать!

– Что тебе? – казикалан недоуменно уставился на меня.

– Мне знакомо дело, которое вы сейчас разбирали. Бай клевещет, а его свидетели подкуплены. Они не знали раньше ни бая, ни покойного Абдунаби! – торопливо и волнуясь проговорил я.

Казикалан пожевал губами и, все так же пристально глядя на меня, произнес:

– Шариат принимает за истину то, что очевидно. Он не велит докапываться до тайн, как стараешься сделать ты. Свидетели, правоверные мусульмане, дали показания в соответствии с шариатом. Ответчикам присуждено выплатить долг, а ты не можешь доказать ни того, что бай лжет, ни того, что свидетели подкуплены. Если они узнают, что ты назвал их лжесвидетелями, предъявят тебе иск за оскорбление. Ты же, конечно, не сможешь привести двух правоверных мусульман в свидетели и будешь наказан сам. Лучше тебе не вмешиваться в такие дела, а стараться понять свои уроки.

После такого наставления мне не оставалось ничего другого, как опустить голову и замолчать.

Насмешливые улыбки моих товарищей, завидовавших тому, что я сел близко к казикалану, говорили, что они согласны с его мнением, и это заставило меня опустить голову еще ниже.

К счастью, начался урок. Наш староста начал громко читать текст, который предстояло нам разобрать. Когда он прочел, ученики, вытянув шеи и нахохлившись, словно боевые петухи, начали громко спорить между собой о толковании прочитанного места. В пылу спора обо мне, конечно, забыли.

Целый час кричали и шумели ученики, каждый ругал другого, не слушая и не понимая того, что твердит его противник. Наконец казикалан не выдержал и стал ругать всех нас:

– Ах, вы, ослы, ах, вы, олухи, невежды! Замолчите! Поймите лучше, что хотел сказать покойный автор, да будет над ним милость аллаха!

Так окончились занятия, и мы разошлись. От служителя я узнал, что ответчики, кроме двух тысяч тенег баю, обязаны были согласиться уплатить сто тенег судебных издержек. Но мало этого: их засадили в тюрьму за то, что они бранили бая и его свидетелей.

Больше я ничего не слышал ни о бае, ни о его сыне. Все, что я мог сделать, – это порвать с ними знакомство.

XI

Вернемся, однако, к Кори Ишкамбе. Постепенно я разузнал кое-что о его прошлом.

Отец дал ему имя Исматулла. В школу он ходил мало. Едва научился немного читать, отец отдал его в обучение к чтецам Корана. Когда он выучил его наизусть, к его имени стали прибавлять почетное «кори», что означает «чтец Корана».

Тем временем отец его умер, оставив в наследство сыну дворик и две худжры в одном бухарском медресе, имеющем много вакуфного имущества, так что худжры приносили владельцу хороший доход.

Сообразительный Кори стал сдавать эти деньги, а также и то, что он зарабатывал чтением Корана, малосостоятельным соседям по кварталу и мелким торговцам в рост, под проценты.

Вскоре он нашел и другой источник дохода: подружившись с мальчишками со своей улицы, научил их азартным играм. Добывал для них где-то карты и игральные кости и вовлекал их в игру на деньги. Раскрашивал кости и продавал их ребятам по высокой цене. За пазухой у него всегда имелась нераспечатанная колода карт, которую он перепродавал игрокам втридорога, когда потрепанные меченые карты не могли больше служить ребятам.