Смертельно безмолвна - 2

Она запинается, и я распахиваю глаза.

– Ари, не молчи, прошу тебя.

– Так мало времени. – Из ее малахитовых глаз тянутся слезы. – Так мало времени для нас с

тобой. Я бы хотела... хотела, чтобы времени было больше.

– У нас еще будет время, – шепчу я, обнимая ее изо всех сил, – конечно, будет.

– Я так виновата. – Слезы градом скатываются по ее щекам, и ее спина выгибается от

судороги. – Я... я не хотела.

– Все в порядке.

– Нет.

– Все в порядке! – С нажимом повторяю я, стиснув зубы, а Ариадна шепчет:

– Мне очень жаль.

– Ничего страшного. – Поглаживаю ее волосы. – Я с тобой, Ари.

– Ты... нет. Ты не должен.

– Тебе больно, мне больно. Помнишь?

– Тебе плохо, – задыхаясь, хрипит она, – м-мне плохо.

– Точно, все правильно. – Оставляю поцелуй на ее щеке и закрываю глаза. – Я рядом.

– Ты рядом.

Я убаюкиваю ее, чувствуя, как слезы застилают глаза, и морщусь, понятия не имея, в какой

момент мое сердце разобьется, в какой момент я разорвусь на части.

Неожиданно Ариадна оборачивается, будто кто-то позвал ее по имени. Она опускает на пол

руку, обессилено моргает и тянется пальцами к окну. Не отводит глаз от занавесок.

– Ари, кого ты видишь?

Она не отвечает. Все тянется и тянется сквозь стиснутые зубы, а потом застывает.

– Ари? – Недоуменно свожу брови. – Ари? Что ты...

Я наклоняю голову и замираю. Гляжу на то, как вытянута рука девушки. Как широко

распахнуты ее изумрудные глаза. Я сразу все понимаю. Осознание наступает мгновенно, и я

судорожно сгибаюсь, сдавив пальцами глаза. Нет. Пожалуйста! Шумно втягиваю воздух,

выпрямлюсь и приподнимаю девушку за плечи. Она безвольно повисает в моих руках.

– Ари? – Ее имя обжигает. Сводит с ума. – Ари, скажи что-нибудь! Давай, скажи!

Я жду, что она ответит. А она не отвечает. Лежит в моих руках, будто мертвая птица с

распростертыми крыльями. Прижимаю ее к себе и разваливаюсь. Разваливаюсь на сотни частей.

Мы так много слышали о смерти, так часто ее видели. И даже притвориться у меня не

получается. Не получается хотя бы на секунду представить, что Ариадна спит.

Все разом теряет смысл. Моя борьба, мой путь. Если это тот конец, который был мне

предначертан, зачем я вообще старался? Зачем я встретил эту девушку? Зачем она увидела меня?

Зачем мы почувствовали то, что почувствовали, если это делает так больно?

Я робко прижимаю ее голову к своей груди и вижу, как за окном рассеиваются тучи, тусклый

свет проникает через пыльное стекло, занавески, и падает на ее блестящее от слез лицо. Этот

момент знаменует начало новой жизни: ящик Пандоры закрыт, но для меня все кончено, все

кончено для Ариадны, потому что она была сильной, потому что она любила, потому что она

боролась. И она умерла.

Я зол, хочу сорваться с места, но я рычу и крепче стискиваю ее маленькое тело, и все больше

погружаюсь в темноту, во мрак. Ари больше нет. Черт возьми , ее больше нет.

– Неправда, – не своим голосом хриплю я, – ты ведь не можешь... не можешь.

Я прикасаюсь лбом к ее лбу и плачу. Я не должен, я сильный! Но все выходит из-под

контроля. Все разламывается, разлетается на сотни осколков и впивается в мою грудь. Как же

мне больно! Адски. Ад существует... Он здесь. Между нашими лицами. Он в ее глазах, налитых

ужасом, в моих руках, сжимающих ее тело. Он в этих минутах, которые тянутся с маниакальной

жестокостью, с издевкой, с насмешкой. Я не могу дышать, а время плетется все медленнее и

медленнее, заставляя мое тело гореть в агонии. И я вдруг понимаю, что я виноват. Что мы

виноваты. Наши поступки привели к тому, что я держу в руках девушку, которую, возможно, любил. Которую, возможно, всегда бы любил. Мы не ценили время, и теперь уже ничего не

исправим. Комнату заполоняет свет, а я погружаюсь во мрак.

Я больше не могу. Это сильнее меня. Гораздо сильнее. Я боролся. Я, правда, боролся изо

всех сил, и я, черт возьми, любил Ариадну и хотел ее вернуть. Я делал все правильно!

– Черт, – слезы ошпаривают глаза. Смахиваю их тыльной стороной ладони и встаю.

Я не могу. Не могу больше быть здесь, видеть ее, чувствовать ее.

– Прости, – закидываю за голову руки и морщусь, – прости, пожалуйста.

Я ухожу. Вырываюсь из комнаты и несусь по лестнице, стирая кровь о джинсы. Мне нужно

лишь вырваться на свежий воздух, и тогда, возможно, станет легче, проще.

– Мэтт? – Джейсон недоуменно вскидывает брови. – Что ты...

Не останавливаюсь. Бегу к выходу и решительно отталкиваю от себя дверь. Солнце в меня

вонзается яркими стрелами. Такое яркое, такое теплое. Я не видел такого солнца уже несколько

недель, и оно выглянуло сейчас. В тот момент, когда Ари перестала дышать.

– К черту, – лицо перекашивает от боли, – к черту все, наплевать.

Я иду по улице. Бегу по улице. Уношусь все дальше от того, что прорывается внутрь и

разрывает на куски. Я уношусь от друзей, от правды, от воспоминаний, которые должны были

стали чем-то хорошим, но все это дерьмо, смысла ни в чем не было, я не постиг план Мойры, не

понял мотивов Ноа. Люди на моем пути умирали несправедливо. Они умирали жестоко. Мы

сражались за каждого, но проигрывали. Да мы только и делали, что падали и вставали. Опять

падали и опять вставали. Но больше нет сил вставать. Ради кого?

Судорога сжимает легкие, я спотыкаюсь и в исступлении валюсь на колени. Я ведь... Я ведь

до сих пор чувствую запах ее кожи. Вижу цвет ее волос и глаз. Я слышу ее смех.

Горблюсь и зажмуриваюсь изо всех сил, и мне внезапно кажется, что со спины меня

обнимают ледяные руки. Но я не оборачиваюсь. Не оборачиваюсь, потому что знаю: