Смирительная рубашка для гениев

– Ну что, выведешь человека?
– повторил свой вопрос Вахромей.
– А-то мне идти нужно, электрические дела стоят. Вся ж больница на мне.

– Санитары с психиатрами - мои первые враги, - сказал безногий.
– Костыляй потихонечку по своим электроделам. Так и быть, выведу дядьку.

Вахромей вышел.

– Узбек?
– спросил у меня инвалид.

– Нет.

– Тогда, проходи, дядька, садись.

Он указал на низенький стул напротив. Я сел, скрестив, явно лишние здесь ноги по-турецки.

– Меня Коляном зовут, - сказал инвалид, наливая себе новую рюмку водки.
– Выпьешь?

Я кивнул и тоже назвал свое имя, но инвалид не обратил на это внимания.

– Ты, дядька, как к галлюцинациям относишься?
– спросил он, когда мы выпили.

– Да нормально, - ответил я, закусывая бутербродом с колбасой. Я сильно проголодался и сейчас ел с удовольствием. От водки сразу стало хорошо и как-то все безразлично. За сегодняшний день мне не раз пришлось пережить стрессовые ситуации, и алкоголь сейчас пришелся как нельзя кстати.

– Ты клади себе картошки с мясом, - указал Колян на большую кастрюлю, стоящую посреди стола.
– Не стесняйся.

Некоторое время Колян молча смотрел на то, как я ем.

– Ты, дядька, их не обижай.

– Кого?

– Ну, галлюцинации инакомыслящие. Они к нам в квартиру из психушки бегут. Их там лекарствами и электрошоком из людей изгоняют, так они у нас в квартире спасаются и ходят здесь, бродят ночами. Кто на постоянное жительство устраивается, кто так, вроде тебя, перекантоваться. Ты не стесняйся, ешь, - махнул он мозолистой рукой.
– Мне поварихи приносят все объедки, что от психов остаются, чтобы не выкидывать. Ты, дядька, еще накладывай.

Я поперхнулся, но чтобы не обижать хозяина, съел еще пару ложек и поставил тарелку на стол.

Бесшумно отворилась дверь, и в комнату вошел смуглый черноволосый человек. Остановившись на пороге, он растерянно оглядывался по сторонам.

– Узбек?!
– увидев его, спросил Колян.

– Узбек, - охотно признался тот.

– Тебе не сюда, басурман, - Колян взял бутылку, чтобы налить по новой стопке, - тебе в другую комнату.

Человек молча, покорно вышел.

Комнату узбекским рабочим сдавала старуха-соседка. Комната была десять квадратных метров, зато потолок почти трехметровый. Проживали в ней семьдесят-восемьдесят узбеков с семьями. В слабо освещенном коридоре они часто путали двери и, попав в комнату Коляна, ошалело останавливались на пороге, не зная, куда деваться от простора, - после своего жилища они чувствовали себя как на Дворцовой площади.

– Колян, а ты меня когда выведешь?
– спросил я, после того как дверь за узбеком закрылась.

– Куда?
– удивился Колян.

– Так домой. Вахромей сказал, что ты меня можешь вывести в город.

– Завтра, - кивнул инвалид.
– Завтра, дядька, завтра в город пойдем на заработки.

– А сегодня нельзя?

– Нет, никак, - помотал он головой.
– Сегодня у меня отдых уже. Рабочий день кончился. Трудовой человек имеет право на отдых, у нас в Конституции так написано.

Он отхлебнул пива из бутылки. Я не сразу обратил внимание на то, что Колян уже в сильном подпитии, движения его были неточными, он слегка покачивался корпусом и смотрел на меня недружелюбно.

– А чего ты, дядька, в халате в белом? Санитар?! Значит, это ты галлюцинации в квартиру нашу сгоняешь?..
– он сжал свои крупные натруженные руки в два огромных кулака.

– Да не санитар я никакой, - попытался защититься я.
– Да и халат мне дали, чтобы самому от санитаров убегать.

Я поднялся, снял халат, бросил в пыльный угол, с удовольствием пнул его ногой и сел на прежнее место. Кажется, это убедило Коляна, он, молча, налил мне и себе водки.

– Ну, давай, дядька, за здоровье галлюцинаций.

Что он имел в виду, произнося такой тост, я не понял, но выпил. Водку я пивом не запивал, зато Колян делал это за двоих. Приговорив из горлышка вторую бутылку, он вдруг с криком "Вот проклятая кошка!" швырнул опустевшей тарой в угол, туда, где лежал халат, но бутылка не разбилась, а откатилась к моим ногам. Я огляделся, но никакой кошки не увидел. Нужно сказать, что сидеть на низеньком стуле все равно, что на полу - было ужасно неудобно: мешали единственные во всей комнате ноги, и я ерзал, не находя удобного положения.

Коляну на первый взгляд было лет пятьдесят-шестьдесят, но выглядел он паршиво от нездорового образа жизни, вредных привычек и постоянных сквозняков в половые щели. От низкой жизни у него выработалась ненависть ко всему, что выше и до чего ему не дотянуться, а поскольку такого в окружающем мире было подавляющее преимущество, Колян был всегда зол и раздражителен. Он единственный в квартире водил дружбу с галлюцинациями, остальные соседи делали вид, что их не замечают, или гнали их вениками из своих комнат. Обиженные жизнью галлюцинации со всей больницы собирались у Коляна в комнате, появляясь вдруг неизвестно откуда и исчезая вдруг неизвестно куда. Были и регулярные галлюцинации - их Колян принимал с радостью, за исключением мальчика с вытекшим глазом, характера зловредного и пакостного - тот все время норовил что-нибудь стащить или испортить; да еще восьмилапой и двухголовой кошки, которая мяукала, шипела, и если не доглядел, тащила все со стола. Захаживали галлюцинации агрессивные - пугалки - жуть наводить, но Коляну они "до лампочки": не таких видывал. Поняв, что не на того напали, глюки-пугалки уходили искать кого-нибудь побоязливей. С алкогольного отделения, где лечили от "белой горячки", стайками прибегала всякая горячечная мелочь: говорящие таракашки, крохотные зеленые чертики в цилиндрах, мышата с рюкзачками на спине... Ну, это в основном после праздников: первого мая, дня конституции, дня библиотекаря, пожилого человека и других дней. И особенно, конечно, в новогодние каникулы. Тогда они шныряли везде, и никаким карбофосом их было не вытравить, а только переждать.

Несколько раз в неделю, когда у Коляна заводились денежки, заходила галлюцинация Зинка. Но вела она себя не как галлюцинация, а как вполне нормальная баба - ела, пила, бардачила, а когда выпивка и деньги заканчивались, исчезала. Правда, соседи говорили, что никакая Зинка не галлюцинация, а что живет она в соседнем доме с сожителем-алкоголиком, а Коляну только голову морочит. Но Колян привык к галлюцинации Зинке и переводить ее в разряд человекоподобных не спешил.

В свободное от пьянства и попрошайничества время Колян писал книгу. Книга называлась "Жизнь глюк". Уже многие годы, как только начал пить, а начал Колян задолго до того, как его ноги в желтых замшевых ботинках отделил от туловища трамвай тридцать первого маршрута, он изучал жизнь галлюцинаций.

Колян знал о глюках все, начиная от простейших слуховых с ругательствами, насмешками, угрозами, оскорблениями и незамысловатых осязательных - щекотки, ползанья по телу, уколов и укусов - до сложных, с дурашливыми инопланетянами и склизкими монстрами из других миров, приползающими с отделения от наркоманов-героинщиков и писателей-фантастов.

Находясь с галлюцинациями, как он считал, в дружественных отношениях и на короткой ноге, Колян выведывал у них тайны, которые они не рассказывали больше никому. Он ставил на проигрыватель заезженную пластинку Кристофа Виллибальда Глюка, которого из-за фамилии причислял к старинным галлюцинациям, и садился писать свою правдивую и реалистическую книгу.

Сейчас, выпив достаточное количество, Колян подобрался к тому рубежу, между патологическим опьянением и трезвостью, за которым начинал видеть галлюцинации и общаться с ними. Я заметил, что алкоголь возымел желаемое действие на хозяина комнаты, и он периодически вскидывал на меня глаза и вопрошал:

– А ты кто, дядька? Узбек?
– взгляд его вдруг падал в угол.
– Ах, ты, сволочь!!
– кричал он, зверски исказив лицо, и запускал туда тем, что попадалось под руку.
– Кошка восьмилапая, рыжая сволочь, тырит все подряд. Носки мои сожрала, тварь!