Смирительная рубашка для гениев

– Налево, налево, дядька, давай, - пришпорил меня обрубками Колян.
– Иначе я тебе башку разобью. Чего встал?! - бесчинствовал на мне инвалид.

Я действительно стоял истуканом уже несколько минут. Внезапно вернулось чувство реальности, я повернулся в ту сторону, куда указывал седок, которому нелепого нашего вида показалось недостаточно, и он раскрыл у себя над головой китайский зонтик от солнца. Под удивленными взглядами прохожих, тяжело ступая, я двигался по улице. Дети показывали на нас пальцами, хихикали девицы. Было мучительно стыдно.

– Ну, куда идем?
– спросил я, остановившись.

– Вон за тот угол поворачивай.

Мы оказались в узком переулке.

– Видишь бак помойный? Подойди-ка к нему на минутку.

– Мало тебе дряни!
– взбунтовался я.
– Еще из помойки набирать будешь?! Не пойду!

Невыносимо хотелось сбросить мерзкого урода на асфальт.

– Я тебе сказал - подойди к помойке. Иначе я тебе, дядька, фингал поставлю.

Колян повертел перед моим носом мозолистым кулаком, на который было что-то навешано.

Я нехотя подошел к баку.

– Э-эх! Прощай добро! И ты облегчись!
– гаркнул мне в ухо инвалид и бросил в бак ящик, за ним зонтик, туда же, жалобно звякнув одной струной, полетела треснувшая гитара. Я с удовольствием побросал в бак все, что у меня было, кроме седока, его бы я тоже с удовольствием отправил в бак и пошел налегке.

– Все хлам никак выкинуть не мог, - сказал у меня над ухом урод.
– Ну, а тут раз оказия случилась, разгрузили комнату. Ко мне дама одна из бомжих в гости напрашивалась, а у меня в комнате, как на помойке. Теперь, пожалуй, и даму можно...

Как мне хотелось шарахнуть его об асфальт и на голову наступить, но я сдержался, а вместо этого аккуратно спустил его на панель и прислонил спиной к помойному баку.

– Все, Колян, здесь мы с тобой расстаемся. Спасибо, что вывел.

Я протянул ему руку для прощания. Колян схватил протянутую руку своей мозолистой ручищей и вдруг, резко дернув, притянул меня к себе, заставив наклониться. Я почему-то подумал, что он хочет поцеловать меня на прощание, задергался, пытаясь вырваться, но инвалид держал крепко.

– Ты, дядька, видно в психушке совсем рехнулся, - задышал он мне в лицо запахом перегара.
– На что ты поедешь? У тебя даже на жетон денег нет. Тебя сразу в полицию заберут, как психа, и по инвентарным номерам на тапочках обратно в дурку. Хочешь обратно в дурку?!

Проговорив это, он оттолкнул мою руку. Но я так и остался стоять, согнувшись над инвалидом. Меня вдруг как током шарахнуло. А ведь Петербург не дурдом, в таком виде точно заберут в полицию и отправят обратно. Свобода опьянила, и сейчас Колян вылил мне на голову ведро ледяной действительности.

– И что же делать?
– растерянно спросил я.
– Может, ты мне дашь хотя бы на жетон. Я завтра отдам.

– У меня у самого...
– он демонстративно вывернул карман, там действительно ничего не было, кроме дырки.
– Но если хочешь, можешь заработать не то что на жетон - на ресторан китайский.

– Как заработать?

– Сядешь около меня и ничего делать не будешь. У меня там полицаи прикормленные, они нас не тронут.

– А меня?

– Не бзди. Ты со мной, дядька. Ну что, идем?

Просить милостыню в компании с безногим инвалидом не хотелось, а хотелось домой под горячий душ... но Колян был прав, в таком виде да еще без денег далеко не уйти.

– Ладно, залезай, - сказал я и, повернувшись к нему спиной, присел. Инвалид вскарабкался на меня, и мы двинулись в сторону Московского вокзала.

Опасения подтвердились: меня с Коляном за плечами останавливал каждый без исключения полицейский, встречающийся на пути. Но как оказалось, Коляна действительно знали все и, увидев его небритую рожу, выглядывавшую из-за моего плеча, отпускали с шуточками и прихохатыванием. Меня же он представлял как своего умственно неполноценного ученика. За утро Колян осточертел своей болтовней и наглым поведением, но мне ничего не оставалось, как терпеть.

Было тепло, светило солнышко, народ спешил на работу. По пути я пару раз опускал инвалида на асфальт передохнуть. Наконец, мы добрались до Московского вокзала и сели среди ларьков на фанерки, заранее припрятанные Коляном.

Усевшись по-турецки на свою фанерку, я буквально окаменел от стыда, опасаясь поднять глаза, Колян же наоборот стал нахально приставать к прохожим.

– Тетка! Эй, тетка, дай калеке на протез. Я вас в Чечне от басурманов защищал ... Дядька! Не пожалей денег воину-афганцу...

Мимо шли люди, девушки... были среди них и симпатичные. А вдруг кто-нибудь из знакомых увидит? Во позорище!

– Вот бы знакомый твой встретился, - как будто назло сказал Колян.
– Уж знакомый бы не пожалел денег.

Я промолчал - мне вообще не хотелось говорить с мерзким калекой.

– Ну, ты, дядька, понял, что тебе нельзя в метро ехать? Тебя враз заберут и обратно отправят. Так что на такси зарабатывай.

Он был прав, в метро ехать слишком опасно.

Поначалу мне казалось, что заработать на жетон дело совершенно немыслимое. Что уж говорить о такси. Первый час я сидел с протянутой рукой совершенно бесполезно. Ни одна сволочь рубля не дала, зато у Коляна дела шли неплохо. Попрошайничество его носило агрессивный характер.

– Ну чего, у тебя десяти рублей нет?!
– хватал он за брючину какого-нибудь прохожего.
– Не видишь, инвалид перед тобой?! Я еще контуженный на всю голову. Дядька, куда же ты?!.. Граждане! Подайте инвалиду у кого сколько есть!

И ему давали: умел он как-то устыдить прохожего, пробудить в нем совесть. Через час сидения ноги затекли, зато куда-то пропала робость, я с интересом стал смотреть на пешеходов.

Первой опустила мне в ладонь пятирублевую монетку девушка лет двадцати. Встретившись со мной взглядом, она смущенно достала из сумочки кошелек и, порывшись в нем, двумя пальчиками вытянула монету. Почему она протянула деньги именно мне, а не безногому неизвестно, но это оказалось чертовски приятно. Потом рубль протянул молодой человек, три рубля старушка, должно быть, сослепу. Я, конечно, походил на бомжа - в пижаме, тапочках на грязных босых ногах, со щетиной на лице, - но инвалиду давали все равно чаще. Постепенно меня охватил рыболовный азарт, я пересел подальше от Коляна и тоже стал приставать к прохожим, но такая техника попрошайничества давалась мне плохо, и я перешел на тягучие, проникновенные взгляды. Выставив вперед ногу в тапке, чтобы мешать народу проходить беспрепятственно, я провожал их жалобными взглядами. Карман пижамной куртки постепенно тяжелел от мелочи. Сколько денег мне надавали, я не знал. Инвалид, видя мои успехи, с завистью во взоре подполз поближе, может быть, впервые сожалея, что у него не имеется такой длинной ноги, чтобы мешать прохожим.

Несколько раз подходили полицейские, но Колян отмазывал меня. Полицейские, постебавшись, уходили. Потом мы, считая на парапете выручку, ели хот-доги, запивая их пепси-колой, заигрывали с девушками... Набралось у меня почти двести пятьдесят рублей - на такси не хватало, и я решил подзаработать еще.

Часы на башне Московского вокзала пробили десять вечера. Надо же, как за работой быстро пролетело время. Я поднялся, сунул под мышку фанерку, на которой сидел, и подошел к Коляну.

– Набрал, наверное, - сказал я, звякнув карманом с мелочью. Домой поеду.