Смуглая леди (сборник)

матовыми глазами.

Но он все еще колебался, нащупывая почву.

– Я до сих пор не понимаю, миссис Мэри, - сказал он искренне, разводя руками.

– Да нет, Мэри, просто Мэри, - повторила она так же тихо и настойчиво и вдруг

улыбнулась ему. От улыбки этой у него сразу зашлась голова, стало холодно и жарко и

неудобно стоять. Он взял ее за руку, выше локтя, - она не сопротивлялась - и голосом, неоднократно проверенным им в "Ромео", сказал:

– Я ведь три года ждал тебя, Мэри.

Она молчала.

Так они стояли и смотрели друг на друга. И все же было в ней что-то такое, что его

удерживало.

– Три года, - повторил он, скользя пальцами по ее руке, все выше и выше, к плечу и

шее.

– Врешь!
– вдруг сказала она негромко, но очень хлестко.
– Не смел ты меня ждать! Я

всегда прихожу к тем, кто меня не ждет.

"Сердится! Да ну же!" - быстро понял он и без всяких разговоров бурно обхватил ее и

поцеловал в лицо, - губы у нее были сжатые, неподатливые и холодные. Она молчала и не

двигалась в его руках. Он поцеловал ее еще раз, больно и крепко, и тут она ударила его по

щеке очень ловко и увесисто.

Он сразу же отскочил от нее на середину комнаты. Она усмехнулась, хотела что-то

сказать, но ничего не сказала и подняла обе руки и стала с затылка поправлять прическу.

Он стоял и молчал.

Она вдруг фыркнула, как разозленная кошка, и прошлась по комнате. Посмотрела-

посмотрела, подошла к стулу и, сошвырнув плащ, села верхом.

– Не особенно-то вы умелый, - сказала она сердито.
– Друг вашего величества куда

более тонок в обращении.

– Счастливец!
– вздохнул Бербедж. Он был серьезно растерян и не знал, что же ему

делать.

Она глядела на него жестко прищуренными, теперь совершенно ясными глазами. Она

сидела, он стоял, и так, снизу вверх, смотреть на него ей было неудобно. Кроме того, она

все-таки хорошо знала, что ей от него нужно, и теперь думала о том, что без шага с ее

стороны у них ничего не получится. Уж слишком робеет.

Тогда она пальцем поманила его к себе. Он подошел и неуверенно посмотрел на нее.

Она вынула тонкий батистовый платок, свернула его в жгутик и, прищурившись, провела

им по его щеке. Щека была чистая, но она все-таки проделала это еще раз. Когда ее рука с

длинными ногтями царапнула его кожу, он слегка вздрогнул. Тут она и вторую руку

положила ему на плечо так, чтобы большой палец прямо касался ямочки на горле. Он

продолжал смотреть на нее дико, но все-таки недоверчиво.

– Ну?!
– Она наклонила голову набок. Тогда он решился наконец. Схватил и, сжимая, жестко поцеловал ее в горло.

Она слабо охнула, и тогда он понял, что все неожиданности позади. История идет к

обычному концу.

Словно теряя сознание, она откинула голову, слабо мотая ею так, что губы его

пришлись в ямочку на горле. Тут он почувствовал, что ноги у него подкашиваются,

слабеют, тело ее тяжелеет у него в руках. Схватил и потащил.

"Фрейлина королевы, - быстро и воровато подумалось ему.
– И сама ведь пришла.

Комнату сама нашла". И вдруг вспомнил: "А Билл?" Но мысль эта была побочная, очень, очень случайная, и сейчас же с торжеством он подумал другое: "Да, Билл-то и поэт, и

друзья у него все вон какие, и за этой леди он гоняется уже около пяти лет, и стихов

исписал целую тетрадь, а так ничего у него и не вышло. Я же - простой актер, и вот она -

моя". Он бормотал что-то несвязное, мало относящееся к обстоятельствам, но уже

подходил момент, когда и это бормотание было не нужно и должны были говорить только

руки. Тут она гибко развернулась, как пружина, и не легла, а села на кровать и поправила

волосы.

– Сумасшедший!
– сказала она совершенно трезвым, ясным голосом.
– Разве для этого

я вас звала сюда?

– А?..
– начал совершенно сбитый с толку Бербедж, но говорить ему было уже трудно, он задыхался и начинал понимать, что, пожалуй, Биллу действительно приходилось

несладко с этой черной змеей.

Она крепко, по-мужски, положила ему руки на плечи и сказала:

– Я вас позвала вот для чего: лучше всего, если вы завтра в театр не пойдете.

Он поглядел на нее. Она сидела неподвижно прямая, спокойная. Эта внезапная

перемена поразила его много больше, чем самое предложение не ходить завтра в театр. Он

даже не спросил ее: почему же, собственно, не ходить?

Она снова поправила волосы и встала.

– Играете-то вы хорошо, - сказала она с упреком, - много лучше Билла, но целуетесь...

– она не докончила.

– Тоже лучше?
– быстро спросил Бербедж.

– Не знаю, посмотрим, - ответила она загадочно и так, что он опять тяжело двинулся к

ней, но она подняла руку, и он остановился.

– Только не сегодня, - сказала она.
– А завтра я жду ваше величество ровно в десять

часов.

– Где?
– спросил Бербедж.

– Здесь же. Огонь будет потушен, но вы постучитесь, и когда я спрошу: "Кто?" - вы

ответите: "Ричард".

– О!
– восхищенно сказал Бербедж.

– И еще одна просьба к вашей милости: если вы увидите мистера Виллиама, то

передайте ему эту записку, но только наедине.

– Это уже неприятное поручение, - сказал Бербедж.

Она не расслышала. Она подошла к окну и отдернула занавеску.

– Желаю доброго пути вашему величеству.

IV

Уже доходило до драки. Уже кто-то вскочил на табуретку. Уже опрокинули жбан, и

рыжее пиво хлестало со стола. Уже хозяин бегал между столиками и орал: "Я не позволю!

Чтобы в моем заведении!.." Тогда кто-то развернулся и дал ему по затылку.

В это время он вошел, и никто его не заметил.

Он быстро огляделся.

Драка шла кругами. Поднимались самые дальние столики. Люди вставали, и кто сразу

нырял в круг, кто шел, чтобы посмотреть, что же там случилось. А впереди словно забил