Смуглая леди (сборник)

злосчастная записка попала в руки к вам. Я ее спросил: "Зачем это вам понадобилось?" - а

она ответила мне: "Поймите, что я не хочу больше притворяться. Мне это надоело. От кого

вы меня прячете? От какого-то балаганного шута! Нет, вы просто трус!" Я ответил ей: "Но

вы же, Мэри, три года прожили с ним!" Она тогда рассмеялась мне прямо в лицо и

презрительно сказала: "Да вы совсем с ума сошли!"

– И вы поверили ей?

– Клянусь, поверил, - сказал Пембрук, - теперь сам удивляюсь себе.

Очень долго, что-то несколько десятков секунд, они неподвижно смотрели в глаза

друг друга и молчали. Первым опустил голову Пембрук. Ему было очень не по себе. Он и

не знал, что ему так трудно рассказывать о ней.

– Черт знает, что за женщина!
– сказал он тускло.

– Ну, дальше, - сказал Шекспир. Поднял со стола бронзовый шар, подбросил его и

поймал.

– Я прикажу зажечь свет, - сказал Пембрук и вышел.

Шекспир продолжал сидеть за столом так же неподвижно, как и раньше. Поднял

длинное гусиное перо, попробовал конец его на пальце и стал расщеплять ножом.

Откинувшись на спинку кресла, он издали наблюдал за своими пальцами: красивыми и

длинными, из которых один был украшен крупным, грубым кольцом. Вернулся Пембрук, за ним шел слуга со свечами, бутылкой и двумя бокалами. Шекспир поднял глаза на

Пембрука, продолжая расщеплять перо.

– Вот, - сказал Пембрук, неловко беря из рук слуги поднос и ставя его на стол.
– Сейчас

попробуем. Открой и иди.

Слуга выхватил глиняную пробку и вышел.

Пембрук до краев налил два тяжелых серебряных бокала и один протянул Шекспиру.

– Как раньше, - сказал он, улыбаясь.
– Да?

Шекспир отпил большой глоток и поставил бокал на стол.

– Она вас сильно мучила?
– спросил он спокойно.

Пембрук осушил свой бокал разом, залпом, так что даже несколько багровых капель

пролилось на его воротник. На стол бокал не поставил, а забыв о нем, продолжал держать

в руке.

– Сильно ли мучила?
– спросил он, вдумываясь.
– Вы, Билл, и понятия не имеете, что

это за женщина.
– Он поставил бокал на стол.
– Вы знаете, она приходила ко мне одетая

мужчиной.

– Что вы?
– спокойно удивился Шекспир.

– Да, да, кажется невероятным, но это так. Короткое платье, длинный белый плащ на

нем, перо на шляпе - и пожалуйста! Чем не юноша? И знаете, она совершенно не

смущалась. Раз она повстречалась с моей матерью и раскланялась. Только вот шпагу

носить она не умеет, - прибавил он с недоброй и горькой усмешкой.
– Путается в ней и

запинается. Она ведь по характеру мало все-таки походит на мужчину.

– Что же, и долго ходила она к вам?
– спросил Шекспир.

– Ну!
– взмахнул рукой Пембрук.
– Разве есть у нее что-нибудь длительное? Нет,

конечно. Потом она вдруг решила, что ей неудобно встречаться со мной здесь: дескать, моя мать как-то не так на нее посмотрела при встрече. Заметьте, она сначала заставила

меня поссориться с матерью, а потом уже потребовала, чтобы я приходил к ней на

свидания в "Сокол". Она там сняла комнату на имя своего... ну, знаете, этого длинного

парня, который сегодня передал вам записку. Она вырвала его из долговой тюрьмы, и

теперь он привязался к ней, как собака. Вот мы и встречались в каком-то вороньем гнезде, под самым чердаком. Там стояла такая грязная, мерзкая кровать, что...
– его передернуло.
–

И ведь всегда она была такой чистоплотной!
– крикнул он с настоящей болью.

Опять оба помолчали.

– Вот почему я и попал сегодня в этот вертеп, с конфузливой улыбкой робко сказал

Пембрук. Ему было, видимо, очень неудобно перед своим другом, который, конечно, уже

понял все.

Не смотря на него. Шекспир залпом выпил все, что осталось в бокале, и поставил его.

Напиться, что ли?

– Налейте!
– приказал он Пембруку.

Пембрук вылил ему остатки, сам он уже порядком захмелел. Сидел развалившись,

свесив руки через спинку кресла.

– Вот тут и началось все, - сказал он.
– Сначала она приходила аккуратно и была так

нежна и предупредительна, что я целый месяц ничего не знал и не помнил, - только она!

Вы знаете, какая она бывает, когда захочет отравить? А потом вдруг стала запаздывать: сначала ненадолго, а потом на час, на два. Я сидел и ждал ее в этом вороньем гнезде, а

когда сказал ей, что это мне надоело, она только рассмеялась мне в лицо. "А я зашла

только на минутку - предупредить, что не могу быть сегодня".
– "Отчего?" - "А ее

величество сегодня делает новую прическу, и я должна присутствовать". Вы понимаете, она и не скрывала, что лжет. Тогда я взял ее за руки. "Слушайте, - сказал я, - не забывайте, Мэри, что я вам не клоун. Со мной это не выйдет. Понимаете, никак не выйдет..." Вы же

знаете эту ее проклятую улыбочку, когда только чуть-чуть, при сомкнутых губах, в уголках

губ показываются острые зубки... "А что вы сделаете, если я вас обманываю? А вот я

люблю не вас, а того клоуна. Убьете меня?" Я рассмеялся ей в лицо и сказал: "На кой

дьявол мне это нужно? Я выгоню вас отсюда метлой, как шлюху, вот и все". Она мне

ответила: "А вы не посмеете".
– "Ох, это я-то не посмею? А хотел бы я знать, почему?" А

она спокойно: "Мой слуга вас проколет шпагой, и вы вытечете, как помойная бочка". Вы

знаете, Виллиам, в такие минуты мне трудно отвечать за себя. И вот я размахнулся...
– Он

мучился и мотал головой. Его тошнило всей этой мерзостью, которая, как муть,

поднималась из глубины его памяти.
– Понимаете, я нарочно хотел, чтобы это вышло как-