Снег и виноград. О любви и не только

А еще всё гудит тобой.

Ты читаешь, читаешь стихи...

И шатает субтропиков дух,

Духота или влажность кружит,

И дрожит средостение душ,

И телесной истомой блажит.

И никак тут не устоять,

Если двое - стихи и прибой.

И уже наших рук не разъять,

И не страшно в прибой за тобой.

Что тут скажешь, кроме « Браки совершаются

на небесах » ? Воплощенная женственность,

Антонина вскоре вступает в новый период

любви, который я назвала бы сдачей на

милость победителя:

Где бы найти мне бумаги такой,

Тонкой и чуткой бумаги,

Чтоб трепетали строка за строкой

Чувств моих белые флаги.

Чувства мои, признающие плен

Вымысла, света и тени,

Так и стремятся подняться с колен,

Чтобы упасть на колени.

Вполне могла бы печататься, вполне! В той

же недавно рожденной « Юности » . И была

бы замечена, не сомневаюсь. Что помешало?

Какое редкостное внутреннее свойство?

То, из-за которого подалась после школы не

в литераторы, а в экономисты? То, из-за которого

только проходила мимо литинститута,

а одолеть короткую лестницу и подняться на

кафедру творчества не отважилась? Видимо,

стеснялась — засмеют: кто, мол, в юные годы

не пишет стихов? Тоже нашлась Ахматова...

Влюбленный поэт, старший по возрасту и поэтическому

опыту, потом назовет это свойство

полузабытым ныне словом: стыд. Скажет о

своей избраннице то, что редко можно услышать

от мужчины: « Струя огня, прикрытая за-

стенчиво «Дрожащими ладонями стыда » . Имеется

в виду - стыдливость в любви. Но то, что

особенно проявляется в страсти, вообще присуще

природе данного человека.

Если бы потребность в стихописании

была бы чем-то наносным, Тоня вскоре бросила

бы это занятие. Рождение дочери Марины,

бытовые и жилищные трудности, служба,

обязанности жены и дочери немолодых родителей,

втянутость в московский, всё рас16

ширяющийся с ростом его известности круг

мужа, шумящий неуёмными писателями, художниками,

музыкантами, киношниками -

есть от чего голове пойти кругом. Но она продолжала

писать. Для себя и самых близких.

И никогда не делала себе скидок. Доверяла

бумаге свою боль, свои надежды, мысли, догадки.

Углубилась в свою родословную. Стихами,

похожими на молитву, попрощалась с

отцом, матерью, погибшим братом. И вдруг

ощутила себя не просто бытописателем -

таких хватает в литературе. Горячий ток времени,

творящаяся на глазах история поставили

ее лирическую душу перед вопросами

сего дня и, не убоюсь этого слова, вечности.

Вот тут заслуга всегда размышлявшего о Боге,