Сновидения

«Ощущаю себя в дураках…» — подумал он и протянул руку с растопыренными пальцами и открытой ладонью, почти коснувшись голубоватых лепестков растения. В его чувствах было мало занимательного, потому что мужчина не часто в кого-либо влюблялся. Если быть точнее, вообще не влюблялся до знакомства с Мэй Кавасаки, его нынешней головной боли. Всё до встречи с ней шло распрекрасно: Санеми не мешкал в своих действиях. Никогда не сомневался и не питал страха испытать пылкую страсть к кому-либо. Никто ранее не стеснял его свободы. Санеми держался строго и холодно, когда дело доходило до других, игнорируя редкие проблески чего-то человеческого внутри себя — не до сантиментов ему было. Потом всё рухнуло. Потому что в жизни Санеми появилась Мэй.

Однако, наслушавшись в пол-уха рассказов молодых холостяков, у Санеми возник вопрос, были ли его чувства теми самыми, о которых все подряд говорили. А если и были, то явно относились к числу не совсем простых: он желал её, эту женщину, просто из-за того, что она была Мэй. Поэтому она должна была принадлежать ему. Это она вторглась в его жизнь без дозволения и объявила смертоносную дуэль, в которой Санеми был заведомо проигравшим. Это из-за неё он сгорал от ревности и мучительно изнывал в объятиях ненависти, не понимая своё сердце.

«А если вместо неё оказался кто-нибудь другой, всё бы было точно так же?» — неоднократно задавался этим вопросом Санеми.

Он никогда не забудет, когда впервые ощутил в груди нечто инородное, ядом распространившееся по всему телу. Тогда эта женщина заговорила о чём-то, ветер растрепал её волосы, и сердце Санеми неожиданно заныло. Настолько сладко и нежно, что стало смешно — он не ожидал, что внутри него могло что-то зашевелиться, кроме клубков многолетней ненависти. В какой-то момент своей жизни Санеми дышал ей, этой Кавасаки, чувства к ней катились по жилам, закипая в сердце. Он почему-то робел и терялся, когда она была рядом. Часто злился и ждал, когда странное чувство утихнет. Но оно не смолкло, только сильнее разрослось, разогнав жгучую кровь по всему телу.

Санеми часто задумывался о том, как между ним и Мэй могло что-то сложиться. Хмурился и с горечью понимал — ничего бы не вышло. Он не мог представить их счастливыми вместе, а если и представлял, то только по раздельности. Всё привело его к тому, что сейчас было — Санеми оказался безнадёжно разбит и растоптан собственными переживаниями. В их последнюю встречу хватило одного случайного взгляда, чтобы понять: она — не любила, его — не любили. А он любил? Или просто хотел заполучить Мэй, одурманенный жадностью?

«Обязательно наступит завтра, — подумал Санеми, убеждая себя. — Завтра, в котором я и Мэй будем счастливы. Вместе или нет — роли не играет».

Вдалеке затрещали ветви, и мужчина спешно поднялся, привычно ощетинившись и выпрямив спину. Выглянула невысокая женская фигура, и она была настолько похожа очертаниями на Мэй, что у Санеми вмиг тоской защемило больное сердце. Но стоило той поднять голову, мужчина тяжело вздохнул.

«Не она, не моя, эта совсем иная. Дурак я, тот ещё глупец…»

Из чащи к нему вышла худенькая, молодая охотница с обеспокоенным выражением лица, чьё имя Санеми не помнил.

— Санеми-сама, я выполнила ваше поручение. — Она склонила голову в уважительном поклоне.

— Все готовы? — При слабом свете, пробившимся через густые ветви деревьев, он рассмотрел её тонкие брови и впалые глаза с длинным носом.

«У этой всё по-другому: глаза не сверкают, нос другой формы, брови тоньше, губы больше. Всё не то, совершенно не то, как я мог решить, что они чем-то похожи…» — думал и мрачнел в лице Санеми.

— Да, — коротко ответила охотница, не поднимая головы. Она боялась Санеми, как и многие другие.

— Сообщи, что сейчас выдвигаемся. — Мужчина тотчас отвернулся, показав, что разговор окончен. Девушка ещё ниже склонилась и попятилась назад на трясущихся ногах.

Туман наваждения, застилавший всё в сердце Санеми, вмиг рассеялся, стоило мужчине переключиться на более насущные проблемы. Некая сила загнала его и всех остальных охотников в чащу леса, лишив всякой мотивации на спасение. Он не помнил, как оказался здесь. Единственное, что осталось в голове мужчины — движимая воля, внушившая бросить все поручения и отправиться в неизвестном направлении. Пришёл в себя Санеми через силу, разбив густую пелену забвения, когда язык и горло осушились, а желудок стянуло голодом. Нечто инородное, поселившееся в голове охотника, назойливо толкало его в темень лесной чащи, вынудив отказаться от пищи и тёплого крова. Санеми не знал, сколько бы ещё выдержал. Когда он очнулся, то стоял на коленях у берега реки, скрипя зубами. Потребовалось немало усилий, чтобы заставить себя зачерпнуть ладонями помутневшую воду и влить её в своё горло. Как только жидкость промокнула уста, Санеми тотчас ощутил непреодолимую слабость и упал лицом в землю, провалявшись бессознательно ещё долгое время. После этого наваждение отступило, вернулась власть над телом. Мужчина смог позволить себе отыскать скудное пропитание на первое время. Лес не пестрил богатствами, приходилось заедать голод ягодами, грибами, зеленью и редкой дичью. Как бы он ни пытался найти выход, деревья словно по волшебству меняли расположение и заводили охотника в тупик.

Санеми осознал, что всему виной злодеяния неизведанного демона, когда повстречал на своём пути закаменевшие трупы охотников. Чем дальше он заходил вглубь леса, тем чаще находил охладевшие тела бывших товарищей. Их не тронула насильственная смерть в результате боя. Они оставались целыми и невредимыми, словно уснули разом одним днём. Изучив их осунувшиеся лица, Санеми пришёл к выводу, что все товарищи свалились замертво из-за голода и холода под влиянием демонического недуга, который пошатнул и мужчину лично. Охваченный яростью и беспомощностью, Санеми торопливо искал выживших, а когда находил, то изо всех сил пытался привести в чувства. В ход шли и слова, и пощёчины, и отпаивания водой, были хороши любые методы. Собрав вокруг себя небольшой отряд охотников, Санеми сразу позаботился о том, чтобы тела павших достойно захоронили. Вырыв голыми руками братскую могилу, он долго смотрел немигающим взглядом, как скрывались в земле бледные лица тех, кто когда-то был среди живых. Внутри Санеми кипели ярость и жажда мести. Каждый день он выдвигался в путь и испытывал удачу, пытаясь отыскать выход из злополучного леса.

«Может, сегодня нам повезёт? И мы вернёмся домой?» — подумал Санеми, и неожиданный огонёк надежды поселился в его сердце.

?????

Я и Мать глухо повалились на землю, и на короткий миг вспышка боли меня ослепила. Дьяволица попыталась высвободиться, но я быстрым толчком прижала её к траве и громко воскликнула.

— Не пущу! — Тонкая ткань кимоно треснула, обнажив белоснежное плечо Матери, которое тотчас покрылось уродливыми красноватыми волдырями из-за лучей солнца.

Дьяволица принялась выдёргивать руки и извиваться подо мной. Всё вокруг стремительно плыло и таяло в глазах. Меня тошнило и крутило, и я из последних сил удерживала под собой неугомонную злодейку. Её подлые приспешники трусливо извивались и шипели в тени поместья, не посмев кинуться ко мне из-за света. Теперь я и Мать оказались равны по силе несмотря на то, что я оставалась человеком, а она — демоном. Основное преимущество дьяволицы было в грёзах и разуме, а не в размахивании кулаками, последнее за которую компенсировали теневые слуги. Высвободив левую руку, Мать истошно завизжала, как раненное животное. В порыве она резанула когтями меня по лицу. Удар упал на мою щёку звонко и с размаху, настолько сильно, что в ушах загудело. Я задрожала и чуть не пошатнулась, ощутив, как холодную кожу обожгли дорожки крови.

— Даже не думай, что у тебя получится сбежать! — завопила я и попыталась схватить Мать за руку. Но та громко рыкнула и вырвалась, вцепилась руками в моё горло, опрокинула под себя и начала душить.

— Дрянь, дрянь, дрянь! — она рычала, позабыв о палящих лучах солнца, которые сдирали с неё живьём кожу. — Мерзавка! — завизжала она, и тени позади неё что-то неразборчиво зашептали. — Это имя… имя… Не смей произносить его!

— И что ты сделаешь? — Я зловеще сверкнула глазами. — Убьёшь меня? — и сипло засмеялась, оскалив кровавые зубы. На лице дьяволицы отразилось смятение, я с дрожью схватилась за кинжал и с размаху вонзила его по самую рукоятку в правую сторону живота Матери. — Твоя ошибка была в том, что ты никогда не видела во мне угрозу! — добавила я низким голосом и медленно повернула оружие, слегка нажала на механизм в кинжале и выпустила небольшую дозу яда глицинии. Потом резко вырвала его и широко улыбнулась, неотрывно наблюдая за вспыхнувшими чувствами в глазах демона. Мать разомкнула руки на моей шее, издала тихий хрип и приложила ладонь к своей ране, которая не затягивалась.

— Ты… — зашептала дьяволица, закатила глаза и повалилась на спину, задёргав в приступе конечностями. Потом резко оживилась и рывком перевернулась на живот, ползком попытавшись укрыться в тени.

— Ещё чего! — Я схватила её за ногу и сморщилась, когда мои пальцы с лёгкостью проткнули мягкую, липкую кожу дьяволицы, тающую под светом.

Я не успела договорить, когда Мать замахнулась свободной ногой и ударила ею меня в грудь. Я инстинктивно разжала свои пальцы, и этого хватило, чтобы проворная дьяволица вырвалась из моей хватки. Встав на четвереньки, она неестественно выгнула свои руки и ноги, издала дикий вопль и стремительно двинулась в сторону. Я быстро пришла в себя и бросилась за ней следом, подпрыгнула и накинулась на неё, начав хлестать руками по лицу, словно высекая розгами. Дьяволица слабела с каждой секундой — из-за смертоносных лучей солнца, сжигающих её живьём, и глицинии, чей яд успел не только проникнуть в кровь Матери, но и пропитать весь воздух. Дерево глицинии, цветущее позади нас, коварно раскинуло ветви, распугав всех приспешников дьяволицы и ослабив её чары. Я потянулась к своему кинжалу, чтобы нанести финальный удар, но Мать со свистом выбила оружие из рук, таращась на меня огромными глазами. Не успела я среагировать, как она впилась окровавленными пальцами в моё лицо и с силой вдавила правый глаз когтём. Горячая кровь брызнула по щеке и подбородку, я взвыла от боли, замахнулась кулаком и громко ударила им дьяволицу в нос. Потом второй рукой. И ещё, и ещё. Мать не сопротивлялась, даже не попробовала сбежать, только смотрела на меня нечитаемым взглядом через приоткрытые веки и дёргала головой при ударе.