Сновидения

Я неспешно пришла в себя и осторожно оглянулась по сторонам. Очередной, но уже нерадушный сон, без тепла принявший в свои объятия. Отчего же так больно? До сего времени единственное, что могло доставить дискомфорт — дуновение колючего ветра. И не было понятно — то ли смеяться в лицо новым ощущениям, то ли проклинать и плакать. Я уныло качнула головой, видя куда более отчётливо, чем в момент мучений. Земля была сухой, неживой, проплешинами покрытая жухлой травой, которая тянулась до горизонта уродливым, грязным покровом. И только старая хижина выбивалась из тошнотворного однообразия пейзажа: крыша прохудилась, доски местами сгнили и почернели, окна помутнели и потемнели от грязи. Было понятно, что здесь давно никто не жил. Это место было пропитано тоской и одиночеством, из-за чего дышалось намного тяжелее.

Ветер вмиг смолк, стало тихо, очень тихо, казалось, что самым громким источником звука стало собственное дыхание. И было в этой тишине что-то угрожающее и зловещее, предостерегающее перед большой бедой. Липкими лапами страх закрался в сердце, и я всей кожей ощутила, как мне не нравилось здесь. Тишина звенела, обволакивая с ног до головы, поэтому чей-то голос, который мог показаться приглушенным и тихим, прозвучал слишком громко.

— Мэй, — позвала меня старушка Микото, и я больше удивилась, чем испугалась. Прислушавшись, я нервно покрутила головой по сторонам, выискивая источник звука. Наконец, мой взгляд остановился на хижине. Будто почувствовав моё внимание, голос вновь зашелестел. — Милая, пожалуйста, помоги мне.

Ладони вспотели от напряжения, и я уже хотела сделать шаг навстречу голосу, но вовремя остановилась. В сердце начало закрадываться сомнение, а тело вновь пробило мелкой дрожью, но уже не от боли.

— Бабушка Микото? — сказала я сипло.

— Мэй, открой дверь, — вновь заговорила Микото, прогремев властно и требовательно, несвойственно для пожилой соседки. — Я не могу больше ждать. — И всё вокруг вмиг сделалось безмерно пугающим и жутким. — Пожалуйста, родная, помоги мне, — нестерпимо добавила, вмиг смягчившись, но на меня это не подействовало.

Я громко сглотнула ком в горле, сразу всё осознав, и сердце моё похолодело от ужаса. По ту сторону двери, в хижине, явно сидела не старушка Микото, и это пугало меня больше всего на свете. Нечто пыталось соблазнить меня, заставить отворить дверь и выпустить на свободу. Но что со мной будет, когда я покорно исполню прихоть?

— Нет, — низменно пролепетала я, сделав шаг назад, ощутив, как горячо и громко билось сердце. Всё тело кричало об опасности, вопило и просило броситься прочь — подальше от злополучного места. Голос пугающе стих, вновь окунув меня с головой в звонкую тишину, где каждая секунда с громом тянулась вечностью.

Тошнота комом подступила к моему горлу, и я зажала рот руками, когда существо вновь заговорило.

— Очень зря, — существо тихо зарычало. — Непослушная, какая непослушная, — продолжило оно, и голос начал приобретать безобразные, злобные ноты, в которых не осталось привычной доброты Микото. — Плохо, очень плохо! — Я не выдержала и развернулась к хижине спиной, и нечто по ту сторону отчаянно и громко заскреблось. — Скоро, совсем скоро, всё случится, наивная девчонка! — залепетал нечеловеческий голос, а потом разразился хохотом, срываясь и завывая, переходя на нечто демоническое, проникающее в самое сердце.

Оставаться здесь дальше мне не хотелось. Не желая испытывать судьбу, я, не оборачиваясь, смело зашагала вперёд. Не хотелось дожидаться того часа, когда зло из хижины выбралось бы на свободу, встретившись со мной лицом к лицу. Шаг перешёл на бег, и я рванула, не пожалев себя и сил. Подальше от этой хижины, существа, кошмара, которые колючим холодом дышали в спину. Бежала я, не оборачиваясь, до тех пор, пока простор голых земель не уступил беспросветной тьме. Настолько глубокой и всепоглощающей, что не было видно ни ног, ни рук. Очнувшись словно от долгого сна, я растерянно оглянулась. Хотя оглядываться было не на что. Куда ни посмотри, везде одна чернота: ни силуэтов, ни очертаний пейзажа.

Деваться было некуда, бесшумно, словно кошка, я продвигалась вперёд сквозь завесу тьмы и ужаса.

Блуждала я долго, создавалось чувство, будто и вовсе безвольно тащилась кругами. Добрые мысли уже начали покидать мою голову, когда где-то вдалеке, игриво петляя, промелькнул огонёк света. В душе заискрилась радость, я стремительно ускорила свой шаг. Сам свет, будто пожирая тьму вокруг себя, начал стремительно разрастаться, я сощурилась, но не остановилась.

Тьма окончательно отступила, и я, вырвавшись из её плена, очутилась в длинном, узком коридоре. Стены были густо окрашены в рубиново-красный, от потолка до пола тянулись жёлтые линии, переплетаясь в замысловатые узоры, в очертаниях которых можно было заметить знакомые элементы злополучного ликориса. Цветка, поцелованного смертью, символизирующего несчастья и беды. Поговаривали, что начало этим цветам было положено на землях, впитавших в себя кровь падших воинов. Я зябко поёжилась и прижала оледеневшие руки к груди. Вот бы Кёджуро был рядом! Как же сейчас не хватало его добрых, ободряющих слов! Сказал бы он, что всё в порядке, я бы искренне поверила, прогнав из сердца все горестные мысли, страхи и волнения. Хотелось его присутствия рядом!

Полутёмный коридор завершался массивной высокой дверью, и я, не дожидаясь новых сюрпризов от сновидений, двинулась вперёд. Создавалось впечатление, что это место, как и старая хижина, было забыто человечеством: пол под ногами ныл и скрипел, краска на стенах облупилась, отчего рисунок выглядел куда более уродливо и устрашающе. Но, несмотря на это, нигде не было ни грязи, ни паутины. Лёгкий сквозняк, похожий на чужое дыхание, коснулся моей шеи. Но я знала, что позади не было ни окон, ни дверей, поэтому рвано толкнула дверь вперёд, влетев в помещение.

Это была комната — скромная, светлая и чистая. Ни мебели, ни окон, только пара ламп в стенах и потолке, да длинный стол, ломящийся от яств. Я шумно втянула носом воздух, насыщенный дивным ароматом блюд, и обернулась назад — двери уже не было.

Молчание нарушил знакомый голос:

— Вкусно! Очень вкусно!

Я резко обернулась и еле сдержала радостный вскрик, в носу защипало, и мне хотелось расплакаться от облегчения.

С аппетитом уплетая еду, в конце стола почётно сидел Кёджуро. Он был таким же, как и всегда: восторженным, радостным и громким. Но я настойчиво не могла избавиться от ощущения, что что-то было не так.

— Вкусно! — бодро закончил мужчина, добивая миску с удоном. — Очень вкусно! — И сразу же надкусил такояки. На меня он не обратил внимание. Казалось, что главной жизненной целью для него было поедание вкусной еды.

— Ты не представляешь, что со мной приключилось только что. — Я проигнорировала недобрые предостережения, зазвеневшие в сердце. Оживлённо расправив плечи. — Столько всего произошло! — заговорила чуть громче. — Слышишь? — Но никакой ответной реакции не последовало.

Я аккуратно опустилась на стул рядом с немногословным собеседником, словно пушинка, и выжидающе замерла. Мой робкий взгляд осторожно метнулся за спину мужчины, позади которого располагалась широкая, деревянная дверь, почему-то выбивающаяся из общей композиции.

— Очень вкусно! — повторяя эти слова как мантру, Кёджуро надкусил японский омлет, и я раздосадовано начала кусать губы.

— Пожалуйста, не игнорируй меня, — добавила я чуть тише и протянула руку в молящем жесте, чтобы дотронуться до плеча мужчины, но та прошла сквозь его тело.

Изумлённо вскинула брови и вновь повторила попытку, но результат оказался неизменным. Мои руки свободно проходили сквозь милого спутника, яства и стол. Для мужчины я оставалась незримой и неосязаемой, когда тот продолжал беззаботно есть, ни о чём не подозревая и вкусно причмокивая. Еда не кончалась, опустевшие тарелки снова и снова наполнялись доверху сытными блюдами.