Сновидения

— Ну что, признаёшь, что преследуешь меня? — вновь заговорил Санеми, и в его голосе скользили игривые и издевательские ноты.

— Мне так стыдно. — Я сразу подхватила его настроение, наигранно приложив тыльную сторону руки ко лбу, раскаявшись в преступлениях.

— Другое дело. — И он усмехнулся, удовлетворённо приняв мою шутку.

Я весело захохотала и подняла лицо к небу, на душе стало значительно легче. Обстановка резко разрядилась, я и Санеми начали налаживать непростое знакомство. Разговоры неслись ни о чём: о бытовых, незамысловатых вещах, о добрых шутках и прочих мелочах. Кёджуро научил меня важным истинам, одной из которых являлась умеренная дистанция, требующая не лезть насильно к чужому или ближнему в душу. Как бы ни было любопытно, я не могла нарушить эти неписанные правила, сама не зная причину. Санеми оказался неплохим мальчиком. Несмотря на грубость, вспыльчивость и общую колючесть, в нём сохранялась человечность. Но с Санеми всё ещё было сложно, даже представить страшно, через что пришлось пройти этому ребёнку — на душе у него виднелись глубокие раны.

Безлюдные улицы петляли лабиринтом, постепенно прячась в густоте деревьев. Тянулись к облакам пышные ели, плавно покачивались на ветру верхушки сосен. Солнце больше не палило, наоборот, ласкало ноги и руки. Широкая тропа становилась всё уже и извилистее, лавируя между нагромождённых камней. Воздух был свеж и чист, отрезвляя разум. Я вздохнула полной грудью и посмотрела на Санеми, который молчаливо шёл рядом. Вмиг в моих глазах отразилось нескрываемое, живое удивление, ведь мальчишка то открывал, то закрывал рот, активно жестикулировал и о чём-то энергично рассказывал. Но речи его до меня не доносились и оставались беззвучными, да и образ спутника стремительно растворялся, становясь с каждым шагом прозрачнее. Мальчик таял, исчезал на глазах, даже не замечая этого, будто бы мы были разделены таинственной стеной. Моя рука потянулась к расплывчатому образу ребёнка, но просочилась сквозь него. Всё происходило настолько резко и безумно, что я не поспевала удивляться или пугаться. Через мгновение мальчик и вовсе исчез туманной дымкой, не оставив за собой и следа. С его уходом пришёл холодный, солёный ветер, развивающий волной волосы. Лес поредел, стало намного светлее, вдалеке нарисовался скалистый обрыв, покрытый яркими и пахучими цветами.

В душу закралось непреодолимое чувство, словно молниеносно пролетели за одну ночь долгие годы. Я развела руки в стороны и запрокинула голову назад, вознеся взор к чистому небу. Слишком много событий для одной ночи. Я бы с превеликим удовольствием и дальше нежилась в светлых объятиях грёз, путешествуя по мирам, крепко взяв за руку Кёджуро. Единственная перемена, которая не будоражила болью сердце — это колючий Санеми. Ершистый ребёнок, на которого не получалось злиться, даже несмотря на все его слова и выходки. Когда я смотрела на него, мне хотелось верить, что даже самые вредоносные кактусы смогут когда-нибудь зацвести.

Я сделала несколько шагов вперёд и ощутила чрезвычайное удовольствие, как от нежной ласки тёплых рук, которое заполнило горячей волной всё сердце. Именно такие чувства я испытывала, когда милый Кёджуро находился рядом. Невыносимо захотелось услышать его низкий, тёплый голос и искрящийся смех. И сейчас он приближался ко мне — почти настоящий и живой, насколько это было допустимо в сновидениях. Я сделала рваный вдох, трепетно и рвано, пытаясь совладать с эмоциями. Меня как огнём полоснуло, и я зажмурилась, не оборачиваясь. Кёджуро всегда появлялся неожиданно и не сразу, словно специально изводил меня этим.

Трава зашелестела, медленно, с опущенными глазами подошёл со спины мужчина. От нахлынувших чувств я вспыхнула и затряслась мелкой дрожью, низко склонив голову и не сдержав жгучих слёз. Все пережитые страхи вмиг опрокинулись на меня, смешавшись тяжёлым комом на сердце. Мужчина томительно молчал, и на лице у него отпечатком отразилась тревога, нескончаемо терзающая изнутри холодной печалью.

— Мне тебя так не хватало… — Обида и тоска с горечью пропитали мои слова.

— Прости меня, милая Мэй, — прошептал он едва слышно и обвёл меня странным взглядом, нечитаемым и совершенно новым, который как будто пытался отыскать ответ на что-то.

— Мне было очень страшно. — Я крепко ухватилась за рукав его пиджака.

Мужская рука едва заметно дрогнула, тёплые пальцы осторожно потянулись к моей маленькой ладошке, но вовремя остановились, так и не притронувшись. Вместо этого Кёджуро положил свободную ладонь на мою голову и рвано потрепал по волосам.

— Не бойся, я не дам тебя в обиду! — бодро пытался утешить он меня, широко улыбнувшись. Я смахнула выступившие слёзы и слабо улыбнулась в ответ.

Наши силуэты таяли в лучах заходящего солнца — алые, жёлтые полосы света окрасили вечернее небо. Тогда я искренне понадеялась, что подобные происшествия больше не никогда повторятся, но кто знал, что всё это — только начало самых тёмных сновидений.

?????

Целый день погода гневалась на мир: лил дождь, небо содрогалось от раскатов грома, по улицам неслись редкие прохожие. Мне нравилось наблюдать за пасмурной картиной из тёплого дома. Если бы в моей душе играли спокойствие и радость, то обязательно бы вытащила свой любимый, тёплый плед и приготовила лакомство детства — горячий шоколад с зефиром в старой кружке, изрисованной ромашками и пчёлами. Последний элемент был самым важным, без него бы волшебная сладость не удалась.

Но сейчас мне было не до мимолётных радостей, на душе безобразно скреблись бесы, а в голове крутился ураган из самых тёмных и жутких мыслей. Вместо тёплого и ленивого вечера я предпочла изнурительную уборку, которая бы выбила из меня все силы и негативные чувства. Для последних нашёлся повод: меня всё чаще начали терзать навязчивые и отчаянные идеи, связанные с миром сновидений. Я только пыталась завязать всю черноту из головы в тугой узел и выкинуть в самый дальний угол, так она навязчиво возвращалась ко мне, как по велению чужеродной силы. Словно кто-то настойчиво нашёптывал мне на ухо и внушал мысль: «грёзы реальны, обернись и протяни руку, и ты получишь всё, чего только пожелаешь». Я крутилась в колесе терзаний, осознав, что начала против воли воспринимать сны, как нечто большее. Я стала зависима от сновидений и некоторых обитателей. Разум отрезвлял и приводил в чувства, когда сердце навязчиво твердило, что всё не так просто. Как бы ни был холоден мой ум, он давал слабину, постепенно проседая под нескончаемым и тревожным напором эмоций. Против воли я начинала верить своему сердцу, которое сладостно твердило, что счастье было совсем близко, стоило вновь окунуться в нежные грёзы. Все эти новые и дикие рассуждения медленно, но стремительно толкали меня к сумасшествию.

— Ох, милая, посмотри! — раздался бодрый голос старушки Микото, которая присоединилась к энергичной уборке, хоть я её об этом и не просила. — Это же та самая тетрадь, — радостно воскликнула она, игнорируя моё угрюмое настроение.

Я лениво обернулась на её голос, сразу осознав, о какой тетради шла речь. Это был личный дневник моей матери, один из немногих отголосков прошлого, который сохранился после её ухода. Бабушка Микото восхищённо поговаривала, что матушка бережно заполняла эту тетрадь, когда была ещё совсем малышкой, заботливо и внимательно выводя каждую ровную буковку на строчке. Как бы старушка ни нахваливала старания моей матери, я не смогла прочесть все эти труды. Слишком болезненно и мучительно было осознание, что я держала в руках записные мысли и чувства родного человека, которого давно уже не было в этом мире. Именно поэтому дневник был благополучно забыт мной на самой незаметной полке и на долгие годы.

Микото с трепетом осмотрела памятную вещь, смахнув морщинистой рукой с обложки пыль.

— Не знаю, что твоя мама там писала, но делала она это так часто! Особенно, когда оставалась у меня на ужин. Твоя бабушка иногда задерживалась на работе во времена молодости, — с ностальгией хохотнула она, улыбнувшись своим мыслям.

— А ты не знаешь, что она туда записывала? — Я вытянула шею и наклонилась вперёд.

— Ох, нет! Не заглядывала. — Старушка отмахнулась. — Золотце, а ты его ни разу не открывала? Твоя мама этого очень хотела и ждала, когда ты вырастешь, — грустно сказала она и кулаком протёрла глаза.

Я отложила стопку идеально выглаженной, чистой одежды, от которой слабо пахло порошком и мылом. Рано или поздно я бы открыла эту злополучную тетрадь, погрузившись в хаотичный поток материнских мыслей, но разные обстоятельства противились этому: то решимости и воли не хватило, то дела затянули с головой, а после утраченное зрение и неприятные последствия, от которых и вовсе запал иссяк. Одно я не могла понять: почему этот дневник был настолько ценен, что матушка хотела показать его мне лично?

Микото задумалась.

— Хотя, нет, что-то я припоминаю. — Старушка по привычке приложила морщинистый палец к подбородку. — Твоя мама придавала большое значение сновидениям.

Нескрываемый интерес промелькнул на моём лице.

— Сновидениям?

— Да, милая. — Соседка коротко кивнула, а потом потянулась к деревянной коробке, где теперь хранились письма и документы, чтобы переложить туда памятную вещицу. Мне хватило секунды, чтобы принять порывистое решение.

— Постой. Мне бы хотелось… — Я потупила взгляд, и надежда зашевелилась внутри меня. А вдруг во всём, что происходило со мной в грёзах, был какой-то смысл, и мама могла дать ответы на мои вопросы? Эта ситуация, выбросившая меня за пределы разумного, окунув с головой в поток абсурдных предположений, вызвала кривую улыбку. Я настойчиво хваталась за призрачные грёзы и никак не могла отпустить их.