Приглядываясь осторожноК подробностям небытия,Отстаивая сколько можноСвое, как говорится, «я»,Надеясь, недоумевая,Отбрасывая на ходу«Проблему зла», «проблему рая»,Или другую ерунду,Он верит, верит… Но не будемСбиваться, повышая тон.Не объяснить словами людям,В чем и без слов уверен он.Над ним есть небо голубое,Та бесконечность, вечность та,Где с вялой дремой о покоеО жизни смешана мечта.<1952>
«Ни
музыки, ни мысли… ничего…»
Ни музыки, ни мысли… ничего.Тебе давно чистописанья мало,Тебе давно игрой унылой стало,Что для других – и путь, и торжество.Но навсегда вплелся в напев твой сонный, —Ты знаешь сам, – вошел в слова твои,Бог весть откуда, голос приглушенныйБыть может смерти, может быть любви.
Дополнения
«Облака»
(1916)
«Вот так всегда, – скучаю и смотрю…»
Вот так всегда, – скучаю и смотрюНа золотую, бледную зарю.Мне утешений нет. И я не болен, —Я вижу облако и ветер в поле.Но облако, что парус, уплыветИ ветер, улетая, позовет:«Вон там Китай, пустыни и бананы,Высоким солнцем выжженные страны».И это жизнь! И эти кружеваМне заменяют бледные слова,Что слушал я когда-то, вечерами,Там, над закатами, над облаками!Но не могу я вспомнить тишины,Той боли, и полета, и весны.
«Скоро день. И как упрямо…»
Скоро день. И как упрямоВолны держат пароход.Ветерок от ВалаамаЗвон малиновый несет.Скоро в путь. А путь не страшен, —Ведь по ладожским волнамМимо деревень и пашенК синим, ясным куполам.Тонкий звон, звени и падай,Чтоб не потерять пути,Помоги, Врагиня ада,От лукавого уйти!Сладок воздух, тесны кельи,На траве медведь лежит!Празднуй, празднуй новосельеУбегающий во скит!
«В зоологических садах орлы…»
В зоологических садах орлы,В тяжелых кольцах, сонные летают,С прута на ветку – будто со скалы —Перелетят и снова засыпают.Как мне скучна их царская красаИ декорации глухой печали,И пар над Альпами, и небеса,Что раздираемых ягнят видали!Я маленькую птицу, воробья,Поймаю в клетку, напою водою.Пусть он чирикает, поет. А яОкошко разноцветное раскрою.
«Так тихо поезд подошел…»
День был ранний и молочно-парный.
Ин. Анненский
Так тихо поезд подошел,Пыхтя, к облезлому вокзалу,Так грустно сердце вспоминалоВесь этот лес и частокол.Все то же. Дождик поутру,Поломанные георгины,Лохмотья мокрой парусиныВсе бьются, бьются на ветру,А на цепи собака воет,И выбегает на шоссе…Здесь, правда, позабыли все,Что было небо голубое.Лишь помнит разоренный дом,Как смерть по комнатам ходила,Как черный поп взмахнул
кадиломНад полинявшим серебром.И сосны помнят. И скрипят,Совсем как и тогда скрипели, —Ведь к ночи ранние метелиУж снегом заметали сад.
«Так беспощаден вечный договор…»
Анне Ахматовой
Так беспощаден вечный договор!И птицы, и леса остались дики,И облака, – весь незапевший хорО гибели, о славе Эвридики.Так дни любви обещанной прошли!Проходят дни и темного забвенья.Уже вакханок слышится вдалиТяжелое и радостное пенье.И верности пред смертью не тая,Покинутый, и раненый, и пленный,Я вижу Елисейские поля,Смущенные душою неблаженной.
Ночи
I
Как трудно вечером дышатьИ думать! И ночами тоже,Когда чугунная кроватьСовсем на катафалк похожа.А в комнатах, во тьме ночнойКакая тишина! Ты слышишь, —Лишь за шкафами, под стенойСкребут отравленные мыши.Слабея, с ядом на зубах,Грызут зеленые обои…Я только слушаю. Но страхМне тоже не дает покоя.И так всегда. Встаю тайком,Иду скрипучими шагамиК окну, – и вижу за стекломПростое розовое пламя.И страшно грустно, близко, тут,Под окнами проходит пенье, —То братья бедные бредутНа Волково успокоенье.
II
Ведь только тюльпана упал цветок,Лишь белой луной засветились плиты, —– Быть может, сюда не входил никто,Но завтра найдут человека убитым.Что же, и это полночный бред,И это мои полночные муки?А там… у стены… леди МакбетЗачем ломает красные руки?Так страшно знать, что поток временСвой дикий гнев всегда возвращает,И сорок веков погребенный стонНочью дрожит и нас оглушает.
«Не знал и не верил в Бога…»
Не знал и не верил в Бога.Так, видно, мне суждено,Но ветер принес тревогуВ высокое мое окно.Я вижу: леса и водыИ неба мертвый покой,Я помню: ранние годы,Раннее слово «голубой»…И вот, – ничего не надо.Поет, поет тоска,И дорога вьется из адаЧерез пыльные облака.А рекам уж нет истокаИ воздух – тяжелый свинец.Я стою у высоких оконИ знаю: это конец.
«Под глухой, подавленный гул…»
Под глухой, подавленный гулБыл сон покоен и долог.Но кто-то лодку толкнулИ отдернул тяжелый полог.И, удивленный, теперь я плыву,В тишине по звездам гадаю,И камни, и лес, и траву,И небо, и снег вспоминаю.Как знать? Печальный ли пленНайду в грядущем тумане,Или чудная лодка станетУ золотых Вавилонских стен?Так, удивленный, плыву и гадаю,И птичий слежу полет,На звезды смотрю, – и не знаю,Куда же лодка плывет?