Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы

НИЩИЕ ДУХОМ

Он же сказал: иди. И, выйдя из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу. Мудрость наша — липкость книжной пыли, Без живого запаха флакон. Никогда узлов мы не рубили, Не шагали через Рубикон. Хитрый, робкий, осторожный табор, Трех идей томительная нудь, — Никогда нам, никогда нам за борт К светлому виденью не шагнуть! Ящички без всякого секрета, Всякой мысли куцые концы, — Мы не рыбари из Назарета И не мудрецы, а хитрецы. Руку другу мы не подавали, Страшным словом насмерть не клялись, Наши лица в рамочном овале Кажутся мне мордочками лис. Нам, как в панцирь, заточенным в муку, Краткий день отжевывать в беде, И не нам протягивает руку Светлый Бог, идущий по воде!

ЭПИЛЕПТИК

И снова радость хлынувшего света В моей безглазой, бездыханной тьме!.. За что мне это, и откуда это, Какая весть пришла в каком письме? Никто не пишет в адрес мой забытый, Заброшен я в селении глухом. Лишь раз в году в ворот чугунных плиты Стучится кто-то голубым перстом. И я бегу, весь трепет, беспокойство, На черный камень моего крыльца, И прянет свет — моей болезни свойство От дивного, от чудного лица. По жилам пламень пробежит летучий, Вселенная раскроется мне вся, И вскрикну я, забившийся в падучей, Такого знанья не перенеся. Куда и кто взносил единым взмахом, Зачем низвергнул с высоты назад? И люди на меня глядят со страхом, И я угрюмо опускаю взгляд.

Всё настойчивее и громче…»

Всё настойчивее и громче, Всё упрямей тревоги вой… Вижу гибель свою, как кормчий Видит глыбу перед собой. Доведу ли кораблик малый Под желанные небеса Или ринутся снова шквалы Изорвать мои паруса? Знаю только — свое неважно, На любую готов игру, Но доверен руке отважной Драгоценнейший тайный груз! И стальное мое бесстрастье — Закаленная страсть его! — Это счастье мое, а счастье — Сила, правда и торжество! Даже гибель и та чудесна, И напрасен тревоги вой: Погибая, я стану песней, Поднимающей, заревой!

ПОНУЖАЙ [111]

Эшелоны, эшелоны, эшелоны, — Далеко по рельсам не уйти!.. Замерзали красные вагоны По всему сибирскому пути. В это время он и объявился, Тихо вышел из таежных недр, Перед ним богатырем склонился Даже гордый забайкальский кедр. Замелькал, как старичок прохожий, То в пути, то около огней, — Не мороз ли, дедка краснорожий, Зашагал вдоль воткинских саней. Стар и сед, а силы на медведя — Не уходят из железных рук!.. То идет, то на лошадке едет, Пар клубится облаком вокруг. Выбьешься из силы — он уж рядом!.. Проскрипит пимами, подойдет, Поглядит шальным косматым взглядом И за шиворот тебя встряхнет. И растает в воздухе морозном, Только кедр качается, велик… Может быть, в бреду сыпнотифозном Нам тогда привиделся старик. А уж он перед другим отрядом, Где-нибудь далёко впереди, То обходит, то шагает рядом, Медный крест сияет на груди. — Кто ты, дедка? Мы тебя не знаем, Ты мелькаешь всюду и везде… — Прозываюсь, парень, Понужаем, Пособляю русскому в беде. ________ …Догоняют, настигают, наседают, Не дают нам отдыха враги, И метель серебряно-седая Засыпает нас среди тайги. Бороды в сосули превращались, В градуснике замерзала ртуть, Но, полузамерзшие, бросались На пересекающего путь! Брали села, станции набегом, Час в тепле, а через час — поход. Жгучий спирт мы разводили снегом, Чтобы чокнуться под Новый год. И опять, винтовку заряжая, Шел солдат дорогой ледяной… Смертная истома Понужая, Старика с седою бородой!

111

Понужай. Понужай (сиб.) — холод, принуждающий человека двигаться, ибо иначе человек замерзает насмерть.

ЛОДОЧНИК [112]

Гол по пояс. Бороденка Отгорела и бела. Кормит лодка-плоскодонка Два размашистых весла. Где вы, унтерские лычки, Заработанная честь? До последней переклички Отвечал из строя: Есть! До последнего привала Наготове, начеку. Чья рука передавала Из Полесья к Колчаку? Чья рука переносила Через милый отчий дом? Что за мужество и сила В этом облике простом. Год за годом!.. Без умолку Бранным бредом стонет явь До китайского поселка, До последнего: Со… ставь! Разбрелась по свету рота, Как по небу облака… Мужика спасет работа, Сын степного мужика. Эти руки, эта лодка, Трудовые пятаки, Марширующие четко Волны Сунгари-реки. Коротки в июле ночи, Краток отдых на песке. Снова сердце память точит, И опять оно в тоске. Снится горький дым биваков, Ветер, утренняя рань, Путь из Люблина на Краков И от Омска на Казань. Тянет, тянет давний омут, Огневой водоворот: Нет ни Родины, ни дома, А война — еще зовет! Машет всхлестом алых зарев, Хлынув памяти в глаза… Полно, воин государев, — Не российская гроза!.. Не сибирская зарница Кличет славу и беду, — Перевернута страница В девятнадцатом году. Та страница в злую полночь Перечеркнута судьбой. Льются годы, годы-волны Заливают нас с тобой! Ни движенья, ни забвенья, Только памяти набат: Неразрывны с прошлым звенья, Бедный лодочник-солдат! Ты в плену у грозной силы, Но и согнутый в кольцо — В неких списках до могилы: — Налицо!

112

Лодочник.Ср. с рассказом Несмелова «За рекой» (см. т. 2 наст. изд.).

ИНТЕРВЕНТЫ [113]

Серб, боснийский солдат и английский матрос Поджидали у моста быстроглазую швейку. Каждый думал: моя! Каждый нежность ей нес И за девичий взор, и за нежную шейку… И врагами присели они на скамейку, Серб, боснийский солдат и английский матрос. Серб любил свой Дунай. Англичанин давно Ничего не любил, кроме трубки и виски… А девчонка не шла; становилось темно. Опустили к воде тучи саван свой низкий. И солдат посмотрел на матроса как близкий, Словно другом тот был или знались давно. Закурили, сказав на своем языке Каждый что-то о том, что Россия — болото. Загорелась на лицах у них позолота От затяжек… А там, далеко, на реке, Русский парень запел заунывное что-то… Каждый хмуро ворчал на своем языке. А потом в кабачке, где гудел контрабас, Недовольно ворча на визгливые скрипки, Пили огненный спирт и запененный квас И друг другу сквозь дым посылали улыбки. Через залитый стол неопрятный и зыбкий У окна в кабачке, где гудел контрабас. Каждый хочет любить — и солдат, и моряк, Каждый хочет иметь и невесту, и друга, Только дни тяжелы, только дни наши — вьюга, Только вьюга они, заклубившая мрак. Так кричали они, понимая друг друга, Черный сербский солдат и английский матрос. 1920

113

Интервенты.Как и перепечатанное с небольшими разночтениями в этом же сборнике стихотворение «Морские чудеса» (см. сб. «Уступы»), относится к владивостокскому периоду творчества поэта: первая публикация его (по словам самого Несмелова, которые подтверждены de visu) имела место в газете «Голос родины» от 4 марта 1920 года под заголовком «Соперники». По утверждению автора, это первое стихотворение, появившееся в печати под псевдонимом «Арсений Несмелов» (см. в воспоминаниях «О себе и о Владивостоке», т. 2 наст. изд.). В наши дни во время американо-югославского конфликта превратилось в популярную песню (в тексте песни ключевая строка была изменена: «Югославский солдат и английский матрос»).

СТИХИ О ХАРБИНЕ [114]

I Под асфальт сухой и гладкий, Наледь наших лет, Изыскательской палатки Канул давний след… Флаг Российский. Коновязи. Говор казаков. Нет с былым и робкой связи, — Русский рок таков. Инженер. Расстегнут ворот. Фляга. Карабин. «Здесь построим русский город, Назовем — Харбин». Без тропы и без дороги Шел, работе рад. Ковылял за ним трехногий Нивелир-снаряд. Перед днем Российской встряски, Через двести лет, Не Петровской ли закваски Запоздалый след? Не державное ли слово Сквозь века: приказ. Новый город зачат снова, Но в последний раз. II Как чума, тревога бродит — Гул лихих годин… Рок черту свою проводит Близ тебя, Харбин. Взрывы дальние, глухие, Алый взлет огня, — Вот и нет тебя, Россия, Государыня! Мало воздуха и света, Думаем, молчим. На осколке мы планеты В будущее мчим! Скоро ль кануть иль не скоро — Сумрак наш рассей… Про запас Ты, видно, город Выстроила сей. Сколько ждать десятилетий, Что, комуберечь? Позабудут скоро дети Отческую речь. III Милый город, горд и строен, Будет день такой, Что не вспомнят, что построен Русской ты рукой. Пусть удел подобный горек — Не опустим глаз: Вспомяни, старик-историк, Вспомяни о нас. Ты забытое отыщешь, Впишешь в скорбный лист, Да на русское кладбище Забежит турист. Он возьмет с собой словарик Надписи читать… Так погаснет наш фонарик, Утомясь мерцать!

114

Стихи о Харбине (I–III).Современная китайская историческая наука не считает принятую в российской историографии дату основания Харбина (1898) датой именно основания современного города, — впервые упоминается (как поселение) в китайской документации в 1864 году; однако для русских эмигрантов в Харбине факт основания Харбина как железнодорожного центра Маньчжурии возле КВЖД никогда не подвергался сомнению; строился город под руководством русских инженеров, но рабочими на его строительстве были по преимуществу китайцы. «Назовем — Харбин…»— современная китайская наука возводит название города к маньчжурскому словосочетанию, означающему «длинный остров» (т. е. такой, каким видится на карте).

ПОХИТИТЕЛИ

Бессилие окраин. Скользких троп Скрещение на пустыре. Крапива. Заводской вышки облысевший лоб С громоотводом топким, как рапира. Корчма. Ступени. Нависает свод. Слоистый дым. Колючих взоров наглость. Письмо, печать… И на печати — под Лобастым черепом — две кости накрест. Безжалостность окраин. Главаря Рычащий шепот… Дотлевает запад. Показывает ночь у фонаря Двоих бродяг в широкополых шляпах. И — «ах!» (как в пропасть). Хладная гроза Причмокиванья, смакованья сдула. Как шпага, устремляется в глаза Гипнотизирующий палец дула. По пустырям. Из бесфонарной мглы Навстречу мчат строенья и ограды, И двое в масках, опустив стволы, Над жалкой жертвой скрещивают взгляды.

ХУНХУЗ [115]

О жене и матери забыл, Маузер прикладистый добыл И, тугие плечи оголя, Вышел за околицу в поля. Те же джунгли этот гаолян, Только без озер и без полян. Здесь на свист хунхуза — за версту Свистом отзывается хунхуз. Было много пищи и добра, Были добрые маузера, Но под осень, кочки оголя, Сняли косы пышный гаолян. Далеко до сопок и тайги Наседали сильные враги, И горнист с серебряной трубой Правильно развертывает бой. И хунхуза, сдавшегося в плен, Чьи-то руки подняли с колен, Связанного бросили в тюрьму, Отрубили голову ему. И на длинной жерди голова Не жива была и не мертва, И над ней кружилось воронье: Птицы ссорились из-за нее.

115

Хунхуз. Хунхуз (букв. «краснобородый») — разбойник. Иногда для устрашения обывателей хунхузы красили бороды в красный цвет, отсюда и название.

ОКОЛО ЦИЦИКАРА [116]

По дороге, с ее горба, Ковыляя, скрипит арба. Под ярмом опустил кадык До земли белолобый бык. А за ним ускоряет шаг И погонщик, по пояс наг. От загара его плечо Так коричнево горячо. Степь закатом озарена. Облака — как янтарь зерна, Как зерна золотистый град, Что струился в арбу с лопат. Торопливо погружено, Ляжет в красный вагон оно, И закружит железный вихрь, Закачает до стран чужих. До чудесных далеких стран, Где и угольщик — капитан, Где не знают, как черный бык Опускает к земле кадык, Как со склона, с его горба, Подгоняет быка арба. Так и тысячи лет назад Шли они, опустив глаза, Наклонив над дорогой лбы, Человек и тяжелый бык.

116

Около Цицикара.Цицикар — маньчжурский город; построен в 1691 году к северу от западной ветки КВЖД, в 359 км от Харбина. В Цицикаре Несмелов периодически жил в 1925–1928 годах. Довольно мрачное его описание содержится в главе VI поэмы «Нина Гранина».

ПЕСНИ ОБ УЛЕНСПИГЕЛЕ [117]

В.К. Обухову

I По затихшим фландрским селам, Полон юношеских сил, Пересмешником веселым Уленспигель проходил. А в стране веселья мало, Слышен только лязг оков, — Инквизиция сжигала На кострах еретиков. И, склонясь на подоконник, — Есть и трапезам предел, — Подозрительно каноник На прохожего глядел: «Почему ты, парень, весел, Если всюду только плач? Как бы парня не повесил На столбах своих палач…» Пышет. Смотрит исподлобья. Пальцем строго покачал. «Полно, ваше преподобье! — Уленспигель отвечал. — Простачок я, щебет птичий, Песня сёл и деревень: Для такой ничтожной дичи Не тревожьте вашу лень». II С толстым другом, другом верным, Полон юношеских сил, По гулянкам и тавернам Уленспигель колесил. Громче дудка, резче пищик, — Чем не ярмарочный шут? Вопрошал испанский сыщик: «Почему они поют? Что-то слишком весел малый. Где почтительность и страх? Инквизиция сжигала Не таких ли на кострах?» И при всем честном народе (Мало лиц и много рыл) — «Полно, ваше благородье! — Уленспигель говорил. — Не глядите столь ощерясь, Велика ль моя вина? Злая Лютерова ересь Не в бутылке же вина?» Но когда, забывшись с милкой, Ник шпион к ее ушку, Звонко падала бутылка На проклятую башку. III С дудкой, с бубном, с арбалетом, Полон юношеских сил, То солдатом, то поэтом Уленспигель колесил. Он шагал землею фландрской Без герольда и пажа, Но ему Вильгельм Оранский Руку грубую пожал. Скупо молвил Молчаливый, Ус косматый теребя: «Бог, к поэтам справедливый, Ставит рыцарем тебя!» Шляпу огненного фетра Скинул парень не спеша: «Я — не рыцарь, ваша светлость, Я — народная душа! Буря злится, буря длится, Потопляет берега, — Правь победу, честный рыцарь, Опрокидывай врага. Нету жребия чудесней, И сиять обоим нам, Если ж требуются песни, Прикажи — я песни дам». IV Гей, палач, не жди, не мешкай, Завивай покрепче жгут: С истребляющей усмешкой Уленспигели идут. Кровь на дыбе — ей точило, На кострах — ее закал, Бочке с порохом вручила Огневой она запал: — На! Довольно прятать силу, Львистым пламенем взыграй: Верных чествуй, слабых милуй, Угнетающих карай. Пусть рычат — не верьте в гибель: Не на вас — на них гроза… И хохочет Уленспигель В узколобые глаза: «Поединка просит сердце, Маски кротости — долой… Герцог Альба, черный герцог, Ты со шпагой, я — с метлой!» Пил и пел. Рубил. Обедал. Громоздился на осла. И веселая победа Уленспигеля несла. V Уленспигель, Уленспигель, Не всегда ли с той поры Ты спешишь туда, где гибель, Палачи и топоры? И от песен на пирушке, От гулянок, ассамблей С фитилем подходишь к пушке На восставшем корабле. Меткой шуткой ободряешь, Покачаешь головой — И, как искра, вдруг взрываешь Весь запас пороховой. Так. Живая сила ищет Бега. Уровни растут. У плотины встанет сыщик И каноник встанет тут. Но, как знамя, светит гезам Пламенеющий берет: — Никаким не верь угрозам, Для бессмертных смерти — нет! Где ты нынче? В песнях, в книге ль Только твой победный знак? Где ты, тощий Уленспигель, Толстый Ламе Гоодзак?

117

Песни о Уленспигеле (1–5).Несмелов использует не основную, прижившуюся в России форму имени национального героя Фландрии (Уленшпигель, букв. «зеркало совы»), но приближенную к оригинальной нидерландской, — так же, как и имя его спутника «Ламме Гоодзак» вместо привычного» «Гудзак». В. К. Обухов— Василий Константинович Обухов (1905–1949), харбинский поэт и прозаик, автор сборника стихотворений «Песчаный берег» (Харбин, 1941). Вильгельм Оранский(1533–1584) — деятель нидерландской революции, первый глава независимых Нидерландов. Герцог Альба— Альварес де Толедо Фернандо, герцог Альба (1507–1582), испанский полководец, правитель Нидерландов в 1567–1573. Пытался подавить Нидерландскую революцию.