Этот листик был с ВостокаВ сад мой скромный занесен,И для видящего окаТайный смысл являет он.Существо ли здесь живоеРазделилось пополам,Иль напротив, сразу двоеПредстают в единстве нам?И загадку и сомненьяРазрешит мой стих один:Перечти мои творенья,Сам я — двойственно един.
«Но скажи, писал ты много…»
Зулейка
Но скажи, писал ты много,И козявок пел и бога,Ясен почерк, точен слог,От строки до переплетаВсё — тончайшая работа,Чудо каждый твой листок!Ну, и в каждом для кого-тоБыл любви твоей залог?
Хатем
Да,
от глаз, к любви манящих,Алых губ, зубов блестящих,От улыбки, как весна,Стрел-ресниц, кудрей, как змеи,Белой груди, гордой шеиСколько раз душа пьяна!Но и в каждой новой фееСнилась ты мне, ты одна.
«Восходит солнце, — что за диво!..»
Зулейка
Восходит солнце, — что за диво! —И серп луны обвил его.Кто сочетал их так счастливо?Что значит это волшебство?
Хатем
Султан — он в далях тьмы безмерныхСлил тех, кто выше всех высот,Храбрейших выделив средь верныхИ дав избранникам полет.Их счастье — то, чем мы богаты,И мы с тобой — как плоть одна.Коль друга Солнцем назвала ты,Приди, обвей меня, Луна!
«Любимая! Венчай меня тюрбаном!..»
Любимая! Венчай меня тюрбаном!Пусть будет он твоей рукой мне дан.И шах Аббас, владеющий Ираном,Не знал венца прекрасней, чем тюрбан.Сам Александр, пройдя чужие страны,Обвил чело цветистой полосой,И всех, кто принял власть его, тюрбаныПрельщали царственной красой.Тюрбан владыки нашего коронойЗовут они. Но меркнет блеск имен.Алмаз и жемчуг тешат глаз прельщенный,Но наш муслин — их всех прекрасней он.Смотри, он чист, с серебряным узором.Укрась чело мне! О, блаженный миг!Что вся их мощь? Ты смотришь нежным взором,И я сильней, я выше всех владык.
«Немногого прошу я, вспомни…»
Немногого прошу я, вспомни —Земное все ценю равно,А то немногое давно мнеЗемлей услужливой дано.Люблю и шум на дружном пире,И тихий дом без суеты,Но дух мой радостней и шире,Когда с тобой мои мечты.Тебе империи гигантскойТимур бы власть и силу дал,И груды бирюзы гирканской,И гордый бадахшанский лал,И, мед хранящие в избытке,Сухие фрукты Бухары,И песен Самарканда свиткиТы принимала б как дары.Я госпоже Ормуза новойПисал бы с острова о том,Как, весь в движенье, мир торговыйРасцвел, твой украшая дом.В стране браминов неустанноТрудился б рой и жен и дев,В шелка и в бархат ИндостанаТебя роскошно разодев.И землю, камни, щебень разныйИскусный жег бы ювелир,Чтобы, создав венец алмазный,Тебя украсить, как кумир.Из моря б жемчуг доставали,Ныряя, дерзкие ловцы,Чтоб ты не ведала печали,Диван сзывали б мудрецы.И все коренья и куреньяТекли б из самых дальних стран,Чтоб ты в восторге нетерпеньяВстречала каждый караван.Но ты, пресытившись их видом,Усталый отвела бы взгляд.Кто любит, — я секрет наш выдам,Лишь другу неизменно рад.
«Мне и в мысли не входило…»
Мне и в мысли не входило,Самарканд ли, Бухару —Не отдать, отдать ли милойЭтот вздор и мишуру.А уж царь иль шах тем паче —Разве дарит землю он?Он мудрее, он богаче,Но в любви не умудрен.Щедрым быть — тут дело тонко,Город дарят неспроста:Тут нужна моя девчонкаИ моя же нищета.
«Красиво исписанным…»
Красиво исписанным,ЗолотообрезнымДерзким моим листкамТы улыбалась.Простила, что хвастаюЛюбовью твоей и моимВ одной тебе обретенным счастьем.Простила милое самохвальство.Да, самохвальство! Оно смердитЛишь
для завистников,Для раздушенных друзейИ собственного вкуса.Пусть радость бытия сильна,Радость от бытия сильнее,Когда ЗулейкаМне дарит безмерное счастье,Бросая мне свою любовь,Как мяч;Его ловлю яИ ей бросаю в ответСебя, посвященного ей.Вот то прекрасное мгновенье!И вновь отрывает меня от тебяТо армянин, то франк.Но дни поглощает,Но годы длится,Пока я вновь создаюТысячекратноВсе то, что ты расточила.И снова свиваюСчастья пестрого жгут,Который на тысячу нитейТы распустила, Зулейка!Здесь перлы поэзии,Те, что мне выбросилСтрасти твоей могучий прибойНа берег жизни пустынный.Искусными пальцамиТонко подобранные,Сплетенные с золотомИ самоцветами,—Укрась ими шею и грудь!Они — дождевые капли Аллаха,Созревшие в скромной жемчужнице!
«Раб, народ и угнетатель…»
Зулейка
Раб, народ и угнетательВечны в беге наших дней.Счастлив мира обитательТолько личностью своей.Жизнь расходуй как сумеешь,Но иди своей тропой.Всем пожертвуй, что имеешь,Только будь самим собой.
Хатем
Да, я слышал это мненье,Но иначе я скажу:Счастье, радость, утешенье —Все в Зулейке нахожу.Чуть она мне улыбнется,Мне себя дороже нет.Чуть, нахмурясь, отвернется —Потерял себя и след.Хатем кончился б на этом.К счастью, он сообразил:Надо срочно стать поэтомИль другим, кто все ж ей мил.Не хочу быть только рабби,В остальном — на твой совет:Фирдоуси иль Мутанаби,А царем — и спору нет.
«Как лампадки вкруг лавчонок…»
Хатем
Как лампадки вкруг лавчонокЮвелиров на базарах,Вьется шустрый рой девчонокВкруг поэтов, даже старых.
Девушка
Ты опять Зулейку хвалишь!Кто ж терпеть такую может?Знай, не ты, твои слова лишь —Из-за них нас зависть гложет.Хоть была б она дурнушка,Ты б хвалил благоговейно.Мы читали, как ДжемилюПомутила ум Ботейна.Но ведь мы красивы сами,С нас портреты вышли б тоже.Напиши нас по дешевке,Мы заплатим подороже.
Хатем
Хорошо! Ко мне, брюнетка!Косы, бусы, гребни этиНа хорошенькой головке —Словно купол на мечети.Ты ж, блондинка, ты изящна,Ты мила лицом и станом,А стройна — ну как не вспомнитьМинарет, что за майданом!У тебя ж — у той, что сзади —Сразу два различных взгляда.Каждый глаз иначе смотрит,От тебя спасаться надо.Чуть сощуренный прелестно,Тот зрачок — звезда, что справа,—Из-под век блестит лукаво.Тот, что слева, смотрит честно.Правый так и рыщет, ранит,В левом — нежность, мир, отрада.Кто не знал двойного взгляда,Разве тот счастливым станет?Всем хвала, мне все по нраву,Всем открыты настежь двери.Воздавая многим славу,Я мою прославил пери.
Девушка
Быть рабом поэту нужно,Чтобы властвовать всецело,Но сильней, чем это, — нужно,Чтоб сама подруга пела.А она сильна ли в пенье?Может вся, как мы, излиться?Вызывает подозренье,Что от всех она таится.
Хатем
Как же знать, чем стих навеян,Чем в глубинах дышит он?Чувством собственным взлелеян,Даром собственным рожден.Вас, певиц, хотя и хвалишь,Вы ей даже не родня.Вы поете для себя лишь,А Зулейка — для меня.