Собрание сочинений. Том 3

ПУРГА [73]

Я лучше помолчу,Пока растает лед,Что горному ключуПлатком заткнули рот,Что руки у рекиРазвязывать нельзя,Что нынче у пургиОслепшие глаза.Но я сказать могу,Что было б все иначе,Когда бы к нам в тайгуПурга явилась зрячей.От этих грозных горИ камня не оставив,Разбила бы заборИ выломала ставни.Гуляя здесь и там,Свою срывала б злобу,Взъерошенным клестамПришлось глядеть бы в оба.И зайцы в том краюНе смели б показаться.Куда-нибудь на югГнала бы их, как зайцев.И в снежной синей пенеТонули бы подрядОлени и тюлени,Долины и моря…

73

Написано в 1949 году на ключе Дусканья. Из самых, самых первых стихотворений, записанных мной, еще не боявшимся многословия.

КАРТОГРАФ [74]

Картограф выбрался на гору,Ночные звезды шевеля, —На высоту свою, с которойЧужою выглядит земля.Картограф горы ловит в клетку,Он землю ловко захлестнетГеографическою сеткойМеридианов и широт.Затем, чтобы магнитным ухомПрослушать внутренность земли,Ей распороть бурами брюхо,Сюда разведчики пришли.Придут небритые мужчиныНа этот меченый простор,Чтоб стали резкими морщиныНа потемневших лицах гор.Он у ветров тайги училсяДеревьям косы заплетать,Он мясом с птицами делилсяИ ястребов учил летать.Он у ручьев в грозу с дорогиБольшие камни убирал,Чтоб не сломать о камни ногиРучьям, бегущим возле скал.Он добирался до истоков,Где открывает ключ реку,Чтобы она лилась потокомИ к морю вынесла строку.Земля поставлена на картуИ перестала быть землей,Она лежит на школьной партеНе узнаваемая мной.

74

Стихотворение написано в 1949 году на Дальнем Севере, близ ключа Дусканья на левом берегу реки Колымы, где я работал фельдшером и впервые с 1937 года получил возможность одиночества и писал стихи день и ночь. Строфы были шатки, буквы не всегда уверенно вставали в строки, но сознание, что поэтическая сила, способность к стихосложению вернулась, наполняло великой радостью мою жизнь… Я ничего тогда не ждал от жизни — ни плохого, ни хорошею… Ждал только утра, чтобы писать снова и снова. Я записывал стихи в самодельные большие тетради из оберточной бумаги, сшитые той же нитью, что тачают оленьи торбаза, чинят валенки.

Тетради эти у меня сохранились. Нетвердость поэтической строчки, как мне казалось, была прямо связана с нетвердостью руки, отвыкшей от пера и привыкшей к совсем другому инструменту.

Возвращение в мир поэзии идет тем же путем, не может обогнать возвращения обыкновенных письменных навыков, которые тоже были утрачены, как и способность стихосложения, способность познания мира с помощью стихов. Возвращение этих навыков казалось мне — да и было — чудом, по сравнению с которым чудо поэзии, чудо искусства — второстепенное чудо.

Я с волнением перелистываю колымские свои тетради. Бурю чувств вызывают эти привезенные с Севера листочки с выцветшими буквами химических чернил.

* * * [75]

Кусты у каменной стеныКрошат листву передо мною,И камни дна раскаленыИ пышут банным душным зноем.Стоят сожженные цветыПод раскаленным небосводомИ ждут, чтоб наклонился тыИ вырвал их и бросил в воду.Или унес к себе домойОт этой жаркой, твердой тверди,Чтоб их не мучил больше зной,Хоть за минуту перед смертью.Чтоб там, в стакан вместясь с трудом,Зашевелили лепесткамиИ робко в комнате потомТебя глазами бы искали.И этот благодарный взглядТебе бы был всего дороже,Всех славословий и наградИ жизни всей дороже тоже.

75

Написано на Колыме в 1949 году. Одно из весьма дорогих мне стихотворений. Тут дело идет о больнице, где выздоравливают леченные тобою люди. Написано в Центральной больнице «Левый берег».

[76] РУБЛЕВ

Когда-то самый лучшийРоссийский богомаз,Что попадать наученНе в бровь, а прямо в глаз,Знакомых сельских модниц,Ведя на небеса,Одел под богородиц —Иконы написал.Конечно, он язычникБез всяких выкрутас,И явно неприличенЕго иконостас.Но клобуки и митрыЗнакомых мужиковСошли с такой палитры,Исполненной стихов,Что самый строгий схимник,Прижизненный святой,Смущен, как именинник,Подарка красотой.И Бог их не осудитХотя бы потому,Что их не судят люди,Любезные ему.И Петр, узнав АндреяПод ангельским венцом,Закрестится скорееИ ниц падет лицом.………………………….В картинной галерее,Где вовсе не собор,О тех же эмпиреяхЗаходит разговор.Стоят немея людиИ думают одно:Заоблачное чудоНа землю сведено.Все нам покажет сразу,Загадочно легка,Невежды богомазаНаивная рука.

76

Написано в 1949 году на Колыме, на ключе Дусканья, в самой первой тетради колымских моих стихов, самодельной, из оберточной бумаги.

* * * [77]

Я пришел на ржавый берегПеремятых рыжих скал,Где когда-то Витус БерингАдмиралом умирал.Где, весенней силой полны,Силой солнца и воды,Напряженно и безмолвноВыгибали спину льды.Океан упрятал телоПод саженный теплый лед,Заворочался в постели.Потянулся и встает.Ледяное одеялоРазрывает в лоскутки,Грозным гневом обуялыйТычет в небо кулаки.И взволнованные воды,Сотрясая якоря,Подбивают пароходыНа прогулки по морям.Океан затем разбужен,Что весною кораблиПлыть готовы хоть по лужам,Только б дальше от земли.Он затем весной разбужен,Что пролеживать бокаКруглый год совсем не нужноМорякам и рыбакам.Океан затем разбуженОт трехмесячного сна,Что уже слабеет стужаИ командует весна.Если б люди без флотилийПроводили свою жизнь —Океана б не будили,Без него бы обошлись…

77

Написано в 1951 году в Барагоне, близ Оймякона.

* * * [78]

Я устаю от суетыИ ухожу сбирать цветы.Я нахожу в любом цветкеСопротивление тоске.И я завидую ему —Немому другу моему.Цветок не вовсе даже нем,Но этих специальных темКасаться нынче не хочу.Цветы сбираю — и молчу.

ПЕГАС [79]

78

Написано в 1951 году на Колыме. Входит в «Колымские тетради».

79

Написано в 1954 году в Калининской области. Входит в «Колымские тетради». Запись из моего поэтического дневника.

Остановит лошадь конный,Дрогнет ветхое крыльцо,Исказит стекло балконаОтраженное лицоИ протянет всадник рукиПрямо к ржавому замку,Конь шарахнется в испуге,Брошен повод на луку.Вслед за солнцем незакатнымОн поскачет все вперед,Он по мостикам накатнымПерейдет водоворот.Ради жизни, ради слова,Ради рыб, зверей, людей,Ради кровью налитогоГлаза лошади своей.

* * * [80]

Не в пролитом море чернилМы ищем залоги успеха, —Мы ищем, что мир схоронил,Себе схоронил на потеху.Что он от других уберег,Таких же строителей жадных,Умеющих кайлами строкВрубаться в словарь беспощадно.Но золото скрыто на дно,И эту тяжелую тайнуЗаписывать нам сужденоВоистину только случайно.Случайно руда найдена,Хотя полноценна и щедра,И будто до самого днаЗемли открываются недра.И можно порвать черновикИ легкой походкою зверяУйти от могущества книг,В могущество леса поверя.

80

Написано в 1954 году в Калининской области. Входит в «Колымские тетради». Незатейливая мысль, высказанная в незатейливой форме. Для поэта очень трудно найти истинное равновесие между искусством и жизнью. Что тут дороже? Жизнь или искусство? И бывают ли тут противоречия? На этот вопрос поэт в течение своей жизни дает разные ответы. Вот это — один из ответов.

Если бы мои стихи опубликовывались в хронологическом порядке — то получилась бы убедительная картина развития моих поэтических идей. Но — почти невозможна публикация немедленная. А через несколько лет стихотворение тебе не так уж дорого, но возникла возможность напечатания именно этого стихотворения. И поэт уже не следит, передает ли эта старая формула его новые, сегодняшние взгляды. Есть поэты, для которых такой вопрос не существует. Но для классиков XIX века и великих лириков ХХ-го этот вопрос существовал, и весьма.

* * * [81]

Ощутил в душе и телеПервый раз за много летТишину после метели,Равномерный звездный свет.Если б пожелали магиДо конца творить добро,Принесли бы мне бумаги.Спички. Свечку. И перо.

КАМА ТРИДЦАТОГО ГОДА [82]

По камским берегам каемкоюЗвероподобные коряги —Сюжеты скульптора Конёнкова,Заполонившие овраги.По камским берегам острогамиСеленья врезаны ЕрмачьиИ солеварни те, что СтрогановУстраивал в краях казачьих.По камским берегам — строения,Навек пропитанные солью,И бархатные наслоенияЗеленой плесени Усолья.Посад Орел, откуда начатоЗавоевание Сибири,Где гений воинства казачьегоСтоял когда-то на квартире…Но бревна солеварен сломаныНе топором, а динамитом,И берега в рабочем гомонеТоропят новые событья.Ты, Кама, рыжая красавица,Ты заплетаешь струи в косы,Чтоб настоящему понравиться,Бежишь рекой звонкоголосой.

81

Стихотворение написано в 1954 году в Калининской области. Входит в «Колымские тетради». Важная страница моего поэтического дневника.

82

Написано в 1954 году в поселке Туркмен Калининской области, близ станции Решетникове, где я жил два года после Колымы до возвращения в Москву.

«Кама тридцатого года» — попытка вспомнить когда-то написанные стихи. Мне давно хотелось оставить в своих стихах что-нибудь на память о тридцатом годе, о стройках первой пятилетки — я был тогда в Березниках и в Усолье, на Строгановских солеварнях и Любимовском содовом заводе, с которого и начал расти Березниковский гигант.

Я прошел по Каме и Вишере вверх и вниз не один раз и пешим, и конным, на плотах, на пароходе и на челноке-долбленке.

Мертвые коряги, частью вынесенные течением, а частью умершие на месте, загромождали все берега Камы — от Чердыни до Перми.

Я сам принимал участие во взрывах двух Строгановских солеварен — в Усолье и в Дедюхине. Просоленные бревна не поддавались топору. Плесень счищали лопатой, и бревна обнажались белые-белые, костяные, но вовсе не похожие на матовый желтоватый живой отблеск слоновых или мамонтовых бивней, а были похожи на человеческую руку незахороненного северного мертвеца, обнаженную руку умершего Гулливера.

Просоленные бревна строгановских времен не поддавались топору, бревно только звенело, и лезвие топора тупилось. Взрывали солеварни — динамитом.

Вот эту Усольскую плесень — ярко-ярко зеленую молодую стройку, рыжую бегущую Каму, главную реку Советского Союза, ибо нет Волги без Камы, вода реки желта от камского цвета — Кама встретила, вмешалась, покорила волжский цвет. А Кама без Волги — есть со своей отдельной гордой историей. Вот все это мне и хотелось вспомнить в стихах. Я и тогда, в тридцатом году, писал стихи о Каме, об Урале, какими я их видел тогда.

Я был в посаде Орел, в том самом поселке, где жил Ермак перед походом в славу и в смерть. Мне показывали его избу, где казачий атаман снимал комнату, стоял на квартире. Это не было шуткой и не было абстракцией — ведь в Строгановской солеварной шахте я спускался в забой, дотрагивался пальцем до тех самых бревен, которых касался и Ермак, — шахта узка, лестницы круты. Огромный строгановский склад на берегу Камы — высокий склад, бревна в обхват, собранные «в лапу» без единого гвоздя уральскими плотниками навечно. Ни топор, ни пила даже не царапали бревенной склад. Склад, как и солеварни, был взорван, уничтожен, — в тридцатые годы было «не до музеев».

Музей — оскорбительное название в городском и промышленном строительстве тех лет.

В отличие от многочисленных котлованов, ставших символом всякой тогдашней стройки, Березниковский химкомбинат начинался с подсыпки. На Березниках не рыли никаких ям, а ставили фундамент и засыпали все песком — с окружных гор. Желтый песок тысячи якутских лошаденок возили день и ночь на строительство местной железной дороги. Эта железная дорога вела с песчаных карьеров, и песок, чтоб засыпать фундамент собственной стройки, возили с ближайшей горы — Адамовой горы.

Материала для стихотворения было достаточно, и нужно было только спичку — рифму, техническую задачу надо было себе поставить и решать стихотворную тему. Этой спичкой была рифма «Коненкова — каемкою». Дактилическая рифма — усугубляет трудность. Мягкость рифмы, ее шероховатость — своеобразная удача, находка. Для поэта внимательная работа над рифмой — признак не только культуры стиха.

Я писал «Каму» уже после того, как познакомился с отказом Б. Л. Пастернака от своих ранних стихов, с «опрощением» Бориса Леонидовича, возвратом к глазной пушкинской рифме. Я до сих пор не понимаю, как Пастернак мог думать, что на новые его пути пойдут за ним ценители его раннего творчества. Это было бы неуважением к самому Пастернаку прежде всего.

* * * [83]

Детский страх в тот миг короткий,Расширяющий зрачки,Принимает парус лодкиЗа акульи плавники.Я бегу от этой сказкиНадвигающейся мглыК материнской грубой ласкеВ безопасные углы.На печурку, на полатиПрячусь, все еще живой,В потолок моей кроватиУпираюсь головой.

83

Написано в 1955 году в поселке Туркмен Калининской области. Входит в «Колымские тетради».

ПОЭЗИИ [84]

Если сил не растрачу,Если что-нибудь значу,Это сила и воля — твоя.В этом — песни значенье,В этом — слов обличенье,Немудреный секрет бытия.Ты ведешь мою душуЧерез море и сушу,Средь растений, и птиц, и зверей.Ты отводишь от пули,Ты приводишь июлиВместо вечных моих декабрей.Ищешь верного броду,Тащишь свежую водуК моему пересохшему рту.И с тобой обрученный,И тобой облученный,Не боясь, я иду в темноту.И на небе — зарницы,Точно перья жар-птицыНеизвестных еще островов.Это — мира границы,Это — счастья крупицы,Это — залежь сияющих слов.Хлебнувши сонного зелья,Давно улеглись в гамакиИ крепко в уснувшем ущельеКрестовые спят пауки.Журча, изменил выраженьеРучья ослабевший басок,И бабочки в изнеможеньеЛожатся плашмя на песок.И с ними в одной же компаньи,Бледнея от банной жары,Теряя остатки сознанья,Прижались к земле комары.И съежились желтенькой астрыТряпичные лепестки.Но льдины — куски алебастра,Нетающие куски…А я по таежной привычкеСмородинный корень курюИ чиркаю, чиркаю спичкиИ сам с собой говорю…

84

Стихотворение написано в 1956 году в Калининской области. Да, я верю, что именно мое искусство, моя религия, вера, мой нравственный кодекс сохраняли мою жизнь для лучших дел. Кроме бога поэзии, никому более я не благодарен за мою судьбу, за мои победы, удачи, ошибки и провалы. Вероятно, если б жизнь моя сложилась иначе, я раньше нашел бы возможности публичной исповеди в стихах. Я пишу стихи с детства.