Собрание сочинений. Том 45

[Мейн игнорирует нечто гораздо более глубокое: что кажущееся верховным самостоятельное существование государства само является лишь кажущимся и что оно во всех своих формах является наростом на обществе; так же как оно появляется только на определенной ступени развития общества, оно опять исчезнет, как только общество достигнет до сих пор еще не достигнутой ступени. Сначала освобождение индивидуальности от первоначально не деспотических оков (как полагает тупица Мейн), а от доставляющих удовлетворение и уют уз, связываю¬щих группы первобытной общности, и благодаря этому, — одностороннее развитие индивидуальности. Но истинная природа последней выясняется, только когда мы анализируем содержание — интересы этой «последней». Тогда мы находим, что эти интересы сами опять-таки являются общими и характери-зующими определенные общественные группы интересами, классовыми интересами и т. д., таким образом, эта индивидуаль¬ность является сама классовой и т. п. индивидуальностью, а последние все в конечном счете имеют в качестве базиса экономические условия. Они представляют ту основу, на которой строится государство, и служат его предпосылкой.]

Эта абстракция достигается отбрасыванием всех характерных черт и атри¬бутов формы правления и (!) общества за исключением одной и объединением всех форм политического главенства посредством общего для них призна¬ка — обладания силой.

[Основная ошибка не в этом, она заключается в том, что полити¬ческое главенство — каковы бы ни были его конкретная форма или совокупность его элементов — берется как нечто стоящее над обществом, покоящееся на самом себе].

Элементы, которыми пренебрегают в этом процессе, всегда имеют важное значение, порой чрезвычайно важное, так как они состоят из всех элементов *, контролирующих человеческую деятельность, за исключением силы, непосредственно применяемой или непосредственно сдерживаемой

[Например, лучшее вооружение есть уже элемент, прямо основанный на прогрессе развития средств производства (последние,

* У Мейна: влияний. Ред.-

КОНСПЕКТ КНИГИ Г. МЕЙНА «ЛЕКЦИИ ПО ИСТОРИИ ИНСТИТУТОВ» 423

например, при охоте и рыболовстве прямо совпадают со сред¬ствами разрушения, средствами ведения войны)],

но операция по их отбрасыванию в целях классификации является… совершенно законной (стр. 359). Мы отбрасываем в процессе абстракции, с помощью которого достигается понятие суверенитета… всю историю каждого общества… способ, которым был достигнут результат (стр. 360).

Пошлый характер его критики, который он отчасти скрывает с помощью кажущейся правильной фразеологии, обнаружи¬вается, прежде всего, в следующей фразе:

«Это ее история

(общности {des Gemeinwesens}),

вся масса ее исторических предпосылок, которые в каждом обществе {community} определяют, каким образом суверен применяет свою непреодо¬лимую силу принуждения или воздерживается от ее применения» (стр. 360).

По вся эта история растворяется у Мейна в так называемых «моральных элементах», поскольку, как истинный юрист и идео¬лог, он непосредственно продолжает.

Все, из чего это образуется — вся огромная совокупность мнений, чувств, убеждений, всевозможных суеверий и предрассудков, унаследованных и бла¬гоприобретенных, одни из которых порождены общественными институтами, а другие природной конституцией самого человека, — все это отбра-сывается аналитическими юристами. И таким образом, из ограничений, содержащихся в их определении суверенитета, вытекает, что королева и парламент нашей собственной страны могли бы распорядиться умертвить всех хилых детей или учредить систему lettres de cachet * (стр. 360).

(Такую, какую англичане сейчас установили своим биллем о приостановке конституционных гарантий в Ирландии215. Это написано в июне 1881 года). [Хороший пример — полу¬сумасшедший Иван IV. Впадая в ярость против бояр и москов¬ской черни, он пытался, и должен был пытаться, вести себя как представитель интересов крестьян].

Напротив, «утверждения» Остина становятся «самоочевидными поло-жениями», как только мы узнаем, что «в его системе определение суверенитета должно было бы предшествовать определению права», поскольку уже однажды было указано, что остиновская концепция суверенитета была получена путем умозрительного объединения etex форм правления в одну группу, представляя их лишенными всех атрибутов за исключением принудительной силы

(здесь вновь видны ослиные уши),

«если твердо помнить, что выводы из абстрактного принципа никогда не могут быть полностью подтверждены фактическими примерами» (стр. 362).

* Королевский приказ об аресте или изгнании без суда и следствия. Реф.

424

К. МАРКС

Другие догмы Остина:

«Юриспруденция есть наука о позитивном праве. Позитивными законами являются приказы, обращенные суверенами к их подданным, налагающие на них долг, или условие обязанности, или обязательство и угрожающие им санкцией или наказанием в случае неповиновения приказу. Право — пере¬даваемая сувереном некоторым членам общества власть или сила пред¬принимать санкции по отношению к своим соотечественникам, нарушаю¬щим долг» (стр. 362).

Все эти ребяческие банальности: высшей властью является тот, кто имеет силу принуждать; позитивные законы являются приказами суверенного лица своим подданным; она тем самым налагает на этих подданных обязательства, и это является долгом, и угрожает наказанием за неповиновение приказу; право есть власть наказывать нарушающих долг членов-обще¬ства, которую суверенное лицо передает определенным членам общества, — все это ребячество, и вряд ли сам Гоббс сумел бы больше накопать из своей голой теории пасилия власти; все это всерьез доктринерски проповедуемое Джоном Остином Мейн называет «процедурой» аналитических юристов, представляющей близкую аналогию той, которой следуют в мате¬матике и политической экономии, и «строго научной»!

Здесь речь идет исключительно о формальной стороне, которая для юриста, естественно, повсюду является главной.

«Суверенитет, для целей системы Остина не имеет других атрибутов кроме силы и, следовательно, взгляд на «закон», «обязательство» и «право» является результатом рассмотрения их исключительно как продукта при¬нудительной силы. «Санкция» (наказание) становится таким образом первым и наиболее важным звеном в ряду понятий, придающим окраску всем остальным» (стр. 363). Никто, говорит Мейн, не затруднится допустить («allowing»), «что законы имеют тот характер, который им приписывает Остин, поскольку они исходят от официальных законодательных органов» (указ. место), однако некоторые протестуют против этого, например, по отношению к обычному праву всех стран, которые не кодифицировали свое право, в особенности по отношению к английскому обычному праву (указ. место). Способ, каким Гоббс и он

(Остин, великий Помпеи!)

подводят такие совокупности правил, как английское обычное право, под свою систему — это настойчивое провозглашение принципа, имеющего для нее жизненно важное значение: что, что суверен разрешает, он повелевает» (стр. 363). До тех пор, пока обычаи не предписываются судами, они являются просто «положительной моралью», предписываемой общественным мнением, но как только суды начинают предписывать их, они стано¬вятся приказами суверена, передаваемыми при посредстве судей, которые являются его представителями или помощниками (стр. 364).

[Здесь Остин, сам того не сознавая (см. выше Зома, стр. 155— 159), как с головы до пят английский юрист, исходит из того

КОНСПЕКТ КНИГИ Г. МЕИНА «ЛЕКЦИИ ПО ИСТОРИИ ИНСТИТУТОВ» 425

чисто английского факта, что норманские короли в Англии при посредстве своих норманских судов достигли принудитель¬ным путем того (изменений в правовых отношениях), что им не удалось бы заставить сделать законодательным путем]. Г-н Мейн поясняет это дальше:

«Они (суверены) приказывают то, что они разрешают, поскольку, обладая по предположению непреодолимой силой, они в любой момент могли без ограничения вводить новшества. Обычное право состоит из их приказов, потому что они могут отменять, изменять или подтверждать их по своему желанию» (стр. 364). Право рассматривается (Остином) как регулируемая сила (стр. 365).