Собрание стихотворений

185. ДОРОГА

Мы помним жаркие теплушки, Березовый пшеничный край, Растрепанные деревушки, Вороний разоренный грай. Как медленно тянулось время На циферблатах часовых, Россия, поднимая бремя, Все медлила на узловых. А ты нас дома поджидала — Когда мы хлеба привезем, И книжку умную читала За письменным моим столом. Но человек в домах кирпичных Не только книжным словом сыт, И сладко на зубах столичных Крестьянский каравай хрустит. Мы ехали в людской обиде, В большой тревоге, в тесноте, И, на мешках пудовых сидя, Мы думали о красоте: То Рим представится нам ярко, То палисандровый рояль… Дымила горькая цигарка, Дымилась встрепанная даль. Ну вот и станция. И точно — Мелькнула зелень фонарей, И снова мы засели прочно, Доехать бы уже скорей! И, отцепив себя от груза, Наш паровозик — ну и ну — Покинул поезд, как обузу, Как нелюбимую жену, (Из Сормова еще осанка) Бежит на водопой, трубя, И там глухому полустанку Рассказывает про себя. Послушать, — разведешь руками: Америка! — летун какой — Как будто не ползли часами Версту крутую за верстой. Но станционные домишки Внимают в трепете ему, Деревья — много лет без стрижки — Качают головой в дыму. Мы помним эти ожиданья, Когда пропущен всякий срок, И подступают уж рыданья, Но стрелочник трубит в рожок. Он длинный поезд отправляет, Рассейский несуразный воз, И за крушенье отвечает, Когда летит тот под откос.

186. ОДИНОЧЕСТВО

В небесно-голубом плаще, Гонимый бурями и роком, Схожу в житейский круг вещей, И дверь поет скрипучим блоком. Любезно машет пес хвостом — Он полуночника встречает, Ложится под моим столом И медленно — как друг — вздыхает. Еще блаженно дух знобит: Ночные разговоры с Музой, Но предо мной уж грог стоит, Лекарство от осенней стужи. А в кабачке табачный дым, Сидят матросы и красотки. Быть может, завтра гибнуть им На рыбной ловле в утлой лодке. И с горней крепости моей — Все башни — высота какая! — На смертных и простых людей Смотрю, ворот не растворяя. Хоть милым розам грош цена И воет в трубах ветр ненастный — От музыки и от вина Земля мне кажется прекрасной. Конечно, я вернусь домой, Но не сейчас, а на рассвете — Мы побеседуем с Тобой, Гремя по облакам в карете. Ты слышишь — плещет водосток, Стучит холодный дождь в окошко, А здесь веселый огонек, Позволь мне посидеть немножко.

187. КОРАБЕЛЬНОЕ

Подобны верфи черновым тетрадям: Все путаясь в названьях строф и скреп, Лирический корабль усердно ладим — Разлады лирные и горы щеп. Уже предчувствуя размеры моря И трудности суровой красоты, Мы поплывем, научимся, поспорим — Стихия нежная, вскипаешь ты. Научимся! — И слаще нет учебы — По звездам плыть, по компасной игле, Когда лишь мачты из лесной трущобы Напоминают скрипом о земле. Когда-нибудь, летя — на всем размахе, — Быть может, потеряв крушеньям счет И вытирая рукавом рубахи Со лба почтенный адмиральский пот, Мы в корабельном голубом журнале Запишем о прекрасном и большом И вспомним, как мы службу начинали Веселым юнгой и простым стихом.

188. КЛЮКВА

Величьем лунная столица бредит — Под музыку побед не спится ей. Приходят в город белые медведи, Пугают на окраинах детей. Среди Преображенских офицеров И кутаясь в голубоватый мех, Принцессы русские любви не верят, И горек северный девичий смех. А вот и тройки жаркие на святках, В избушках теплых мужики кричат: «Да здравствует Россия!» — и вприсядку Полы под сапожищами трещат. Меж тем под розовыми куполами Попы заводят колокольный звон — Глядишь, душа славянская мечтами Вся изошла над копотью икон. Развесистые клюквы! — На ночлеге Под ними казаки храпят в снегу И вдруг уходят с песнями в набеги, В разбойника стреляют на скаку. Татары их в степи подстерегают. И, не дождавшись милых до зари, Тургеневские девушки рыдают И удаляются в монастыри. По городам купчихи с кренделями Китайский чай из самовара пьют, Купцы с огромнейшими бородами В ларьках икру и водку продают. Вдали сибирские дымятся срубы И золотые россыпи лежат, Голубоглазые гиганты, шубы, Гром царских пушек и мильон солдат.

189. СВОБОДА

Ты к нам пришла снегурочкой, весталкой И в декабре — румянцем на щеках, Летела ночь в мужской беседе жаркой, Глаза дымились в золотых очках. Хотелось улиц, воздуху и вьюги, Шумела кровь и билась через край, С улыбкой белокурые подруги По чашкам разливали крепкий чай. Заря всходила ясною погодой, Бессонницей измученная мать, Пора! — запахло северной свободой, Как сладко снег из пригоршни глотать! — Друзья! — настало время: пылкой розой В сугробах русских расцветает сад!.. А за дворцом туманились морозом Шеренги тусклых кирасирских лат. Когда ж картечь запела на Сенатской — Не колыбельная, а волчий вой — Мы заплатили верностью солдатской, Горячей непокорной головой. Уж кандалы сибирские звенели, Ты таяла — пунцовый ручеек, Но полюбить мы бережно успели Декабрьский день, румянец нежных щек… Париж. 1925

190. БРАТ

Ты поднял, брат, на мачте корабельной Прекрасный лоскут бедствий и страстей, На всех парах спешил к душе смертельной В пучине бурных и туманных дней. Ты полюбил высокое волненье, — Торжественный высокомерный мир, И вот он бьется в щепы на каменьях, И небо хлещет из пробойных дыр. А я люблю земные проволоки, Мужскую ясность, простоту, загар, Дубы, и воздух голубой, глубокий И разума спокойный ровный жар: Когда взлетает ласточкой Психея И кружится у бедной голова, Не он ли, подхватив ее, лелеет Отогревает нежные слова; И, бережно на землю опуская, Средь умных и внимательных забот Суровою рукою мимо рая В блаженные поля ее ведет… Но даже и в глухом соревнованьи Мы все же братья нежные с тобой, Сливаем в радостном чередованьи Земной песок с небесной высотой. Париж. 1926

191. СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ КОРАБЛЬ

Мы белокурые матросы С большого корабля «Пегас», — Все ветер стихотворный носит В житейских океанах нас — В Архангельске мы удивлялись: Какие рыбины, меха! И в русских девушек влюблялись, Как в Музу русского стиха. В Александрии выгружали Прекрасный беломорский лес, По улочкам кривым блуждали, Шли кофе выпить под навес. В ночной таверне с Доном-Хозе Мы схватывались на ножах — Кармен во рту держала розу, Как роза в черных кружевах. У камельков смотреть любили На фреккен голубых с чулком, Морские трубочки курили, Раскуривая угольком. А в навигациях прилежных С высоких корабельных стен Мы слышим чаек неутешных И пенье лирное сирен. И, поворачиваясь к ветру Лироподобною кормой, Течению — морскому метру — Мы отдаемся с головой. В соленой и морской стихии Нам вверен благородный груз: Надежды россиян, стихи и Рыдания беглянок муз.

192. ПЕТУХ

Петух зарю приветствует на рынке — В глухую ночь из сонных деревень, Из милого курятника в корзинке Его доставили в базарный день. А он еще и не подозревает О неприятной участи своей, Торжественно о солнце распевает Среди торговых деловых людей. Ты скоро кончишь песню роковую: Вот покупатель на базар спешит, Домой несет покупку дорогую. Вода в кастрюле булькает, кипит. Еще душа прославить мир хотела, Но хлещет кровь горячая ручьем — Петушье горло режут неумело Не очень острым кухонным ножом. Три листика судьба бросает скупо Из лавров бакалейного венка, И ты — мочальным мясом в миске супа Непривередливого бедняка. Романтик! Сельских зорь глашатай древний Не ты ли поднимал к работе дом, Был песенником на деревне И на заборе гордо бил крылом! Париж. 1926

193. «Европой бредили медвежьи станы…»

Европой бредили медвежьи станы Московских герцогов из деревень: Гремели неуклюжие рыдваны, Боярскую покачивая лень. Потом дымили предки бивуаком На сенских лиловатых берегах, А возвратись к наливкам и к собакам, Ворчали вольтерьянцами в снегах. В накуренных мансардах нигилисты Шумели о свободе до зари, Бывало, целый день у букинистов Перерывали книжные лари. И вот мы стали гордыми! — Еще бы — В таком расцвете северная высь, И ласточки из голубой трущобы Балетным газом юбочек взвились. Ах, нежное косматое дыханье, Как музыка, по всей земле летит, Европа принимает подаянье И связанною пленницей лежит. К своей сестре склоняемся поближе, — Золотокудрой к римской голове — Как Ярославна, плачем мы в Париже, Как Жанна д’Арк, мы молимся в Москве.

194. ВИНОГРАДНИК

Звенит мелькание лопаты, Пересыпающей песок, — На этой почве небогатой Струится виноградный сок, И на холмистом солнцепеке, Маня пушистых лисенят, Висит на жердочке высокой Зеленый смутный виноград. А виноградарь все лелеет, Иные лозы на земле, Но горнее вино темнеет На глиноземе, на золе — Мы вянем, падшею лозою На грядке солнечной лежим, Мы истлеваем под землею, Рассеиваемся, как дым. И снова — солнце, прозябанье В песке скрипучем голубом, Лопаты вечное мельканье На винограднике твоем.

195. РОЖДЕНИЕ

На нежной флейте и на барабане В блаженном африканском полусне Играют негры в людном ресторане, Чуть слышен голосок швеи в окне. Все в мире призрачно и нереально: Как нарисованы ряды древес, Колеблет стены воздух театральный И голубое полотно небес. Ты правишь этим миром, голосами И перед черной залой мировой За пультом плачешь поздними слезами Ты недоволен музыкой земной, Но и на ангельские восклицанья Не променяешь первый теплый вздох, С каким душа из темного молчанья, Сквозь путаницу и переполох, Взлетает в гул божественного хора И в полотняном призрачном краю Летит за палочкою дирижера, Трепещет, радуется бытию.