Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

489

Поблекшим золотом и гипсовою лепкой Здесь разукрашен невысокий потолок. Прилавок с пальмами, с Венерою-калекой, И стонет граммофон у выщербленных ног. Олеографии отличные на стенах, — От дыма вечного они старинный вид Приобрели. Из разноцветных кружек пена Через края на мрамор столиков бежит. Все посетители пивной сегодня в сборе: Пальто гороховые, в клетку пиджаки. Галдеж неистовый кругом, — и в этом море Я, за бутылкою, спасаюсь от тоски. Здесь я не чувствую ее (непобедимой!) Воображение туманно и пестро. Не
страшно мне среди бродяг, ругательств, дыма:
Ведь я не гость. Я свой. Я уличный Пьеро!

490

Ты томишься в стенах голубого Китая. В разукрашенной хижине — скучно одной. В небесах прозвенит журавлиная стая, Пролепечет бамбук, осиянный луной. Тихо лютню возьмешь и простая, простая, Как признанье, мольба потечет с тишиной… Неискусный напев донесется ль на север В розоватом сиянии майской луны! Как же я, недоверчивый, — сердцу поверил, Что опущены взоры и щеки бледны, Что в прозрачной руке перламутровый веер Навевает с прохладою пестрые сны.

491. ШАРМАНЩИК

С шарманкою старинной (А в клетке — какаду) В знакомый путь, недлинный, Я больше не пойду. Не крикну уж в трактире, — Ну, сердце, веселись! Что мне осталось в мире, Коль ноги отнялись. Хоть с койки не подняться Больничной — никогда, А каждой ночью снятся Бывалые года. С утра ж — другая лямка Растит мою тоску: Достанется шарманка Жиду-покупщику. Пойдет он весью тою, Где прежде я певал, Под чуждою рукою Завсхлипывает вал.

492

Ужели никогда нас утро не застанет В объятиях любви?.. Пушкин
Любимая, я вяну, истомлен О днях былых безмерною тоскою. Ты ныне страстью тешишься другою, А я в тебя по-прежнему влюблен. По-прежнему… Нет, опытом разлуки Научен я любить тебя вдвойне. И с каждым днем в сердечной глубине Страсть множится и возрастают муки. Любимая, я вяну… Лишь одна Дает мне жизнь надежда золотая: Забудусь я в вечерний час, мечтая, И мне блеснет прошедшая весна!..

<1912>

493

Ветер колеблет колкий Шляпы моей края. Перелетают пчелки В зелени у ручья. Пыля, идут богомолки, Хотел бы уйти и я, — Туда, за дальние елки, В синеющие края!.. Но как же книжные полки И дом, и сад, и скамья? Ах, снова в висках иголки Задвигали острия…

<1912>

494. БРЕД

Я слышал топот множества коней. Лязг стали, воинства глухие клики, И этот шум все делался сильней. Казалось мне, что призрак огнеликий Безумия несется на меня; А я лежал меж сохлой повилики Измученный, бессилие кляня, Пытаясь тщетно, вставши на колени Произнести заклятие огня. Но вдруг сколь сладкое преображенье Произошло. — Лязг, топот, и пожар Растаяли туманом в отдаленьи, И замолчало пение фанфар; Прохладою
целительной смененный,
Оставил грудь мою смертельный жар.
Я поднял взор и встретил взор влюбленный Прелестной девы. Светлой тишиной Все было полно, лишь прибой бессонный Звучал вдали, блистая под луной.

<1912>

495

Облаков закатные разводы, Сильно пахнет гретая смола. Волжские слегка дробятся воды Под ударами весла… Ты моя, или уже чужая? В этот миг ты думаешь о ком? Я тебя печально провожаю, Медленно машу платком. Тройка ждет, сверкая бубенцами И звеня. Все гуще синий мрак. Белый между смуглыми гребцами Тихо гаснет мой маяк.

<1912>

496

Давно угас блистательный Июль, Уж на деревьях — инея подвески. Мои мечты колеблются, как тюль Чуть голубой оконной занавески… …Любовь прошла и разлучились мы, К кому же я протягиваю руки? Чего мне ждать от будущей зимы, — Забвения или горчайшей муки. Нет, я не ожидаю ничего… Мне радостно, что нынче вечер ясный, Что в сердце, где пустынно и мертво, Родился звук печальный и прекрасный.

<1912>

497. КИНЕМАТОГРАФ

Воображению достойное жилище, Живей Террайля, пламенней Дюма! О, сколько в нем разнообразной пищи Для сердца нежного, для трезвого ума. Разбойники невинность угнетают. День загорается. Нисходит тьма. На воздух ослепительно взлетают Шестиэтажные огромные дома. Седой залив отребья скал полощет. Мир с дирижабля — пестрая канва. Автомобили. Полисмэны. Тещи. Роскошны тропики, Гренландия мертва… Да, здесь, на светлом трепетном экране, Где жизни блеск подобен острию, Двадцатый век, твой детский лепет ранний Я с гордостью и дрожью узнаю. Мир изумительный все чувства мне прельщает, По полотну несущийся пестро, И слабость собственная сердца не смущает: Я здесь не гость. Я свой. Я уличный Пьеро.

498

За трепещущей парусиной Вижу сад. Луна над осиной Выплывает. Все ветки голы. Вид — невеселый! Поздней осени пантомима! Тени цепью несутся мимо. О, фантомы! Их ветер гонит, Снег похоронит. Зыбкий луч трепещет на лицах, Красной слизи комки — в петлицах, На губах пустая забота, Вкус креозота. А луна не дышит в тумане, Как в английском старом романе, Где глядят с эстампов на меди Лорды и леди.

499

Все злит меня, но более всего Тоскливое бессилие мое. О, если бы не думать ничего, — Мгновенно унестись в небытие! И хитрости не надо никакой Для этого — английский пистолет Снять со стены спокойною рукой, Забыв сияние прошедших лет. Нет больше силы тешиться мечтой, И скучных дум внимать постылый плеск, Но страшен мне насечки золотой Таинственный и безразличный блеск!
Поделиться с друзьями: