Собрание стихотворений

428

Аспазия, всегда Аспазия, Красивая до безобразия — И ни на грош разнообразия. А кто она была такая?.. И кто такая Навзикая?.. Себя зевотой развлекая, Лежу, как зверь больной, в берлоге я — История и мифология. А за окошком нудь и муть, Хотелось бы и мне уснуть. Нельзя — бессонница терзает. Вот елочка, а вот и белочка, Из-за сугроба вылезает, Глядит немного оробелочка, Орешки продает в кредит И по ночам прилежно спит.

429

Ночь, как Сахара, как ад, горяча. Дымный рассвет. Полыхает свеча. Вот начертил на блокнотном листке Я Размахайчика в черном венке, Лапки и хвостика тонкая нить… "В смерти моей никого не винить".

430

Ночных часов тяжелый рой. Лежу измученный жарой И снами, что уже не сны. Из раскаленной тишины Вдруг раздается хрупкий плач. Кто плачет так? И почему? Я вглядываюсь в злую тьму И понимаю не спеша, Что плачет так моя душа От жалости и страха. — Не надо. Нет, не плачь. …О, если бы с размаха Мне голову палач!

431

На барабане б мне прогреметь — Самоубийство. О, если б посметь! Если бы сил океанский прилив! Друга, врага, да и прочих простив. Без барабана. И вовсе не злой. Узкою бритвой иль скользкой петлей. — Страшно?.. А ты говорил — развлечение. Видишь, дружок, как меняется мнение.

432

Дымные пятна соседних окон, Розы под ветром вздыхают и гнутся. Если б поверить, что жизнь это сон, Что после смерти нельзя не проснуться. Будет в раю — рай совсем голубой — Ждать так прохладно, блаженно-беспечно. И никогда не расстаться с тобой! Вечно с тобой. Понимаешь ли? Вечно…

433

Меня уносит океан То к Петербургу, то к Парижу. В ушах тимпан, в глазах туман, Сквозь них я слушаю и вижу — Сияет соловьями ночь, И звезды, как снежники, тают, И души — им нельзя помочь — Со стоном улетают прочь, Со стоном в вечность улетают.

434

Зачем, как шальные, свистят соловьи Всю южную ночь до рассвета? Зачем драгоценные плечи твои… Зачем?.. Но не будет ответа. Не будет ответа на вечный вопрос О смерти, любви и страданьи, Но вместо ответа над ворохом роз, Омытое ливнями звуков и слез, Сияет воспоминанье О том, чем я вовсе и не дорожил, Когда на земле я томился. И жил.

435

Все розы увяли. И пальма замерзла. По мертвому саду я тихо иду И слышу, как в небе по азбуке Морзе Звезда выкликает звезду, И мне — а не ей — обещает беду.

436

В зеркале сутулый, тощий. Складки у бессонных глаз. Это все гораздо проще, Будничнее во сто раз. Будничнее и беднее — Зноем опаленный сад, Дно зеркальное. На дне. И Никаких путей назад: Я уже спустился в ад.

437

"Побрили Кикапу в последний раз, Помыли Кикапу в последний раз! Волос и крови полный таз. Да-с". Не так… Забыл… Но Кикапу Меня бессмысленно тревожит, Он больше ничего не может, Как умереть. Висит в шкапу — Не он висит, а мой пиджак — И все не то, и все не так. Да и при чем бы тут кровавый таз? "Побрили Кикапу в последний раз…"

438

Было все — и тюрьма, и сума, В обладании полном ума, В обладании полном таланта. — С распроклятой судьбой эмигранта Умираю…

439

Пароходы в море тонут, Опускаются на дно. Им в междупланетный омут Окунуться не дано. Сухо шелестит омела, Тянет вечностью с планет… …И кому какое дело, Что меня на свете нет?

440

В ветвях олеандровых трель соловья. Калитка захлопнулась с жалобным стуком. Луна закатилась за тучи. А я Кончаю земное хожденье по мукам, Хожденье по мукам, что видел во сне — С изгнаньем, любовью к тебе и грехами. Но я не забыл, что обещано мне Воскреснуть. Вернуться в Россию — стихами.

441

…И Леонид под Фермопилами, Конечно, умер и за них. Строка за строкой. Тоска. Облака. Луна освещает приморские дали. Бессильно лежит восковая рука В сиянии лунном, на одеяле. Удушливый вечер бессмысленно пуст. Вот так же, в мученьях дойдя до предела, Вот так же, как я, умирающий Пруст Писал, задыхаясь. Какое мне дело До Пруста и смерти его? Надоело! Я знать не хочу ничего, никого! …Московские елочки, Снег. Рождество. И вечер, — по-русскому, — ласков и тих… "И голубые комсомолочки…" "Должно быть, умер и за них".

442

Из спальни уносят лампу, Но через пять минут На тоненькой ножке Лампа снова тут. Как луна из тумана, Так легка и бела, И маленькая обезьяна Спускается с потолка. Серая обезьянка, Мордочка с кулачок, На спине шарманка, На голове колпачок. Садится и медленно крутит ручку Старой, скрипучей шарманки своей, И непонятная песня Баюкает спящих детей: "Из холода, снега и льда Зимой расцветают цветы, Весной цветы облетают И дети легко умирают. И чайки летят туда, Где вечно цветут кресты На холмиках детских могилок, Детей, убежавших в рай…" О, пой еще, обезьянка! Шарманка, играй, играй!

443

А что такое вдохновенье? — Так… Неожиданно, слегка Сияющее дуновенье Божественного ветерка. Над кипарисом в сонном парке Взмахнет крылами Азраил — И Тютчев пишет без помарки: "Оратор римский говорил…"

444

Вас осуждать бы стал с какой же стати я За то, что мне не повезло? Уже давно пора забыть понятия: Добро и зло. Меня вы не спасли. По-своему вы правы. — Какой-то там поэт… Ведь до поэзии, до вечной русской славы Вам дела нет.

445

За столько лет такого маянья По городам чужой земли Есть от чего прийти в отчаянье, И мы в отчаянье пришли. — В отчаянье, в приют последний, Как будто мы пришли зимой С вечерни в церковке соседней, По снегу русскому, домой.

446

До нелепости смешно — Так бесславно умереть, Дать себя с земли стереть, Как чернильное пятно! Ну, а все же след чернил, Разведенных кровью, — Как склонялся Азраил Ночью к изголовью, О мечтах и о грехах, Странствиях по мукам — Обнаружится в стихах В назиданье внукам.