Собрание

1994

СОН МЕДВЕДЯ

Я не хочу, чтоб мной играли силы, Как на трубе. Не буду я подсвистывать унылой И мизерной судьбе. С блаженной радостью встречаю Я новый день, Сладка, сладка мне чашка чаю, Утешна лень. Какое счастье — что тебя Никто не любит, Твоих родимых во гробах Засохли губы. И вот летим — круглы и остры, Дробь из ружья, Все растворились братья, сестры, Ушли мужья. И всё — от шляпы до ботинок — Внутри пальто, Переходя в раствор пылинок, Благою стало пустотой. Но что, на плечи налегая, На лапах привстает? Во мне, в берлоге одичалой, Медведь живет. Вся жизнь — зима, и он зимой Все плачет, уменьшаясь в росте, Но миг настал — и он тобой Выходит в мир, ломая кости. И вот весной — ay — весной, Как время петь, Глаза вращая — он со мной Давай реветь.

осень 1994

" Кошка прижалась — будто спит — "

Кошка прижалась — будто спит — И тихо в усы поет, И слышит, как сердце мое спешит, Как время мое идет. Привычно земля, как грузовик, Вошла в лихой разворот, Травы очнулись под твердой корой, Спи — еще солнцеворот, Спи еще — сколько крови шуметь В домашних своих родных конусах, Знает дыханье и сонный медведь — Сколько снегу скользить в часах.

1994

GENIUS LOCI [30] (Росица)

Белоруссия. Пустошь. Недалеко от границы. Здесь было когда-то местечко, Но оно улетело, как птица, Все в нем шило, шипело, болело, Но… немцы, время и ветер. Ивы, полынь, ковыль. Жила здесь бедная мышь В развалинах нищего дома. Она была здесь тогда, Когда два старика умирали, А в углу белела девчонка — Отпрыск их ветхого лона. Мышь белела в другом углу И смотрела в дитя из-под век, Девчонка шептала, молчала, А потом убежала навек. В солому закутав голову, Как в молитвенной шали, Мышь у камня сидит и ждет холодов И сводит на груди концы печали. Луна ей жует затылок, Жжет проплешину лунный взгляд — Вставай же, мышь, подымайся И встраивайся в парад, В котором идут, приплясывая, До края земли — и раз… А пустошь — она останется, И золоченый глаз, А мышке везде достанется Черствая корка и лаз.

30

Гений места (местности).

1992

МЫШЬ

Мир кончился: всхлип, вздох, Тишь — Но еще после всего Пробегает мышь. Гул отдаленных труб, Вой уже близок, По Невскому мышь бежит — Нет, уже ее призрак.

ПРЕДВЕЩАНИЕ ЛЮЦИФЕРУ

Господине Люцифере, если бы я вам гадала, то вот ваша судьба — до времени и когда времени уже не будет. В тулове темной бездны Кружился Крест ледяной, Грубый, глухой, зеленый, Как рубленый топором. В пронзенное перекрестье, В разверзнувшуюся рану, Влетали светлые птицы, А выпорхнули — мухи, Сдирая на лету Белейшие одежды, В черном гнусном теле Навзрыд они летели, А главный их водитель, Архистратиг и мститель, Косил во гневе — вверх. Он знал — начнется Время, Подымется Земля. Потом придет Спаситель, Оплачет Он ее, Потом свернется Время, И молот-крест расколет Земли гнилой орех. Он знал — и до паденья Он — злейшее из злейших, Седой отец греха, Что ледяное солнце На плечи упадет И станет, расколовшись, Крестом промерзлым грубым, Пригнет его к себе. Пронижет его ужас, И ледяную душу Прожжет чужой мороз. И с головой висящей Из снежного Креста Он понесется бездной К источнику Огня. Чрез Крест он продерется В игольное ушко И, ободравши плечи, Смиренно упадет Перед престолом Божьим. И черный Огнь на белом Начертит приговор.

1995

ПЕСНЯ ПТИЦЫ НА ДНЕ МОРСКОМ

Мне нынче очень грустно, Мне грустно до зевоты — До утопанья в сон. Плавны водовороты, О, не противься морю, Луне, воде и горю, Кружась, я упадаю В заросший тиной склон, В замшелых колоколен Глухой немирный звон. Птица скользит под волнами, Гнет их с усильем крылами. Среди камней лощеных Ушные завитки Ракушек навощенных, И водоросль змеится, Тритон плывет над ними, С трудом крадется птица, Толкаясь в дно крылами, Не вить гнездо на камне, Не, рыбы, жить меж вами, А петь глубинам, глыбам В морской ночной содом Глухим придонным рыбам О звездах над прудом, О древней коже дуба И об огне свечном, И о пещных огнях, Негаснущих лампадках, О пыли мотыльков, Об их тревоге краткой, О выжженных костях. Птица скользит под водами, Гнет их с усильем крылами. Выест зрачок твой синяя соль, Боль тебе клюв грызет, Спой, вцепясь в костяное плечо, Утопленнику про юдоль, Где он зажигал свечу. Птица скользит под водами, Гнет их с усильем крылами. Поет, как с ветки на рассвете, О солнце и сиянье сада, Но вести о жаре и свете Прохладные не верят гады. Поверит сумрачный конек — Когда потонет в круглой шлюпке, В ореховой сухой скорлупке Пещерный тихий огонек — Тогда поверит морской конек. Стоит ли петь, где не слышит никто, Трель выводить на дне? С лодки свесясь, я жду тебя, Птица, взлетай в глубине.

24 декабря 1994

ПОХОД ЮРОДИВЫХ НА КИЕВ (Подлинное происшествие — см. Прыжова)

Злате Коцич

1. Вступление

В зло-веселой Москве, у кладбища, в ограде собрались Юроды Христа ради. Порешили они покаяться — и отправиться ко святым костям, К пещерным мощам, что покоятся в граде Киевском. Кто помрет по дороге — Суждено уж так, А, глядишь, доползет Хоть какой дурак — Пусть попросит Бога О всех, о всех, И отпустится Даже смертный грех. Безъязыкий пусть, Пусть и хром, и сир, Он помолится За крещеный мир. Порешили они — и отправились. Одни уснули в кабаках, Другие — в темных лесах, третьи петляли, Вернулись домой, а иных — убили злые люди.

2. Марфа

Шла Марфушка, припевая, От трактира до трактира И, дорогу измеряя, По стопушке выпивала, Да и далее по тракту На одной ноге скакала. Вот Владимир позади, И Рязань прошла, И Калуга пролетела — Киева не видно. Хоть бы он из-за угла, Что ли, выскочил, Из-за леса синего Выпорхнул. — Поплыву-ка рекой, Водой лучше я, То болотом, то струей, То волокушею. Выменяла злат-платок На дощаночку-челнок, Парус ставила — лопух наискосок, И плыла рекою синею, Баламутя облака веслом Под корягой с тиною. За ней рыбы шли На хвостах, хвостах, На хвостатищах, Лодку мордами толкали до утра, Говорили: прыгай к нам, Мати будешь пескарям, Осетру — сестра. Пляшут с ней водовороты И поет вода, И никто ее не видел Боле никогда.

3. Лунный юрод

В Киев ко святым мощам Юрод бредет с клюкою, Но что этот Киев такое И где он — не знает сам. Он разум на лучине сжег, Пепел скормил траве — Только в круглой его голове Тлеет еще уголек. Пред ним вся белая, в пыли, Луна бочонком катится, А утром его по лесу вели Бормочущие птицы. Однажды он Луну догнал И нечаянно внутрь ступил, Как будто там Киев небесный сиял, И с нею на небо взлетел. Несет он посох и суму, Кружится его житие, Я вижу его, как всмотрюся в Луну; Как белка он крутит ее. О как одичился Луницы лик С тех пор, как он в ней бежит, Ума сгоревшего уголек Личину ее темнит.

4. Матрена-предводительница

Топ — могучая Матрена — Топ-топ — кряхтит, идет, Переваливаясь, бредет — Где же, где же великий Киев? Кругом одни леса. С пути свернула в лес дремучий, Лбом в дерево — а там — Стала грозовою тучей С выпушкою по краям. Стала, стала Божьим страхом, Налетит в дороге Прямо в душу черной тушей, Вынешь смертную рубаху — Вспомнишь и о Боге.

5. Пахом-дом

Вот пьяница бредет Пахом В блевотине своей, как в злобе, Идет молиться он — грехом Бо он дитя угробил. Все тяжелей бредет Пахом, Вот позади уж полпути, Вдруг стал он на дороге Дом, Прохожему не обойти. Едва войдет и соль найдет, На печке вспялится сова, А из-под лавки подмигнет Ему кабанья голова. Под паутиною висит Вся темная икона, А если бросится он спать — Змея ему на лоно. И стены странно задрожат, Из подпола несется чад Горелых тел — там двери в ад, Там мучают убогих. Из дома кинешься бежать До первого в потемках стога, От ужаса теряя тело И превращаясь быстро в Бога.

6. Лабиринт

Вот Матрена потерялась На лугу, на лугу, Мы бежали, восклицали: Угу-гуй, угу-гу. Только след мы отыскали, Только хлеб мы обретали, Что Девица потеряла на бегу. Вот глядим — лежит сухая корка хлеба, Но, чудесная, растет, Давит сок из ягод неба, Подымает свод. Мы на хлеб на той напали, Стали грызть со всех концов, Вдруг Матрену там отыщем, С нею Киев и отцов. Феодосий — он гундосый, он такой, Он — безногий, красноглазый, он — плохой. "Ах зачем, ах зачем я в краюху вбежал? Как в болоте увяз, как в навозе застрял. Мягкий хлеб, теплый хлеб, Тесный пористый путь, Я оглох, я ослеп, Я теперь — кто-нибудь". Вот Федула вбежала С другого конца, У ней нос набекрень, Язвой рот в пол-лица. И Пахом-живоглот, И мордастый Максим, Все вбежали во хлеб И колышутся с ним. Понеслись они все, Кто безглаз, кто горбат, Прямо к центру земли, Как четверка мышат. Как там сытно, тепло, Не задохнутся там. Жаркий хлеб на крови Со слезой пополам. Они взад и вперед, Они вниз — к небесам, Нет Матрены нигде, Закружилися там. Тут прохожий прошел, Странник некий чужой, Он и съел этот хлеб Пеклеванный и злой. И четыре юрода В его животах Говорили на сто десяти Языках. И в его-то крови Они вольно живут, То ли он их несет, Ноги в Киев несут.