Сочинения. В 2-х томах

255. ТОВАРИЩ

Революцию и Матерь света В песнях возвеличим, И семирогие кометы На пир бессмертия закличем. Ура, Осанна — два ветра-брата В плащах багряных трубят, поют… Завод железный, степная хата Из ураганов знамена ткут. Убийца красный — святей потира, Убить — воскреснуть, и пасть — ожить… Браду морскую, волосья мира Коммуна-пряха спрядает в нить. Из нитей невод сплетет Отвага, В нем затрепещут стада веков. На горной выси, в глуши оврага Цветет шиповник пурпурных слов. Товарищ ярый, мой брат орлиный, Вперяйся в пламя и пламя пей!.. Потемки шахты, дымок овинный Отлились в перстень яснее дней! А ночи — вставки, в их гранях глуби Стихов бурунных, лавинных строк… Мы ало гибнем, прибойно любим, Как злая клятва — любви зарок. Как воск алтарный — мозоль на пятке, На ярой шее — веревки след, Пусть в Пошехоньи чадят лампадки, Пред ликом Мести — лучи комет. И лик стожарный нам кровно-ясен, В нем сны заводов, раздумье нив… Товарищ верный, орел прекрасен, Но ты — как буря, как жизнь красив!

(1918)

256 Из подвалов, из темных углов,

Из подвалов, из темных углов, От машин и печей огнеглазых Мы восстали могучей громов, Чтоб увидеть всё небо в алмазах, Уловить серафимов хвалы, Причаститься из Спасовой чаши! Наши юноши — в тучах орлы, Звезд задумчивей девушки наши. Город-дьявол копытами бил, Устрашая нас каменным зевом, У страдальческих теплых могил Обручились мы с пламенным гневом. Гнев повел нас на тюрьмы, дворцы, Где на правду оковы ковались… Не забыть, как с детями отцы И с невестою милый прощались… Мостовые расскажут о нас, Камни знают кровавые были… В золотой победительный час Мы сраженных орлов схоронили. Поле Марсово — красный курган, Храм победы и крови невинной… На державу лазоревых стран Мы помазаны кровью орлиной.

1917

257. КОММУНА

Боже, Свободу храни — Красного Государя Коммуны, Дай ему долгие дни И в венец лучезарные луны! Дай ему скипетр-зарю, Молнию — меч правосудный!.. Мы Огневому Царю Выстроим терем пречудный: Разум положим в углы, Окна — чистейшая совесть… Братские груди-котлы Выварят звездную повесть. Повесть потомки прочтут, — Строк преисподние глуби… Ярый, строительный труд Только отважный полюбит. Боже, Коммуну храни — Красного мира подругу! Наши набатные дни — Гуси, летящие к югу. Там голубой океан, Дали и теплые мели… Ала Россия от ран, От огневодной купели. Сладко креститься в огне, Искры в знамена свивая, Пасть и очнуться на дне Невозмутимого рая.

258-259. ИЗ «КРАСНОЙ ГАЗЕТЫ»

I Пусть черен дым кровавых мятежей

Пусть черен дым кровавых мятежей И рыщет Оторопь во мраке, — Уж отточены миллионы ножей На вас, гробовые вурдалаки! Вы изгрызли душу народа, Загадили светлый Божий сад, Не будет ни ладьи, ни парохода Для отплытья вашего в гнойный ад. Керенками вымощенный проселок — Ваш лукавый искариотский путь; Христос отдохнет от терновых иголок, И легко вздохнет народная грудь. Сгинут кровосмесители, проститутки, Церковные кружки и барский шик, Будут ангелы срывать незабудки С луговин, где был лагерь пик. Ьедуинам и желтым корейцам Не будет запретным наш храм… Слава мученикам и красноармейцам, И сермяжным советским властям! гусские юноши, девушки, отзовитесь: Вспомните Разина и Перовскую Софию! В львиную красную веру креститесь, В гибели славьте невесту-Россию!

1918

II Жильцы гробов, проснитесь! Близок

Жильцы гробов, проснитесь! Близок Страшный Суд! И Ангел-истребитель стоит у порога! Ваши черные белогвардейцы умрут За оплевание Красного Бога. За то, что гвоздиные раны России Они посыпают толченым стеклом. Шипят по соборам кутейные змии, Молясь шепотком за романовский дом. За то, чтобы снова чумазый Распутин Плясал на иконах и в чашу плевал… С кофейником стол, как перина, уютен Для граждан, продавших свободу за кал. О племя мокриц и болотных улиток! О падаль червивая в Божьем саду! Грозой полыхает стоярусный свиток, Пророча вам язвы и злую беду. Хлыщи в котелках и мамаши в батистах, С битюжьей осанкой купеческий род, Не вам моя лира, — в напевах тернистых Пусть славится гибель и друг-пулемет! Хвала пулемету, несытому кровью Битюжьей породы, батистовых туш!.. Трубят серафимы над буйною новью, Где зреет посев струннопламенных душ. И души цветут по родным косогорам Малиновой кашкой, пурпурным глазком… Боец узнается по солнечным взорам, По алому слову с прибойным стихом.

1918

260. МАТРОС

Грохочет Балтийское море, И пенясь в расщелинах скал, Как лев, разъярившийся в ссоре, Рычит набегающий вал. Со стоном другой, подоспевший, О каменный бьется уступ, И лижет в камнях посиневший, Холодный, безжизненный труп. Недвижно лицо молодое, Недвижен гранитный утес… Замучен за дело святое Безжалостно юный матрос. Не в грозном бою с супостатом, Не в чуждой, далекой земле, — Убит он своим же собратом — Казнен на родном корабле. Погиб он в борьбе за свободу, За правду святую и честь… Снесите же, волны, народу, Отчизне последнюю весть. Снесите родной деревушке Посмертный рыдающий стон, И матери, бедной старушке, От павшего сына поклон! Рыдает холодное море, Молчит неприветная даль, Темна, как народное горе, Как русская злая печаль. Плывет полумесяц багровый, И кровью в пучине дрожит… О где же тот мститель суровый, Который за кровь отомстит!

261 На божнице табаку осьмина

На божнице табаку осьмина И раскосый вылущенный Спас, Не поет кудесница-лучина Про мужицкий сладостный Шираз. Древо песни бурею разбито, Не Триодь, а Каутский в углу. За окном расхлябанное сито Сеет копоть, изморозь и мглу. Пучит печь свои печурки-бельма: «Я ослепла, как скорбящий дед…» Грезит парень стачкой и Палермо, Президентом, гарком кастяньет… Сказка — чушь, а тайна — коршун серый, Что когтит, как перепела, ум. Облетел цветок купальской веры В слезный рай, в озимый древний шум! Кто-то черный, с пастью яро-львиной Встал на страже полдней и ночей. Дед как волхв, душою пестрядинной Загляделся в хляби дум-морей. Смертны волны львиного поморья, Но в когтисто-жадной глубине Серебрится чайкой тень Егорья На бурунном гибельном коне. «Страстотерпец, вызволь цветик маков! Китеж-град ужалил лютый гад…» За пургой же Глинка и Корсаков Запевают: «Расцветай мой сад!»…

(1918)

262 В избе гармоника: «накинув плащ с гитарой…»

В избе гармоника: «накинув плащ с гитарой…» А ставень дедовский провидяще грустит: Где Сирин — грасный гость, Вольга с Мамелфой старой, Божниц Рублевский сон, и бархат ал и рыт? «Откуля, доброхот?» «— С Владимира-Залесска…» «Сгорим, о братия, телес не посрамим!..» Махорочная гарь, из ситца занавеска И оспа полуслов: — «валета скозырим». Под матицей резной (искусством позабытым) Валеты с дамами танцуют «валц-плезир», А Сирин на шестке сидит с крылом подбитым, Щипля сусальный пух, и сетуя на мир. Кропилом дождевым смывается со ставней Узорчатая быль про ярого Вольгу, Лишь изредка в зрачках у вольницы недавней Пропляшет царь морской и сгинет на бегу.

263 Уму — республика, а сердцу — Матерь-Русь

Уму — республика, а сердцу — Матерь-Русь. Пред пастью львиною от ней не отрекусь. Пусть камнем стану я, корягою иль мхом, — Моя слеза, мой вздох о Китеже родном, О небе пестрядном, где звезды — комары, Где с аспидом дитя играют у норы, Где солнечная печь ковригами полна, И киноварный рай дремливее челна… Упокой Господи, душу раба Твоего!.. Железный небоскреб, фабричная труба, Твоя ль, о родина, потайная судьба! Твои сыны-волхвы — багрянородный труд Вертепу Господа иль Ироду несут? Пригрезятся ли им за яростным горном Сад белый восковой и златобревный дом, — Берестяный придел, где отрок Пантелей На пролежни земли льет миро и елей… Изведи из темницы душу мою!.. Под красным знаменем рудеет белый дух, И с крыльев Михаил стряхает млечный пух, Чтоб в битве с Сатаной железноперым стать, — Адама возродить и Еву — жизни мать, Чтоб Дьявол стал овцой послушной и простой, А Лихо черное — граченком за сохой, Клевало б червяков и сладких гусениц Под радостный раскат небесных колесниц… Свят, свят Господь Бог Саваоф! Уму — республика, а сердцу — Китеж-град, Где щука пестует янтарных окунят, Где нянюшка-Судьба всхрапнула за чулком, И покумился серп с пытливым васильком. Где тайна, как полей синеющая таль… О тысча девятьсоть семнадцатый Февраль! Под вербную капель и под грачиный грай Ты выпек дружкин хлеб и брачный каравай, Чтоб Русь благословить к желанному венцу… Я запоздалый сват, мне песня не к лицу, Но сердце — бубенец под свадебной дугой — Глотает птичий грай и воздух золотой… Сей день, его же сотвори Господь, Возрадуемся и возвеселимся в онь!

1917

264. РЕВОЛЮЦИЯ

Низкая деревенская заря, — Лен с берестой и с воском солома. Здесь всё стоит за Царя Из Давидова красного дома. Стог горбатый и лог стоят, Повязалася рига платом: Дескать, лют окромедшый ад, Но и он доводится братом. Щиплет корпию нищий лесок, В речке мокнут от ран повязки. Где же слез полынный поток Или горести книжные, сказки? И Некрасов, бумажный лгун, — Бог не чуял мужицкого стона? Лик Царя и двенадцать лун Избяная таит икона. Но луна, по прозванью Февраль, Вознеслась с державной божницы — И за далью взыграла сталь, Заширяли красные птицы. На престоле завыл выжлец: «Горе, в отпрысках корень Давида!» С вечевых Новгородских крылец В Русь сошла золотая Обида. В ручке грамота: Воля, Земля, На груди образок Рублевский. И, Карельскую рожь меля, Дед учуял ладон московский. А в хлевушке, где дух вымян, За удоем кривая Лукерья Въявь прозрела Индийских стран Самоцветы, парчу и перья. О колдуй, избяная луна! Уж Рублев, в пестрядном балахонце, Расписал, глубже смертного сна, У лесной церквушки оконце. От зари восковой ветерок Льнет как воск к бородам дубленым: То гадает Сермяжный Восток О судьбе по малиновым звонам.

1917

265 Я — посвященный от народа,

Я — посвященный от народа, На мне великая Печать, И на чело свое природа Мою прияла благодать. Вот почему на речке ряби В ракитах ветер-Алконост Поет о Мекке и арабе, Прозревших лик Карельских звезд. Все племена в едином слиты: Алжир, оранжевый Бомбей В кисете дедовском зашиты До золотых, воскресных дней. Есть в сивке доброе, слоновье, И в елях финиковый шум, — Как гость в зырянское зимовье, Приходит пестрый Эрзерум. Китай за чайником мурлычет, Чикаго смотрит чугуном… Не Ярославна рано кычет На зоборале городском, — То богоносный дух поэта Над бурной родиной парит, Она в громовый плащ одета, Перековав луну на щит. Левиафан, Молох с Ваалом — Ее враги. Смертелен бой. Но кроток луч над Валаамом, Целуясь с Ладожской волной. А там, где снежную Печору Полою застит небосклон, В окно к тресковому помору Стучится дед — пурговый сон. Пусть кладенечные изломы Врагов, как молния, разят, — Есть на Руси живые дремы — Невозмутимый, светлый сад. Он в вербной слезке, в думе бабьей, В Богоявленьи наяву, И в дудке ветра об арабе, Прозревшем Звездную Москву.