Сокровища Чёрного Монаха

– Это ты, что ли, мужицкий генерал?! Ты, вор?!

– Я не вор!
– усмехнулся Пугачев, громыхнув цепями.
– И не ворон. Я вороненок, а ворон еще далеко летает. Ворона вам не имать!

– Не мне ты попался!
– дернулся всадник на лошади.
– У меня ты бы в клетке не сидел! Я бы тебя разом на кол посадил!

– Знать, не судьба тебе, ваша светлость, - усмехнулся Пугачев.

– Смел разбойник!
– не то возмутился, не то восхитился фельдмаршал. А это кто его рисует?

– Это немецкий художник, - поспешил пояснить кто-то из свиты.
– По приказу императрицы.

Суворов заглянул в лист и махнул рукой:

– Пускай немец рисует. Пусть таким разбойник и останется - в клетке и в цепях. Пусть его таким и помнят.

– Ничего, усмехнулся Пугачев.
– Меня и другим запомнят! Верно я говорю?!

Он огляделся вокруг и чуть кивнул Никитке. Тот положил руку себе на грудь, давая понять, что портрет Пугачева у него.

Пугачев удивленно вскинул брови и вдруг широко улыбнулся.

– Запомнят меня другим! А вороны еще прилетят! Ждите!

Фельдмаршал ткнул сухоньким кулачком через решетку в лицо Пугачеву, выбросил перчатку и ускакал.

Солдаты поднялись, разогнали зевак, и телега тронулась, утопая колесами в грязи...

В Москву Никитка пришел уже после казни Пугачева. Он в дороге приболел, отлеживался у добрых людей в деревне. Зачатьевский монастырь он нашел сразу, монастыри в Москве все знали. Сестра дядьки Кирилла, ключница Настасья, устроила его привратником, а заодно обновлять иконы. Женщинам писать и поправлять иконы запрещалось. На них первородный грех.

Вот так и стал жить в монастыре Никитка, оборудовав мастерскую в домике возле ворот, почти вросшем в землю. Там он и устроил тайник, в котором бережно хранил портрет Пугачева. Портрет он мало кому показывал. Боялся. Но однажды...

глава восьмая

Настоящие сыщики

Мы с Колькой сидели у него дома и уныло смотрели телевизор. Портрет Пугачева Свят отдал своим знакомым художникам-реставраторам из Третьяковской галереи на экспертизу, и теперь нам оставалось только ждать.

– А "Бобыля" так и не нашли, - вздохнул я.
– Каждый день в новостях про кражу говорят, но пока никаких новостей. Жаль, что мы нашли не ту картину...

– Не ту!
– заорал Колька.
– Что бы ты понимал! Мы, может быть, нашли еще более ценную с исторической точки зрения картину! На ней портрет Пугачева! Прижизненный!

– Ну, может еще и не Пугачева, и не прижизненный.

– Чей же тогда это портрет?!
– заорал на меня Колька и от волнения наступил на хвост несчастному Василию, который от возмущения завопил и умчался на кухню, заедать постоянные обиды "Вискасом".
– Ну, чей, чей?! А?!

Он так орал, что мне даже спорить не хотелось.

– Мало ли мужиков бородатых?
– нехотя возразил я, на всякий случай убирая босые ноги под кровать, потому что Колька оказался в опасной близости, а мне не хотелось разделить участь кота Василия.

– Ты - Фома неверный!
– заорал Колька.

– Какой Фома?
– хихикнул я.

– Неверный!
– гаркнул Маркиз.

– Не неверный, а неверующий, - поправил я.

– Почему это он неверующий?
– усомнился Колька.

– Потому что нужно знать слова, которые употребляешь, - важно ответил я. Мне удалось недавно прочитать об этом выражении в каком-то журнале, и я терпеливо пересказал Маркизу, что Фома был одним из двенадцати апостолов. А когда Христос воскрес, все апостолы поверили в его воскресение, один Фома усомнился, и тогда Христос позволил ему вставить пальцы в свои раны.

– Садист был твой Фома!
– заявил Колька.
– И вообще, сказки все это!

– Про Черного Монаха тоже сказки, а мы его сами своими глазами с Аленкой видели, - возразил я.

– Я знаю - где картина!
– заорал Колька.
– Я догадался! Ее спрятали в Зачатьевском монастыре! И теперь монах Александр ее караулит по ночам! А в подвал он зашел потому, что вас услышал! А сам по ночам караулит "Бобыля"!

– Он что, сумасшедший?
– повертел я пальцем у виска.
– Картину в монастыре прятать?

– Да?!
– орал Колька.
– А по ночам в монастыре бродить он не сумасшедший?! Он потому и ходит по ночам, что картину стережет! Наверняка он ее украл!

– Ну, Маркиз... Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша...

– У самого у тебя крыша едет! А если не картину стережет, тогда что он ночью в монастырском дворе делает?!

– Кто его знает, - не очень уверенно возразил я.
– Может, он там гулять любит, воздухом дышать.

– Вот после этого и скажи, у кого из нас крыша едет!
– завопил восторженно Маркиз.
– Нет, брат, просто так по ночам не шатаются, тем более, в старом монастыре!

Мы еще поспорили с Колькой, но все же я вынужденно признал, что ночные прогулки Александра и то, что Черный Монах категорически отрицал эти прогулки, было по меньшей мере подозрительно.

– Как бы то ни было - нужно за ним следить! Он очень странно себя ведет - этот Черный Монах!
– торжественно проорал Колька, забегал в волнении по комнате и перевернул табуретку, под которую, в поисках покоя, залез наевшийся "вискаса" Василий.

Ушибленный табуреткой и разъяренный Василий проорал нечто нецензурное и заполз под диван, плюясь и фыркая.

– Невоспитанный какой-то у меня кот! Дикий совсем!
– проорал ему вдогонку Колька.

– Станешь у тебя диким, когда тебе по несколько раз на день на хвост наступают, - заступился я за Ваську.
– У него хвост уже, наверное плоский, как у камбалы.

– Сам ты - камбала!
– обиделся Колька.
– Нормальный у Васьки хвост! И давай о деле! Нужно за ним последить!

– За кем?
– удивился я.
– За Васькой?!

– За каким Васькой?!
– возмутился Маркиз.
– За Черным Монахом! Неспроста он ночью по монастырскому двору лазил!

– Да, последишь за ним, - разочарованно протянул я.
– Он теперь нас сразу узнает. Если он нас заметит рядом, сразу поймет, что мы за ним следим. Особенно после того, как мы ему сказали, что видели его в монастыре ночью.

– А мы незаметно! Мы внешность изменим! Я книжку про шпионов читал!

– Ну конечно!
– махнул я на него.
– Наденем черные очки, длинные плащи...

– Ну что ты?!
– возмутился Колька.
– В книжке написано, что ничто так не меняет внешний облик, как смена прически. Это всем женщинам известно. Всех-то делов - окраситься, изменить прическу и стать совсем неузнаваемым и неприметными! Мы с тобой будем настоящими сыщиками!!!