Солнце любви

– Пока все.

– Предупреждаю: не приставайте к вашей соседке, это может вам дорого обойтись.

– Верно. Денег на дорогих шлюх у меня нет.

– А на дешевых?

– Ни на каких.

– Горе-христианин не преминет бросить камень, недаром ваше имя Петр [3] .

– Или станет содержать притон.

– В отличие от вас я не претендую на религиозность.

19

Он лежал в высокой, засыхающей от зноя траве за монастырскими стенами: прошли женщины в пестро- белых платочках — кончилась обедня; встречное движение — в условные ворота прошествовали мужики; застучали топоры. Потом показался давешний монах-настоятель в полном облачении. «Батюшка!» — воззвал с земли Петр Романович. — «Если можете, подождите, — ответствовал монах, не удивившись. — Я иду к тяжелобольному». И наконец — на что он так надеялся — появилась Тоня с корзинкой, он нагнал ее, и они уединились в овраге у ручья под благодатной тенью плакучих ив.

3

Петр с лат. камень

– С днем Ангела тебя, Петя!

– Господи, сегодня же двенадцатое!

– Да, Петр и Павел. Пост кончился, я за яичками иду в деревню.

– Я тебя задерживаю?

– Что ты! Твое дело важнее.

– Тонечка, расскажи мне о Маргарите. Она была твоей подругой?

– Ну. да. Из пьющей семьи, жуткое детство.

– О-о, разумеется! — простонал философ. — Соня Мармеладова, в отличие от этих тварей, образ целиком литературный — абстрактный символ жертвенности.

– Петр, я была у них после похорон, и на девятый день приходила, и на сороковины. Ее продала мать, когда Маргарите было четырнадцать.

– Она тебе рассказала?

– Нет, что ты! Они пьяные каялись. Маргарита, видимо, пыталась вырваться из петли, поступила в институт, сняла комнату. Она постоянно твердила: главное — полная независимость.

– Какая может быть независимость у проститутки! — отмахнулся Петр. — Это смешно.

– Страшно. Все-таки по-своему она любила твоего брата.

– Он лежит в морге, она погубила нашу семью.

– Нет, я что хочу сказать, — заторопилась Тоня, отвернувшись; он заметил слезы на глазах, — судмедэсперт установил, что болезнь ужасно запущена — понимаешь? — она специально не лечилась.

– Что за маразм?

– Мне кажется, она была одержима местью.

– К кому?

– К мужчинам. Но ведь до Павлика не дотронулась.

– Каской-то монстр в женском обличье. Да на что она рассчитывала, собираясь венчаться?

– Думаю, до этого дело не дошло бы. Так, красивая мечта, болезненная раздвоенность. Помню, как она купила фату с белыми розочками и все смотрелась в зеркало.

– Сумасшедшая спровоцировала убийство!

– Наверное, она хотела умереть.

– И утащить за собой в могилу кого только можно.

Они замолчали, Тоня плакала, уже не стесняясь, наконец выговорила:

– Почему он не пришел к тебе? Почему он не пришел к нам?

– Самое элементарное объяснение: дома никого не застал, напоролся на Ивана Ильича, и медик, может невольно, направил брата на след. Павел хотел показать мне орудие убийства (так я понял из нашего разговора по телефону), но тот опередил.

– Павел звонил? — воскликнула Тоня. — Как же так получилось?

– Ох, не терзай. Я закрутился еще с одной Маргаритой. Я не узнал его, брат умер для меня восемь лет назад.

– Какое же орудие?

– Мертвая голова.

Они уставились друг на друга. Петр Романович скороговоркой, будто боясь заразиться безумием, повторил бредовый диалог. Она прошептала:

– Господи, я ничего не понимаю.

– Я тоже. Он явился, одержимый местью, как его невеста когда-то.

– Павлик? Не может быть.

– В той комнате, в папиной, вдруг появились чайные розы.

– Как это?

– Тайно. У Ипполита Матвеевича срезаны на даче, как тогда, помнишь? Он хотел напомнить мне о предательстве. так он воспринял мои показания.

– Я не верю.

– И он был прав, — признался Петр Романович. — Я поступил как. какой- то идиотски-суровый законник, не вспомнив про «ложь во спасение».

– Нет, Петр, все это непохоже на Павла.

– За десять лет много воды утекло.

– Тем более! Он не был злопамятен. — Тоня помолчала, потом сказала строго: — Он самый лучший человек, какого я знала.

– Игорь тебе рассказал, что видел его в нашем дворе?

– Ничего не рассказывал, мотался как угорелый. в Москву, из Москвы! Он его разыскивал.

– Но и от меня все скрыл. Странно.

– Надеюсь, ты не подозреваешь его в убийствах?

– Нет, — ответил Петр Романович не совсем искреннее. — Но может, они все-таки виделись. Почему-то Игорь мне не доверяет, такое сложилось впечатление.

– Да ну, ты слишком потрясен.

– А как быть с его признанием, что он меня ненавидит?

– Это странно, — согласилась Тоня сдержанно.

– Все же давай, для полноты картины, восстановим его передвижения.

После паузы (пристальный взгляд серых в слезах глаз) она сказала:

– Хорошо. Если это тебе поможет. В четверг Игорь уехал в Москву за красками. Вернулся поздно, я уже спала, а когда проснулась — записка: опять нужно ехать.

– Во сколько ты проснулась?

– В семь.

– А его уже не было. Дальше.

– То же повторилось в пятницу.

– А в субботу?

– Игорь был здесь.

– Точно? Вы не расставались?

Она помотала головой, словно отгоняя морок.

– Я не могу не верить своему мужу.

– Вы не расставались?

– Я не могу. Вечером он пошел пройтись.

– А вернулся, когда ты уже легла?

Тоня кивнула.

– Вчера, как ты ушел, мы поговорили: он правда разыскивал Павлика, действовал тайком, ничего никому не рассказывал из-за убийства Ивана Ильича. Боялся подвести друга, который мог бы стать козлом отпущения для следствия.

– А вообще муж с тобой откровенен?

– Надеюсь. Иначе не стоит жить вместе.

– Знаешь, я вашу свадьбу совсем не помню.

– Ее, можно сказать, и не было. Выпили бутылку шампанского с двумя свидетелями. Вот и все.

– Кто у вас были свидетелями?

– Моя подружка и Подземельный.

– Интересно. Не подозревал, что покойник с Игорем дружили.

– Ну, какая дружба.

– Шафер в церкви на таинстве венчания — это нечто.

– Просто хорошие отношения.

– А почему такая конспирация? Я про женитьбу узнал, когда ты уже в нашем доме поселилась.

– По бедности, Петр, мы еще не были устроены, у Игоря даже приличного костюма не имелось.

– Вы ведь осенью обвенчались?

– В ноябре. Нас потрясли убийство и арест.