Солнце любви
Шрифт:
– Намек Ивана Ильича расплывчатый, твой вывод слишком категоричен: тот больной не обязательно убийца.
– Но дальше медик упомянул о врачебной тайне, которую просто так, рази красного словца, вряд ли начал бы колыхать.
– Всецело доверять Подземельному я бы не стал.
– Что ж, тебе лучше знать.
– Почему?
– Вы ведь с ним дружили.
– С чего ты взял?
– Шафером на свадьбу выбирают человека близкого.
Игорь нервно покусал губы.
– Ты разговаривал с Тоней?
– Сегодня.
– У нас не было
– Пусть так. — Петр Романович кивнул. — Однако, несмотря на любознательность и сопутствующие ей свойства, Подземельный был профессионалом. Лечебную тайну хранил девять лет и только в прошлый четверг намекнул на нее.
– И никаких намеков на имя пациента?
– Имя медик, наверное, приберегал для шантажа.
Игорь промолчал; так и не дождавшись отклика, Петр Романович продолжил:
– Мне надо кое-что у тебя уточнить. Павел отказался ехать в Завидеево, и ты явился сюда в пятницу?
– Я дал ему запасной ключ. Дома не застал. Выглянул на галерейку: у тебя дверь приоткрыта.
– И ты подарил мне розы.
Противники, отдыхая от ненависти, заговорили почти дружелюбно, почти доверчиво, как когда-то в юности.
– Поставил в вазу на комод в той комнате. А когда вышел на лестницу — ты поднимаешься. И так странно, и так страшно мне стало — вот, убийца!
– Брат не собирался мстить.
– И я не собирался. Я хотел напомнить человеку, живущему в свое удовольствие, о великой жертве, принесенной ради него.
– Не вмешивался бы ты, христианин, не в свои дела, плохо это кончается. Ты шел его разыскивать?
– Я беспокоился. Когда-то Павел любил то место — помнишь, где сатана встречается с литераторами? — там я его и нашел., возле памятника. И наконец уговорил уехать в наш монастырь, свести с отцом Платоном. Он же с детства, с крещения не причащался, выстраданная вера пришла к нему в тюрьме. Но когда мы прибыли на Белорусский.
– Когда?
– К электричке на 10.30. Павед вдруг заявил, что должен повидать своих — брата и дядю (я ему сказал, что Евгений Алексеевич у тестя живет). «Жди меня завтра». И исчез. Больше я его не видел.
– Допустим, так.
– Не видел, Петр! И не увижу никогда. — Игорь опустил голову, зашептал: — Все тревожнее и страшнее мне становилось — предчувствие трагедии? — и я не мог дождаться его в субботу, и бросился сюда — прямо на допрос. Убийство Подземельного. По- твоему, надо было его впутать и подставить?
– Нет, нет.
– И я попытался объясниться с тобой на галерейке, где ты наслаждался обществом «королевы красоты».
– Очень уж туманное объяснение, — перебил Петр Романович. — Почему ты не сказал про брата?
– Потому что считал виновным тебя.
– Тем более! Сверхчеловеческую стойкость надо иметь, чтоб не выдать убийцу. «Я тебя ненавижу» — твои слова.
– Не тебя выдать я боялся. Человек только что из заключения — а тут труп. Мне
позарез нужно было объясниться с Павлом, но он как сквозь землю провалился.– Если ты сказал правду и брат подозревал меня, то после убийства Подземельного его точка зрения изменилась.
– Откуда ты знаешь?
– Условная версия такова. Павел возвращается повидать меня (я гулял по Бульварному кольцу) и каким-то образом становится косвенным свидетелем преступления.
Понятно, что в Копьевский, где ведется следствие, он уже придти не рискует.
Игорь перебил:
– Но в качестве свидетеля он мог бы прямо заявить.
– Значит, не мог, требовались еще улики и доказательства. В субботу он звонит мне.
– Тебе? — ужаснулся Ямщиков. — И. ты опять не узнал брата?
– Я давно поверил в его смерть, — отрезал Петр Романович. — Поверил в его письмо и девять лет ежедневно поминал «душу усопшего раба Твоего Павла».
Архитектор истово перекрестился дрожащей рукой, философ произнес раздельно:
– «Если хочешь узнать про убийство, будь дома в полночь».
– Он сказал?
Петр Романович кивнул.
– Что еще? — выкрикнул Игорь.
– Дословно: «У меня орудие убийства, на нем кровь». — «Где?» — «На мертвой голове». — «Где?!» — «На тротуаре в Копьевском переулке».
– Его ответы загадочны, твои вопросы бестолковы.
– Согласен. Я был отвлечен другим.
– Другой.
– Не твое дело. И принял все это за дурачества Поля. — Петр Романович глубоко вздохнул, воздуха не хватало. — Каким ты нашел брата?
– В смысле?
– Не замечалось в нем психических отклонений?
– Он не сумасшедший!
– Да нет же! Какие-нибудь странности.
– Человек, принявший на себя духовный подвиг, может показаться профану странным.
– Орудие убийства, — напомнил Петр Романович, — мертвая голова, так получается.
– Тут какая-то символика.
– Какая?
Ямщиков передернул плечами, весь передернулся, как в нервном тике.
– Петр, ты меня не разыгрываешь?
– Вот и я в тот момент решил: розыгрыш. Почему он прямо не назвал этот предмет?
Игорь взглянул исподлобья, блеснули черные глаза, донесся шепот:
– Был уверен, что ты поймешь намек.
– Не понимаю!
– Не боялся он никакого следствия, мотив его поведения все тот же: как бы брата не подвести!
– А может — друга?
Игорь не слушал.
– Павел намекнул, что ему про тебя все известно.
– Давай пока удержимся от взаимных обвинений. Брат что-нибудь говорил про бронзового зайчика?
– Про что?.. А! Когда после телефонного разговора с Маргаритой ты ушел.
– Не с ней я.
– За твоей крутней не уследишь. Ладно, поверим. Павел был вне себя. И на глаза ему попались розы для возлюбленной. Он кинулся к комоду выбросить и задел статуэтку рядом с вазой. Зайчик упал. Он машинально подобрал его, оставив отпечатки. Про розы забыл, так ушел. А на допросе, спасая тебя, вспомнил зайчика.